Первоначальный замысел его возник у Гончарова еще в конце 40-х годов. «План романа „Обрыв“, – писал Гончаров в другой статье, – родился у меня в 1849 году, на Волге, когда я, после четырнадцатилетнего отсутствия, в первый раз посетил Симбирск, свою родину. Старые воспоминания ранней молодости, новые встречи, картины берегов Волги, сцены и нравы провинциальной жизни – все это расшевелило мою фантазию, – и я тогда уже начертил программу всего романа, когда в то же время оканчивался обработкой у меня в голове другой роман, „Обломов“» («Намерения, задачи и идеи романа „Обрыв“» – т. 8 наст. изд.).
Но осуществление этого замысла отодвинулось на долгое время. В 1852 году Гончаров отправился в кругосветное плавание и «унес роман, возил его вокруг света в голове и программе» вместе с «Обломовым», а по возвращении в Петербург в 1854 году готовил к печати «Очерки путешествия» – «Фрегат „Паллада“». В 1857–1858 годах он закончил и издал роман «Обломов», после чего приступил к «обработке» «Обрыва», образы, сцены, картины которого годами, по словам самого романиста, «теснились в воображении» и требовали «только сосредоточенности, уединения и покоя, чтобы отлиться в форму романа».
В 1859–1860 годах Гончаров напряженно работал над «Обрывом», который тогда еще был «далек до конца»: к началу 60-х годов вчерне были написаны три части. Ряд глав из первой части Гончаров опубликовал в журналах: в «Современнике» (1860, № 2) был напечатан отрывок «София Николаевна Беловодова», в «Отечественных записках» (1861, №№ 1 и 2) – отрывки «Бабушка» и «Портрет».
Но в дальнейшем работа над романом почти приостановилась вследствие того, что перед Гончаровым в ту пору встали новые творческие задачи.
60-е годы характеризуются обострением классовых противоречий и политической борьбы в стране. Ленин, характеризуя обстановку в начале 60-х годов, писал, что тогда «самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание – опасностью весьма серьезной» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 5, стр. 27). В этой обстановке резче определились и идейные расхождения Гончарова с лагерем русской революционной демократии.
Определяющим идейным моментом в творчестве Гончарова всегда была его связь с прогрессивным направлением русской общественной мысли, его стремление служить интересам народа, отрицательное отношение к крепостничеству. Гончаров глубоко любил свою родину и верил в ее великое и светлое будущее. Однако он не видел верных путей дальнейшего развития русской жизни. Исходя из либеральных убеждений, он полагал, что преобразование общества произойдет «путем реформ», что старое отомрет, а новое будет возникать и упрочиваться «без насилия, боя и крови». В 60-е годы, не отказываясь от борьбы с крепостническими пережитками, он вместе с тем отрицательно относился к программе «новых людей», русских революционных демократов.
Гончаров видел, что к началу 60-х годов в русской общественной жизни произошли большие изменения, и, конечно, не мог в своем новом романе уклониться от изображения современности. Особенно остро он чувствовал необходимость высказать свое отношение к воззрениям «новых людей». Все это, естественно, привело к значительной идейной и художественной ломке первоначального замысла произведения и надолго задержало его окончание. Гончаров считал, что именно две последние части романа (IV и V) определят его идейное значение. В письме к С. А. Никитенко от 29 мая 1868 года он писал: «Художественности своих тетрадей я еще боюсь поверить – хотя она там, может быть, и есть, но не выделанная, не в муке, а в зернах, не смолотая. Все это должно получить значение, когда будет написана другая половина».
Трудности, вставшие перед Гончаровым, были так велики, что он одно время хотел даже бросить дальнейшую работу над романом. Весной 1868 года он прочитал первые три части «Обрыва» издателю «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу и А. К. и С. А. Толстым. Прочитанные части романа были одобрены, и это послужило внешним толчком к возобновлению работы. Письма Гончарова к М. М. Стасюлевичу свидетельствуют о том, с каким напряжением писался дальше роман. Полностью «Обрыв» был завершен в апреле 1869 года.
За год до опубликования «Обрыва» в «Вестнике Европы» Н. А. Некрасов как редактор «Отечественных записок», передового демократического журнала того времени, обратился к Гончарову с предложением напечатать роман в его журнале. В ответном письме Некрасову от 22 мая 1868 года Гончаров писал: «Я не думаю, чтобы роман мог годиться для Вас, хотя я не оскорблю в нем ни старого, ни молодого поколения, но общее направление его, даже сама идея, если не противоречит прямо, то не совпадает вполне с теми, даже не крайними началами, которым будет следовать ваш журнал. Словом, будет натяжка».
Это письмо Гончарова чрезвычайно важно для понимания его общественной позиции и его взаимоотношений с революционно-демократической частью русского общества в 60-х годах. Однако он явно односторонне решает здесь вопрос о возможности напечатания романа в некрасовском журнале. Фигура Марка Волохова, отразившая тенденциозное отношение Гончарова к революционной демократии, в известной мере заслонила от него самого другие, прогрессивные стороны «Обрыва», его гуманизм, антикрепостническую направленность, критику в нем барско-дворянской романтики и бесплодного либерализма.
В «Обрыве» Гончаров ставил перед собою задачу нарисовать картину не только «сна и застоя», но и «пробуждения» русской жизни. Наиболее ярко и полно этот мотив в романе выражен в образе Веры. Ее стремление к «новой жизни» и «новой правде», ее живой и независимый ум, гордый и сильный характер, нравственная чистота – все эти черты сближают и роднят Веру с передовой молодежью 60-х годов. В. Г. Короленко в своей статье «И. А. Гончаров и молодое поколение» (1912) писал, что в образе Веры ярко выражено то, что «переживало тогдашнее „молодое“ поколение… когда перед ним впервые сверкнул опьяняющий зов новой, совершенно новой правды, идущей на смену основам бабушкиной мудрости» (В. Г. Короленко, Избр. соч., ГИХЛ, 1935, стр. 572).
Создав этот образ, Гончаров осуществил свою заветную и давнюю мечту о «светлом и прекрасном человеческом образе», который, по его признанию в одном из писем (к И. И. Льховскому, июль 1853 г.), вечно снился ему и казался недостижимым. Следует, однако, заметить, что в первоначальной «программе» романа Вера (40-50-е годы) представляла собою более цельный характер, чем тот, который обрисован в романе, что видно и из анализа рукописных вариантов (ср. стр. 437–438).
Как герой «переходной» эпохи, как «проснувшийся Обломов», задуман был другой центральный персонаж «Обрыва» – Райский. «Райский», – писал Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда», – натура артистическая: он восприимчив, впечатлителен, с сильными задатками дарования, но все-таки сын Обломова… Райский мечется и, наконец, благодаря природному таланту или талантам, бросается к искусству: к живописи, к поэзии, к скульптуре. Но и тут, как гири на ногах, его тянет назад та же «обломовщина».
Гончаров критикует фальшивую, оторванную от жизни романтику Райского, его либеральное фразерство, осуждает его за пустое существование: «Новые идеи кипят в нем: он предчувствует грядущие реформы, сознает правду нового и порывается ратовать за все те большие и малые свободы, приближение которых чуялось в воздухе. Но только порывается…»
Острым обличением звучат страницы романа, рисующие самодурство реакционера Тычкова и паразитическое существование высшей петербургской аристократии и бюрократии, мир Па́хотиных и Аяновых.
Подлинного мастерства достигал Гончаров в изображении человеческих характеров, в раскрытии чувств и переживаний своих героев. А. М. Горький причислял Гончарова к «великанам литературы нашей», которые «писали пластически… богоподобно лепили фигуры и образы людей, живые до обмана…» (М. Горький. Собр. соч. в 30 томах, т. 25, стр. 235). Образы своих произведений Гончаров черпал из русской жизни и был глубоко русским писателем: в «Обрыв» он вложил «много тепла, любви… к людям и своей стране» (из письма к М. М. Стасюлевичу от 19 июня 1868 года.)
Правдивые, реалистические образы и превосходный язык объясняют, почему этот роман Гончарова высоко ценится нашей современностью. Вместе с тем в «Обрыве», более чем в каком-либо другом романе Гончарова, проявилась ограниченность мировоззрения писателя. Это неизбежно отразилось на существе и направленности ряда образов и прежде всего – образов Волохова, Веры, Райского и др.
В предуведомлении к журнальной публикации «Обрыва» «От автора» Гончаров указывал, что «в программе романа, набросанного еще… в 1856 и 1857 годах», не было фигуры Марка Волохова и что «под конец романа, начатого давно и конченного недавно», эта личность приняла «более современный оттенок». Первые упоминания о Марке Волохове мы находим в письмах Гончарова к С. А. Никитенко, относящихся к 1860 году. В то время еще самому романисту не ясно было это лицо. «Я начал было писать, да не пишется, во 1-х, еще не обдумал Маркушку, во 2-х, не могу сосредоточиться», – писал он из Булони 12 августа (31 июля). Еще более категорически говорилось в последующем письме (от 6/18 августа): «…К Маркушке и приступить не умею, не знаю, что из него должно выйти» (см. «Литературный архив», 4, М.-Л. 1953, стр. 148 и 149).
Впоследствии Гончаров неоднократно высказывался по поводу возникновения и эволюции замысла этого образа. Так, в статье «Намерения, задачи и идеи романа „Обрыв“» он писал: «В первоначальном плане романа на месте Волохова у меня предполагалась другая личность – также сильная, почти дерзкая волей, не ужившаяся, по своим новым и либеральным идеям, в службе и петербургском обществе и посланная на жительство в провинцию, но более сдержанная и воспитанная, нежели Волохов… Но, посетив в 1862 году провинцию, я встретил и там, и в Москве несколько экземпляров типа, подобного Волохову. Тогда уже признаки отрицания или нигилизма стали являться чаще и чаще…