подлога и т. д.
Аксаковой А. Ф., 3 октября 1868*
Pétersbourg. Ce jeudi. 3 octobre
Ma fille chérie, voilà bien un peu longtemps que je me sens privé de vos nouvelles, et je ne vous écris que pour provoquer un signe de vie de votre part, mais je vous préviens qu’un signe de vie ne me suffira pas et que je prétends qu’il soit en même temps un certificat de santé. J’avoue qu’il me serait difficile de vous en donner l’exemple et de vous produire, pour ce qui me concerne, un certificat de ce genre qui soit le moins du monde acceptable. Je commence à craindre que ce rhumatisme, qui s’est logé, n’ait pris définitivement ses quartiers d’hiver — il est devenu, il est vrai, plus traitable et ne m’empêche pas de circuler tant bien que mal, mais il est toujours là et me fait continuellement sentir sa présence.
La brochure de Samarine est encore à l’ordre du jour*. On prétend que l’Emp
Et puisque nous sommes sur ce chapitre-là, je continue: ici on a beaucoup remarqué le premier avertissement, donné enfin à la gazette allemande, dont on signale les tendances antinationales*. C’est un signe du temps d’autant plus expressif qu’il est juste de reconnaître, à l’honneur du G<énér>al Тимашев, qu’il n’est pas prodigue d’avertissem
Eh bien, et qu’a-t-on dit à Moscou du mariage du 2d des Leuchtenberg avec Mlle Опочинин?* Mais ceci nous conduirait trop loin et je suis au bout de mon papier.
Bonjour, ma fille chérie, mes tendresses à tout le monde.
Петербург. Четверг. 3 октября
Моя милая дочь, уже довольно давно тщетно жду от тебя известий и пишу тебе только для того, чтобы ты подала хоть какой-то признак жизни, однако предупреждаю, этого мне будет недостаточно, нужно, чтобы это было также и свидетельство о здоровье. Правда, мне было бы трудно подать тебе пример и прислать хоть сколько-нибудь приемлемое свидетельство о моем здоровье. Я начинаю побаиваться, как бы засевший во мне ревматизм не расположился на зимние квартиры — правда, сейчас он ведет себя сносно и дает мне возможность хоть как-то передвигаться, но он никуда не делся и постоянно напоминает о себе.
Брошюра Самарина все еще является злобой дня*. Говорят, будто государь, познакомившись с ней по отрывкам, напечатанным в газетах, сказал, что не может понять, почему Самарин счел необходимым опубликовать за границей, а не в России книгу, положения которой полностью совпадают с видами правительства. Тем не менее его задели последние строки брошюры, приведенные в «Москве», где говорится о возможности возникновения противоречия между правительством и русским обществом по балтийскому вопросу*. — И действительно, это самое сомнительное место в книге.
А раз уж мы этого коснулись, хочу добавить: всеобщее внимание здесь привлекло наконец-то объявленное немецкой газете первое предостережение, в котором отмечаются ее антирусские настроения*. Это знамение времени тем более примечательное, что генерал Тимашев, надо отдать ему должное, не очень щедр на предостережения и не раз отклонял представления Главного управления. Мне известно из верного источника, что минувшим летом он отвел предостережение, грозившее «Москве», а оно было бы третьим. Хорошо бы сказать об этом Аксакову… Давеча я без обиняков написал ему, что после того forte, которое в последнее время преобладало в его полемике, ему следовало бы, в интересах музыкального исполнения, хоть ненадолго перейти к piano, — и сверх того, мне думается, было бы столь же уместно, сколь и справедливо определеннее выразить доверие лично государю.
Ну а что говорят в Москве о союзе 2-го Лейхтенберга с мадемуазель Опочининой?* Но это завело бы нас слишком далеко, а у меня кончается бумага.
Прощай, милая моя дочь, нежно всех обнимаю.
Аксакову И. С., 15 октября 1868*
Петербург. 15-ое октября
Поздравляю вас, Иван Сергеич, с легкою победою и крупным успехом*. Завоеванный принцип имеет многостороннее значение.
Теперь вам предстоит другой подвиг. — Все ощутительнее становится неотлагательная потребность отповеди на римский вызов. Меня уверяли, что здесь получена папская аллокуция, обращенная к восточным церквам* и которая своею большею сдержанностию существенно разнится от его обращения к протестантам. На днях прусский посланник сказывал мне, что у них во всех протестантских церквах читано было, во всеуслышание всей паствы, обращенное к ней папское послание.
Неужели же и мы, в нашу очередь, не откликнемся на вызов? — По-моему, эта отповедь должна быть не чем другим, как последним заключительным словом ваших предыдущих статей о свободе совести*. Вот где ключ всей позиции. — Следует доказать, что именно в этом-то отрицании свободы, возведенном в принцип и сознательно догматически высказанном в последнее время Римскою куриею, и состоит вся суть латынской ереси. Этим-то отрицанием определилась вся многовековая практика западной церкви, все более и более отделявшая ее от православия, с одной стороны, а с другой — поставившая ее в такое безысходно враждебное положение ко всему современному образованию… Тут следовало бы, кажется, еще раз возвратиться к пресловутому силлабусу и энциклике и, разобравши их с точки православного учения, показать, что заключающиеся в них все самые оскорбительные для современной человеческой совести предложения не менее оскорбительны и для христианского сознания. — На эту-то почву необходимо, мне кажется, поставить мировой вопрос этой борьбы Рима с православием помимо и выше всех богословских словопрений. — Такою постановкою вопроса и мы бы сознательнее отделились ото всех латынских приемов, которым, клеймя их в других, мы слишком часто потворствуем в самих себе.
Но мало того, что подобными приемами, логически вытекающими из основного ее принципа отрицания свободы совести, западная церковь оттолкнула от себя все современное образование, она развила в нем целое антихристианство — и тут представить бы яркую, полную картину западного католического мира, во Франции, Италии и на днях Испании*, обреченного на нескончаемую безысходную борьбу этого ложного, искаженного христианства с более и более сознательным и непримиримо враждебным отрицанием самого христианского начала. — И тут, кстати, прочтите помещенную в «Revue des Deux Mondes» от 15 октября статью «Crise religieuse au 19ième siècle»* — и проч. и пр. и пр.
Путята О. Н., 2 ноября 1868*
Pétersbourg. Ce 2 n
Je suis tout honteux, mon aimable et chère Ольга Николаевна, de m’être laissé prévenir par vous. Car c’était assurément à moi à prendre l’initiative de notre correspondance, ne fût-ce que pour vous remercier de l’affection que vous avez vouée à Jean et de la confiance que vous avez placée en lui. Puisse-t-il, ce cher garçon, les justifier l’une et l’autre. C’est là mon vœu le plus cher. Ai-je besoin de vous assurer qu’en vous parlant ainsi, c’est au nom de toute la famille et que votre bonheur désormais est inséparable du nôtre.
Veuillez, de grâce, être mon interprète auprès de vos chers parents* que j’ai la longue habitude de chérir et d’estimer. Rien ne pouvait m’être plus doux que de confirmer et de consacrer cette vieille amiti