Об Америке расскажу после. Дрянь ужаснейшая, внешне типом сплошное Баку... — Об отношении Есенина к Америке, см., напр., п. 128 и его очерк «Железный Миргород» (1923 г.; наст. изд., т. 5).
Ср.: «Ростов — дрянь невероятная, грязь, слякоть...» (п. 113).
Аналогичная оценка города Баку и такие же обороты речи встречаются в письме А. П. Чехова к Н. А. Лейкину от 12 авг. 1888 г.: «Сам Баку и Каспийское море — такая дрянь, что я и за миллион не согласился бы жить там. <...> В Кисловодске и вообще на курортах я не был. Проезжие говорят, что все эти милые места дрянь ужасная...» («Письма А. П. Чехова. Т. II. (1888–1889)», М., 1912, с. 134, 135).
...внутри Захер-Менский... — Грубоватая острота: имеется в виду писатель Н. Н. Захаров-Мэнский. «Захер» — ср. строку в стихотворении того же 1923 г. «Пой же, пой. На проклятой гитаре...»: «Только знаешь, пошли их на хер...» (наст. изд., т. 1). По свидетельствам А. Кусикова (в разговоре с Г. Маквеем, Париж, янв. 1968 г.) и Н. Д. Вольпин (в разговоре с Г. Маквеем, Москва, 27 сент. 1995 г.), Н. Н. Захаров-Мэнский — «педераст».
К началу 1927 г. Захаров-Мэнский написал воспоминания о Есенине «Только несколько слов...», где, в частности, свидетельствовал: «Подарив мне одну из книг, он <Есенин> подписал: “Милосердной сестрице русских поэтов” (я был в то время секретарем Союза <поэтов>), и так меня звал Сергей, до самого последнего времени...» (Восп.-95, с. 181).
Возможно, что здесь обыгрываются и фамилия австрийского писателя Л. Захер-Мазоха, и происходящее от его фамилии понятие «мазохизм».
...если повенчать его на Серпинской. — Известны дружеские дарственные надписи Есенина поэтессе Н. Я. Серпинской на своих книгах, с датами «1920, декабрь» и «1921» — см. Юсов-96, с. 182.
Слышал я, что ты был в Москве... — Поездка Кусикова, скорее всего, не состоялась.
Толя мне писал... — Письмо Мариенгофа неизвестно.
...Кожеб<аткин>и Айзенш<тат>из магазина выбыли. — А. М. Кожебаткин и Д. С. Айзенштат помогали Есенину и Мариенгофу вести книжную лавку художников слова «Библиофил» (официальное название книжного магазина имажинистов: см. коммент. к п. 99) на Б. Никитской, 15 в Москве.
...и уехал бы в Африку... — См. афишу вечера поэзии, состоявшегося в Берлине 29 марта 1923 г.: «Объединение Российских Студентов в Германии / Перед отъездом в Африку / <...> / Единственный за этот год и прощальный вечер ЕСЕНИНА и КУСИКОВА...» (выделено в источнике; см.: IE, двадцать шестой вкл. л. между с. 252 и 253).
Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. — Сложные взаимоотношения между «сыном» (Есенин) и «матерью» (родина, Русь, Россия, Русь советская) являются своеобразным лейтмотивом в его поэзии. Ср.: «Не в моего ты Бога верила, // Россия, родина моя! // Ты как колдунья дали мерила, // И был как пасынок твой я. // <...> О, будь мне матерью напутною // В моем паденье роковом» («Не в моего ты Бога верила...», 1916 г.); «О родина, о новый // С златою крышей кров, // <...> // Брожу по синим селам, // Такая благодать. // Отчаянный, веселый, // Но весь в тебя я, мать. // <...> // И всю тебя, как знаю, // Хочу измять и взять, // И горько проклинаю // За то, что ты мне мать» («О родина!», 1917 г.); «Что ж вы ругаетесь, дьяволы? // Иль я не сын страны?...» («Грубым дается радость...» — по свидетельству А. Б. Кусикова (в разговоре с Г. Маквеем, Париж, 6 янв. 1968 г.) Есенин написал это стихотворение на диване Кусикова в Берлине в 1923 г.); «В своей стране я словно иностранец...» («Русь советская», 1924 г.); «Хочу я быть певцом // И гражданином, // Чтоб каждому, // Как гордость и пример, // Был настоящим, // А не сводным сыном — // В великих штатах СССР...» («Стансы», 1924 г.); «Теперь в Советской стороне // Я самый яростный попутчик...» («Письмо к женщине», 1924 г.). Тексты см. в наст. изд. (т. 4, т. 2).
...от революции ~ да трубка... — Ср. с аналогичной фразой в необнаруженном письме Есенина к В. С. Чернявскому (1924 г.): «если бы не было у меня...., Клюева, Блока......, — что бы у меня осталось? Хрен да трубка, как у турецкого святого» (цит. в воспоминаниях Чернявского (ГЛМ); слегка измененный вариант этой цитаты см.: Восп., 1, 215). Написанное Есениным обсценное слово кем-то (возможно, адресатом?) тщательно зачеркнуто и вместо него неизвестной рукой вставлено «клюнь» (т. е. проведена эвфемистическая замена). Здесь авторский текст восстановлен.
...и лижут жопы... — Эти слова тщательно зачеркнуты (скорее всего, адресатом; поэтому они оставлены в тексте письма).
...кого раньше расстреливали... — А о себе Есенин написал: «Не злодей я и не грабил лесом, // Не расстреливал несчастных по темницам...» (в стихотворении «Я обманывать себя не стану...», наст. изд., т. 1).
...теперь стало очевидно, что мы и были... — Есенин ясно написал «мы и» (т. е. «стало очевидно, что мы и были и будем»), но кто-то (может быть, А. Кусиков?), неправильно прочитав «мы» как «ты», прибавил черными чернилами слово «я» (т. е., как будто «ты и я»).
Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался... — Поскольку ни одной запятой в этом месте автографа нет, неясно, к какому месту текста ближе по смыслу слово «по-видимому». Скорее всего, можно было бы прочесть: «Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской. По-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь...» Против такой интерпретации можно возразить, что следующее слово («в») как будто написано с прописной буквы. При подготовке текста письма для наст. изд. принято решение ограничиться расстановкой запятых в соответствии с существующими нормами.
...и скрывается какой-нибудь ноябрь. — В. С. Чернявский вспоминает встречи с Есениным в Ленинграде в апр. 1924 г.: «<...>Он вдруг пришел в страшное, особенное волнение. “Не могу я, ну как ты не понимаешь, не могу я не пить. Если бы не пил, разве мог бы я пережить все это, все?...” <...> Чем больше он пил, тем чернее и горше говорил о современности, о том, “что они делают”, о том, что его “обманули” <...> В этом потоке жалоб и требований был и невероятный национализм, и ненависть к еврейству, и опять “весь мир — с аэроплана” и “нож в сапоге”, и новая, будущая революция, в которой он, Есенин, уже не стихами, а вот этой рукой будет бить, бить... кого? он сам не мог этого сказать, не находил... <...> Он опять говорил, что “они повсюду, понимаешь, повсюду”, что “они ничего, ничего не оставили”, что он не может терпеть (“Ненавижу, Володя, ненавижу”). <...> И неизвестно было, где для него настоящая правда — в этой кидающейся, беспредметной ненависти или лирической примиренности его стихов об обновленной родине» (Вл. Чернявский, «Три эпохи встреч», автограф и машинопись с правкой и подписью, май 1926 г., ГЛМ).
Вариант опубликован: «Чем больше он пил, тем чернее и горше говорил о том, что все, во что он верил, идет на убыль, что его “есенинская” революция еще не пришла, что он совсем один...» (Восп., 1, 230).
...оставим этот разговор про ТЁтку. — Графическое оформление Есениным последнего слова, воспроизводимое здесь по автографу, скорее всего, не случайно: «Тётка» обозначает ГПУ (Государственное политическое управление). Иванов-Разумник, друг и наставник Есенина, вспоминал:
«“Тёткой” прозвали мы в небольшом писательском кругу — ГПУ, а поводом к этому послужили две строчки из поэмы “Комсомолия” замечательного поэта земли русской Безыменского:
Комсомол — он мой папаша,
ВКП — моя мамаша...
Этот запоминающийся дистих, без ведома автора очаровательно пародирующий пародию Глеба Успенского (“который был моим папашей, который был моим мамашей”...) как-то, к случаю, позволил мне сказать, что хотя не у каждого из нас есть трехбуквенная мамаша, но зато у каждого имеется трехбуквенная тётка ГПУ; еще Фамусов о ней знал, грозя сослать дочь — “в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!”...» (Иванов-Разумник. Тюрьмы и ссылки, Нью-Йорк, 1953, с. 84; в указ. соч. повсюду упоминаются «тётка», «тётенька», «тётушка», «тёткины сыны», «тётушкины адъютанты», напр., там же, с. 85–87, 89, 131, 132, 136–139, 152, 159, 161, 163, и т. д.).
Приведенных Ивановым-Разумником строк («Комсомол — он мой папаша, // ВКП — моя мамаша») в указанной поэме Безыменского нет. Но аналогичный пафос пронизывает ее конец: «Мы, Октября стальные дети, // <...> // Из нас бы каждый сердце вынул // Иль с радостью хоть где корпел, // Чтоб только быть достойным сыном // Огромной мамы — РКП! // <...> // Завод — отец, Ячейка — дом. // Семьища — книги, труд, ребята. // Мы в Комсомолии живем — // Стране великой и богатой. // Мне радость — брат, а солнце — тезка. // Вот ковка дней. Я кузнецом // И вот вам, вот мое лицо — // Лицо рабочего подростка» (цит. по кн. «Комсомольские поэты двадцатых годов» (Библиотека поэта. Большая серия), Л., 1988, с. 595; см. там же — с. 556).
Слова Фамусова «В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов» — в пьесе А. С. Грибоедова «Горе от ума», действие IV, явление 14. Намек на эту же строку находим и в «Комсомолии» Безыменского: «На фронт захочешь... Что такое? // В Саратов! К тёткам! В глушь! В уезд! // Да, все мы ходим под Цекою... // Но за Цекой — никто не съест» (Комсомольские поэты двадцатых годов, с. 594).
Запиши их лучше у себя «на стенке над кроватью». — Намек на привычку Кусикова записывать свои стихи на стене над кроватью.
132. А. Дункан. Вторая половина февраля — первая декада апреля 1923 г.
Шнейдер, с. 68.
Печатается по первой публикации. Местонахождение подлинника телеграммы неизвестно.
Датируется временем пребывания Есенина в Берлине (1923 г.: с 16 февр. по начало второй декады апр.; см. также коммент. к п. 134) в сопоставлении с воспоминаниями И. Шнейдера.
«Никто не понял бы эту телеграмму, текст которой приняли на берлинском почтамте, очевидно, за частный шифр, — писал Шнейдер. — Но Айседора быстро расшифровала одной ей понятный “код”: “Изадора! Браунинг убьет твоего дарлинг Сергея. Если любишь меня, моя дарлинг, приезжай скорей, скорей”.