<...> Впрочем, дальше составления рукописи Есенин не пошел. Передав ее мне, он, видимо, потерял интерес к своей затее, и мы больше не встречались» (РЗЕ, 1, 229–230).
Однако М. О. Мендельсон считал, что «изданию сборника есенинских стихов на английском языке помешало прежде всего то, что творчество советского поэта было чуждо супругам Ярмолинским» (Восп., 2, 33). Позже рукопись сборника А. Ярмолинский прислал в Москву; она хранится в РГАЛИ.
128. А. Б. Мариенгофу. 12 ноября 1922 г.
Газ. «Ленинская правда», Чарджоу, 1962, 12 июня, № 69 (публ. В. Г. Белоусова, без указания даты и надписи на бланке).
Печатается по рукописной копии, выполненной В. И. Вольпиным (РГАЛИ). Согласно копии, письмо было написано на бланке: «The Waldorf-Astoria / New York». Местонахождение автографа неизвестно.
...чикагские «сто тысяч улиц»... — Есенин иронически перефразирует строки поэмы В. В. Маяковского «150000000»:
В Чикаго
14 тысяч улиц,
солнц площадей лучи.
. . . . . . . . . . .
Чудн`о человеку в Чикаго!
(Журн. «Художественное слово», М., 1920, кн. 1, с. 13; без подписи).
...Иза Кремер жить может на свое<пение>... — Эстрадная певица, исполнительница песен разных народов И. Я. Кремер после своего отъезда из России (в 1918 или 1919 гг.) пела во многих городах Европы и Америки и пользовалась большим успехом, особенно у эмигрантской публики. В окт. 1922 г. как раз проходили ее гастроли в Нью-Йорке (см., напр., объявление в газ. «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1922, 19 окт., № 3554). Не исключено, что Есенин побывал на одном или нескольких концертах певицы.
...очень понимаю кричащих о производственном искусстве. — Идеи «производственного искусства» зародились как в пролеткультовских журналах, так и в недрах «Газеты футуристов» (1918 г.) и их «Искусства коммуны» (1918–1919 гг.). «Производственники» ратовали за утилитарное искусство делания красивых и полезных вещей, за искусство как «жизнестроение», за «литературу факта», отрицавшую художественный вымысел, психологизм, лиризм. Они выдвинули идею «социального заказа», который художнику (как «мастеру») дает класс.
...душа ~ с ~ бородой Аксенова. — Эту деталь облика И. А. Аксенова Есенин включил здесь в свою образную систему не впервые. Вспоминая о литературном суде над имажинистами в Большом зале консерватории 4 нояб. 1920 г., И. В. Грузинов писал:
«Есенин в последнем слове подсудимого нападал на существующие литературные группировки — символистов, футуристов и в особенности на “Центрифугу”, к которой причисляли в то время С. Боброва, Б. Пастернака и И. Аксенова. Последний был на литературном суде в качестве гражданского истца и выглядел в своей роли старшим милиционером.
Есенин, с широким жестом обращаясь в сторону Аксенова:
— Кто судит нас? Кто? Что сделал в литературе гражданский истец, этот тип, утонувший в бороде?
Выходка Есенина понравилась публике. Публика смеялась и аплодировала» (Восп., 1, 368).
...как в письме к Ветлугину... — Письмо Мариенгофа к А. Ветлугину неизвестно.
...сейчас Мариенгоф в магазине... — Имеется в виду книжный магазин имажинистов (см. коммент. к пп. 99 и 105).
В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что так по-чеховски. — Есенин имеет в виду драму А. П. Чехова «Три сестры» (1900): «Ирина. Уехать в Москву <...> покончить все здесь и в Москву...» (действие первое. — Чехов А. П. Три сестры: Драма в 4-х действиях. СПб.: А. Ф. Маркс, 1902, с. 4).
Сегодня в американской газете видел очень большую статью с фотогр<афией>о Камер<ном>театре... — О какой именно газете идет речь, не установлено.
...зане... — потому что (старосл.)
В апреле я обязательно буду на своей земле... — Есенин возвратился в Москву 3 авг. 1923 г.
...сходи к представителю Гржебина, узнай, по скольку продают в Германии мой том... — См. коммент. к п. 120.
129. А. Дункан. 1923 г.
Публикуется впервые.
Печатается по автографу (частное собрание, г. Москва).
Датируется предположительно по содержанию.
130. М. Л. Брагинскому. Конец января 1923 г.
НЖ, 1957, кн. 51, с. 114 (в очерке А. Ярмолинского «Есенин в Нью-Йорке»).
Печатается по первой публикации. По свидетельству публикатора, письмо написано на почтовой бумаге гостиницы «The Great Northern Hotel» на 56-й улице Нью-Йорка, куда Есенин и Дункан переехали из фешенебельного «The Waldorf-Astoria». Местонахождение автографа неизвестно.
Датируется по времени встречи Есенина с М. Л. Брагинским после инцидента, о котором идет речь в письме.
Об обстоятельствах появления письма А. Ярмолинский рассказал следующее: «Как-то раз они <Брагинские> пригласили Есенина на вечеринку. Дело было в конце января. Обычно Есенин приезжал к ним один, но на этот раз он приехал в их скромную квартиру (на шестом этаже дома без лифта, в Бронксе) вместе с Айседорой в сопровождении Левина и Гребнева. Русский поэт и знаменитая танцовщица, конечно, немедленно стали центром внимания как хозяев, так и их многочисленных гостей <...>. До известной степени это был литературный вечер. Хозяин продекламировал свои переводы из Есенина, Левин прочел его “Товарищ”, а сам Есенин — монолог Хлопуши из “Пугачева” и разговор Чекистова с Замарашкиным, которым открывается “Страна негодяев” <...>. После поэзии настала очередь хореографии. Уступая просьбам, Айседора согласилась танцевать. Для нее расчистили место, и один из гостей сел за рояль. Почему-то это привело в бешенство Есенина...» (НЖ, 1957, кн. 51, с. 114–115).
...милый Монилейб! — О посещении Есениным М. Л. Брагинского (Мани-Лейба) вспоминал В. Левин: «Однажды (кажется, это было в феврале 1923 года) я пришел к Есенину в отель и он сказал мне, что собирается на вечеринку к еврейскому поэту Мани-Лейбу, переведшему многие его стихи на еврейский язык. <...> Собрались выходцы из России, большей частью из Литвы и Польши, рабочие, как-то связанные интересами с литературой.
Сам Мани-Лейб, высокий, тонкий, бледный, симпатичный, несомненно, даровитый поэт, и жена его, Рашель, тоже поэтесса, встретили гостей добродушно и радостно. Видно было, что все с нетерпением ждали нашего приезда. И как только мы вошли, начался вечер богемы в Бронксе. <...>
Скоро раздались голоса с просьбой, чтоб Есенин прочел что-нибудь. Он не заставил себя просить долго и прочел монолог Хлопуши <...>.
Есенина снова просили что-нибудь прочесть из последнего, еще неизвестного. И он начал трагическую сцену из “Страны негодяев”. <...> Вряд ли этот диалог был полностью понят всеми или даже меньшинством слушателей. Одно мне было ясно, что несколько фраз, где было “жид”, вызвали неприятное раздражение.
А новые люди все прибывали в квартиру <...>. Есенин был в мрачном настроении. <Он дважды> бежал из квартиры. Мани-Лейб еще с некоторыми (с ними и Файнберг) нагнали его. <...> Снова пришли на квартиру Мани-Лейба. Есенин сделал попытку выброситься в окно пятого этажа. Его схватили, он боролся.
— Распинайте меня, распинайте меня! — кричал он.
Его связали и уложили на диван. Тогда он стал кричать:
— Жиды, жиды, жиды проклятые! <...>
Как раз после истории в Бронксе Есенин получил пачку авторских экземпляров своей книжки, вышедшей в Берлине в издательстве Гржебина. Одну такую книжку он подарил мне с трогательной надписью — “с любовью”.
Другой экземпляр он подарил Мани-Лейбу, с надписью: “Дорогому другу — жиду Мани-Лейбу”. И многозначительно посмотрев на него, сказал: “Ты меня бил”» (РЗЕ, 1, 222–228; Восп. — 95, с. 350–356).
Об этом инциденте писали многие зарубежные газеты: «Руль», «Дер тог» и др. (см. Материалы, с. 412). В. Левин свидетельствует: «Что всего ужаснее — назавтра во многих американских газетах появились статьи с описанием скандального поведения русского поэта-большевика <...>. Есенин был представлен “антисемитом и большевиком”. Мне переводили содержание статей в английской, и я сам читал их в еврейско-американской печати. Стало ясно, что в частном доме поэта Мани-Лейба на “вечеринке поэтов” присутствовали представители печати — они-то и предали “гласности” всю эту пьяную историю...» (РЗЕ, 1, 225; Восп.-95, с. 353).
...к вечеру со мной повторился припадок ~ Это у меня та самая болезнь, которая была у Эдгара По, у Мюссе. — В. Левин писал: «Вечеринка происходила в пятницу. <...> В воскресенье утром меня вызвала к телефону Изадора и трогательно просила приехать к Есенину — он лежит, болен. <...> Через час я уже был у них и нашел Есенина в постели. Изадора ушла к стенографу, и мы были наедине. Есенин был немножко бледней обычного и очень учтив со мною и деликатен. И рассказал, что с ним произошел эпилептический припадок. Я никогда прежде не слышал об этом. Теперь он рассказал, что это у него наследственное, от деда. Деда однажды пороли на конюшне и с ним приключилась падучая, которая передалась внуку. Я был потрясен. Теперь мне стало понятно его поведение у Мани-Лейба накануне припадка, мрачное и нервное состояние» (РЗЕ, 1, 225; Восп.-95, с. 353).
Г. Маквей беседовал с некоторыми современниками поэта о его «болезни». Версию есенинской эпилепсии поддерживали М. Дести, С. Юрок, А. Ярмолинский и Л. Фейнберг (Файнберг). Однако Р. Ивнев писал Г. Маквею: «Есенин никогда не был эпилептиком, и никакого намека на эту болезнь у него не было». А. Б. Кусиков был того же мнения. Н. Стор так отвечал Г. Маквею: «Ваш вопрос о есенинской эпилепсии заставил меня улыбнуться. Верьте мне, С. Есенин был абсолютно здоров, у него никогда не было припадков» (IE, p. 137–139).
Э. По и А. Мюссе не болели эпилепсией (см. след. коммент.).
Эдгар По в припадках разбивал целые дома. — В одном из писем По писал в 1848 г.: «Шесть лет тому назад у жены, которую я любил, как никакой человек никогда не любил до того, порвался кровеносный сосуд, когда она пела. В жизни ее отчаялись. Я простился с нею навсегда и пережил все агонии ее смерти. Она поправилась отчасти, и я снова надеялся. В конце года кровеносный сосуд опять порвался. Я пережил в точности ту же самую картину... Потом опять — опять — и даже еще раз опять, в различные промежутки времени. Каждый раз я чувствовал все предсмертные ее пытки — и при каждом усилении недуга я любил ее еще более