º, 1922, 83 с., 1103 экз. Книга стихов Мариенгофа во французском переводе не выходила.
Тем не менее, журнальные переводы стихов обоих «несчастных авторов» на французский язык все же известны (Брянчанинов Н. Молодые «московиты». — Журн. «Нувель Ревю», Париж, 1923, 15 мая, с переводами из Есенина и Мариенгофа, выполненными Людмилой Савицкой).
Из Дюссельдорфа я послал письмо Сашке. — Речь идет о п. 122.
В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. — О шумных поэтических вечерах Есенина 12 мая и 1 июня в Берлине писали многие эмигрантские газеты Европы. «Вчера <12 мая> в “Доме Искусств” разыгрался большой скандал, вызванный советскими поэтами Есениным, Кусиковым и неизвестными молодыми людьми, их сопровождавшими. <...> около 12 ночи <...> появился Сергей Есенин с женой Айседорой, Кусиков и “молодые люди” типа сотрудников “Накануне”.
— Интернационал, — скомандовала Айседора, и “молодые люди” запели. Раздались свистки и крики “долой”. Муж знаменитости, Есенин, влез на стул и крикнул в толпу:
— Нас свистками не удивишь, сам умею свистать в четыре пальца.
Часть публики, пораженная этими доводами, покинула “Дом”, а оставшимся Есенин-Дункан прочел свои стихи. “Молодые люди” хлопали. Было очень весело...» (ПН, 1922, 16 мая, № 638). См. также: ПН, 24 июня, № 670.
П. П. Сувчинский писал Н. С. Трубецкому 14 мая 1922 г. из Берлина: «<...> Вчера <в ночь с 12 на 13 мая> мы были свидетелями, до какой мрази и пошлости дошла в настоящее время “Русская революция”. Прилетел на аэроплане вместе с Дункан поэт Есенин и остановился в лучшей гостинице. В “Доме искусств” был устроен в их честь вечер. Есенин долго не шел, наконец в 12 ч. ночи явился под ручку с Дункан в белых туфельках. Дункан уже 55 <так!> лет, стерва! Живет с ним и очень афиширует это. Какой-то жиденок крикнул “интернационал”. Публика начала свистать. Тогда Есенин, стоя на стуле, крикнул: “А мы в России в четыре кулака свистим эмиграции”, и затем вместе с Дункан — “Интернационал”. Одни поддерживали, другие скандалили...» (Письма, 327). См. также: письмо С. Платонова редактору газ. Нак. (там же); Толстая-Крандиевская Н. Сергей Есенин и Айседора Дункан. — Сб. «Прибой», Л., 1959; коммент. к п. 121.
Том свой продал Гржебину. — 18 мая Есенин заключил договор с издателем З. И. Гржебиным на выпуск «Собрания стихов и поэм» (книга вышла осенью 1922 г. — см. Юсов-94, с. 39). Сам договор не обнаружен, но о нем сказано в «Акте осмотра переписки, найденной в кожаном черном чемодане, оставшемся после смерти Есенина» (РГАЛИ; см.: Хроника, 2, 256).
Хорошую книгу стихов удалось продать только как сборник новых стихов твоих и моих. — Нак. (1922, 24 мая, № 48, и 28 мая, № 51) сообщала: «Печатаются и в ближайшее время поступят в продажу: Сергей Есенин и Мариенгоф — Хорошая книга стихов...». Книга не выходила, состав ее неизвестен.
Если ты хочешь сюда пробраться, то потормоши Илью Ильича, я ему пишу об этом особо. — См. следующее письмо — И. И. Шнейдеру.
...во мне есть дьявольская выдержка характера, которую отрицает во мне Коган. — П. С. Коган писал о поэте: «Бунт Есенина, это — крестьянский бунт, без выдержки, бунт не прочный, срывающийся...» (Кр. новь, 1922, № 3, с. 259).
Вспоминаю сейчас о Клопикове и Туркестане. Как все это было прекрасно... — Есенин был в Туркестане в апр.-мае 1921 г. В. И. Вольпин вспоминал 21 марта 1926 г.: «Поездку Есенина в Туркестан следует рассматривать как путешествие на Восток, куда его очень давно, по его словам, тянуло. <...>
Приехал Есенин в Ташкент в начале мая, когда весна уже начала переходить в лето. Приехал радостный, взволнованный, жадно на все глядел, как бы впивая в себя пышную туркестанскую природу, необычайно синее небо <...>
Литературная колония в Ташкенте встретила Есенина очень тепло и, пожалуй, с подчеркнутым уважением и предупредительностью как большого, признанного поэта, как мэтра. <...>
Приехал Есенин в Туркестан со своим другом Колобовым, ответственным работником НКПС, в его вагоне, в котором они и жили во все время их пребывания в Ташкенте и в котором затем уехали дальше — в Самарканд, Бухару и Полторацк (бывш. Асхабад)» (Восп.-95, с. 289–291).
...седеть духовно здесь ради мариенгофских фонтанов... — Есенин обыгрывает поэму А. Б. Мариенгофа «Фонтаны седины» (сент. 1920):
Прости,
Волос горячий пепел!
Зачесанный сурово локон,
Спадешь ты на чело фонтаном седины, —
То будет час,
Когда перешагну за середину.
. . . . . . . . . . .
О, сладостна тоска,
Когда из сердца бьют
Фонтаны
Седины.
(В кн.: «Имажинисты: Есенин. Ивнев. Мариенгоф», М., 1921, с. [25, 26]).
124. И. И. Шнейдеру. 13 июля 1922 г.
Duncan I., Macdougall A. R. Isadora Duncan’s Russian Day’s and her Last Years in France. London; New York, 1929, p. 137–138 (на англ. яз.; с пропуском одного предложения); Есенин 5 (1962), с. 162–164.
Печатается по автографу (РГАЛИ). Письмо написано на бланке: «Hotel Metropole Bruxelles».
Я довольно пространно описывал ~ в трех больших письмах. Не знаю, дошли ли они до Вас? — Известно лишь одно письмо Есенина И. И. Шнейдеру — п. 120.
В субботу 15 июля мы летим в Париж. — Однако в Париж Есенин и А. Дункан приехали только в конце июля: «Айседора Дункан с мужем, советским поэтом Есениным, прибыли в Париж» (ПН, 1922, 27 июля, № 700).
...бюро Красина... — Л. Б. Красин в 1920–1923 гг. был торгпредом Советской России в Англии.
Со школой, конечно, в Европе Вы произведете фурор. — Речь идет о школе-студии танца, созданной А. Дункан в Москве. После ее отъезда школой руководила Ирма Дункан. Планировалась поездка школы за границу (см. коммент. к п. 120). Однако после отъезда А. Дункан и Есенина в Германию этот проект не был осуществлен.
В заседании президиума Коллегии Народного Комиссариата по просвещению 31 мая 1922 г. (участники — А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, В. Н. Максимовский) председательствующий А. В. Луначарский доложил «сообщение Айседоры Дункан о предложении французского правительства организовать в Париже спектакли Дункан с 20 русскими детьми». После обсуждения было вынесено постановление: «Данное предложение отклонить» (ГАРФ, ф. Народного комиссариата по просвещению; все документы, цитируемые ниже в коммент. к данному письму, хранятся в том же архивном фонде, что в дальнейшем не оговаривается).
А. Дункан, по-видимому, была извещена об этом постановлении, но не отказалась от мысли вывезти свою русскую школу — если не в Европу, так в Америку. Об этом свидетельствует письмо И. И. Шнейдера А. В. Луначарскому, написанное в день, когда комментируемое письмо Есенина еще находилось на пути в Москву, — 16 июля 1922 г.:
«Тов. А. Дункан шлет мне телеграмму за телеграммой, в которых сообщает подробности нашего маршрута, отъезда в Америку и пр., и запрашивает неоднократно список едущих детей, а также организовывает все возможное, чтобы перевести нам как-нибудь две с половиной тысячи долларов, необходимых нам для выезда и для того, чтобы оставить какие-нибудь средства здесь Школе. В то же время, несмотря на посланное Вами письмо т. Яковлевой <В. Н. Яковлева возглавляла тогда Главное управление по профессионально-техническому образованию — Главпрофобр>, до сих пор ничего неизвестно об официальном отношении Коллегии Наркомпроса или Главпрофобра к данной поездке. <...> представител<ь> Главпрофобра <...> не удержался от того, чтобы в официальном разговоре, который вел, коснуться опять всех тех вздорных сплетен и слухов, распространявшихся одно время самой дурной частью так называемого общества вокруг имени Айседоры Дункан, к которой они относились по вполне понятным причинам враждебно. Не буду Вас затруднять перечислением архиглупых сплетен, отчасти известных Вам от самой А. Дункан, которая всегда с улыбкой выслушивала подобные вести, если ей кто-либо их передавал. Я утверждаю только, что “оргий”, “выстрелов”, “скандалов” (выражения предст<авителя> Главпрофобра) в Школе никогда не было и быть не могло, несмотря на то, что даже “в Главпрофобре известны такие факты”. Стыдно за государственное учреждение, которое работу обывательских кумушек регистрирует у себя за “факты”. Больно за великую артистку и женщину, гостью Советской России, где зарвавшиеся чиновники новейшей формации уже, так сказать, “официально” оскорбляют А. Дункан <...>.
Надо же наконец понять, что дело слишком серьезно, что нам придется наверстывать телеграфной перепиской каждый уходящий теперь день, надо же Главпрофобру или Коллегии Наркомпроса сказать сейчас: “да, пускаем”, или “нет”, если только требуется их разрешение на эту поездку, когда у А. Дункан есть Ваша личная санкция и согласие, а этого, кажется, слишком довольно при существующих теперь правилах выезда и согласия со стороны родителей детей.
<...> необходимо это решить сейчас, так как, согласно новому маршруту, который мне прислала Дункан (через Лондон), нам, может быть, придется выехать уже в первой половине августа, а сейчас уже вторая половина июля» (разрядка автора).
Решение президиума Коллегии Наркомпроса, заседание которого проходило под председательством наркома (кроме него, присутствовали В. Н. Максимовский, В. Н. Яковлева и т. Бем) 21 июля 1922 г., гласило:
«Гастрольную поездку школы Дункан в Америку признать нежелательной».
Очевидно, именно это решение стало окончательным. Впрочем, в начале 1960-х гг. И. И. Шнейдер объяснял отмену поездки другими причинами: она «не состоялась, так как Дункан была лишена гражданства США за ведение “красной пропаганды” и ей и Есенину было предложено покинуть страну. Американский консул в Риге информировал об этом латвийское правительство, и оно отказало коллективу студии в визах» (Есенин 5 (1962), с. 351–352). Документы, подтверждающие эту версию, не обнаружены. К тому же сведения о лишении Дункан американского гражданства появились в мировой печати н