Напишите мне подробно, что делается в Москве. Как Воронский, Казин, Анна Абрамовна и др. — К тому времени Есенин еще не получал писем Бениславской, в которых она описала московские новости (см. Письма, 251; с неверной датой). 15 дек. 1924 г., отвечая на комментируемое письмо, она писала: «Анна Абрамовна <Берзинь> все такая же: собрала все Ваши книжки для подготовки тома.
<...> Ну, от Казина ничего особого не узнали мы — молчит он больше.
Новостей, говорит, никаких... <далее в источнике текста вырезано три строки машинописи>.
<...> Посылаю Вам страничку Приблудного в “Красной ниве”<1924, № 50> — стихи старые, но так — общий вид» (Письма, 258).
Пока не кончу большую вещь. — Речь идет о работе над поэмой «Анна Снегина» (подробнее см. наст. изд., т. 3).
Как нравится «Русь уходящая»? — «“Русь уходящая” очень нравится», — писала Бениславская (Письма, 255). Здесь же, отвечая на еще одно неизвестное ныне письмо Есенина, она давала следующие указания:
«1. Заведите манеру всегда под стихами ставить месяц и год, а то теперь с восстановлением дат много работы будет. (Это выучите наизусть.)
2. Все вырезки (стихи ли, заметки ли), посылая, всегда надписывайте: какая газета и за какое число. (Это тоже.)
Вашу фотографию (с Чагиным), стихи, письма и прочее — все получила. А карточка изумительная. У Вас прекрасное лицо, несмотря на слегка кривую улыбку. Я с ней расстаться не могу. <...>
Ну, а вообще Ваш творческий путь сейчас такой извилистый, что никак не знаешь, чего ожидать от Вас. Песнь о походе — Кавказ — Персидские мотивы» (Письма, 255–256).
Пишите в Баку. — Вместо Баку Есенин поехал из Тифлиса в Батум (см. наст. изд., т. 7, кн. 2).
185. П. М. Денисовой-Соколовой. 17 ноября 1924 г.
Газ. «Вечерняя Москва», 1965, 2 окт., № 233 (в статье В. Белоусова «Стихи в начале пути», с ошибочной датой).
Печатается по автографу (ИМЛИ).
...как у иокширкского кабана... — Так у Есенина. Речь идет о породе свиней, выведенной в английском графстве Йоркшир.
Через несколько дней ~ в Баку. — Эта поездка не состоялась.
Там<т. е. в Баку>ему важно получить большую работу 26. — К. А. Соколов надеялся получить заказ на написание картины в связи с 5-летней годовщиной со дня гибели 26 бакинских комиссаров. Этого сделать не удалось (см. воспоминания художника в записи С. А. Толстой-Есениной — ГЛМ).
186. Г. А. Бениславской. Между 3 и 6 декабря 1924 г.
Журн. «Литературная Грузия», Тбилиси, 1969, № 5/6, с. 188 (публ. Г. В. Бебутова).
Печатается по черновику телеграммы (РГАЛИ, ф. Г. В. Бебутова).
После записи комментируемого текста Есенин оставил из него только адрес, вычеркнув остальное. Затем на этом же листе бумаги было написано заявление Вирапу (текст см.: наст. изд., т. 7, кн. 2). Очевидно, оба текста были написаны одновременно.
Исходя из этих особенностей подлинника, устанавливается нижняя граница датировки комментируемой телеграммы — Вирап являлся главой акционерного издательского общества «Советский Кавказ», договор с которым на выпуск своей книги (Стр. сов.) был подписан Есениным 3 дек. 1924 г. (его текст см.: наст. изд., т. 7, кн. 2). Верхняя граница датировки определяется с учетом автографа поэта в альбоме Б. И. Корнеева (РГАЛИ): «С. Есенин /6/XII 24/ Тифлис» (Письма, 153). 6 или 7 дек. Есенин выехал в Батуми.
Успокойте Шуру купите ей сапоги и шубу... — Ознакомившись с фотокопией документа, А. А. Есенина отметила в письме Г. В. Бебутову (около 20 февр. 1967 г.):
«К сожалению, я ничего не могу сообщить Вам об этой телеграмме. Лично я никогда у Сергея денег не просила и вообще ни о чем не писала ему. <...> Что же касается того, что телеграмма зачеркнута, то я думаю, что зачеркнул он ее сам. Вместо телеграммы он, видимо, решил просто выслать деньги. О существовании такой телеграммы ни мне, ни Екатерине Александровне ничего не известно» (Письма, 152). Вместе с тем в воспоминаниях, сопровождавших первую публикацию черновика телеграммы, она же отметила: «В нашей семье письма писались всегда взрослыми и всегда деловые. Всяческими житейскими мелочами Сергея старались не беспокоить, так как он обычно сам замечал их. И в данном случае он предполагал, что, переехав из деревни в Москву, я не имею надлежащей одежды. Он был очень заботливым человеком» (журн. «Литературная Грузия», Тбилиси, 1969, № 5/6, с. 188). См. также коммент. к заявлению Есенина Вирапу (наст. изд., т. 7, кн. 2).
187. Г. А. Бениславской. 12 декабря 1924 г.
Есенин 5 (1962), с. 185–186.
Печатается по фотокопии автографа (ИМЛИ).
На пп. 187, 191 и еще на одно неизвестное письмо Есенина из Батуми Бениславская ответила двумя письмами от 25 и 27 дек. 1924 г. Одно написала сразу по получении трех писем перед отъездом в Константиново с Рязанского вокзала 25 дек.: «Не могу в Москве оставаться, больно скучно, а там все же Вашим духом пахнет. <...> Едем все трое. <...> Напишу подробнее потом — сейчас пора на поезд» (Письма, 262).
Очень болен... — В начале дек. (7 или 8) 1924 г. Есенин вместе с Н. К. Вержбицким и К. А. Соколовым приехал из Тифлиса в Батуми. Н. К. Вержбицкий вспоминал: «Есенин простудился, стал сильно кашлять и пресерьезнейшим образом уверял меня, что у него горловая чахотка и он скоро умрет.
Наш номер в гостинице был двухкомнатный: окна одной комнаты выходили на улицу, а во второй окон не было, и она служила нам спальней. В этой темной спальне хрипел и метался на кровати больной Есенин. <...> врач ничего не обнаружил, кроме легкой ангины» (Вержбицкий, с. 112–113).
Перепечатайте эти стихи и сдайте куда хотите. — О каких стихах идет речь, неясно. Возможно, среди них было «Письмо к женщине», так как сразу по получении трех писем от Есенина из Батуми Бениславская написала, несмотря на то что спешила на поезд: «Стихотворение “Письмо к женщине” — я с ума сошла от него. И до сих пор брежу им — до чего хорошее оно!» (Письма, 262). В письме из Константинова от 27 дек. она также сделала приписку: «А “Письмо женщине” — до сих пор под этим впечатлением хожу. Перечитываю и не могу насытиться» (Письма, 264).
Напишите, как, где живет Шура? Как Екатерина... — В письме от 25 дек. Бениславская отвечала: «Мы все (Шура, Катя и я) здоровы. <...> За нас не беспокойтесь. С деньгами устроим все. Вообще, мы не пропадем. Живем вместе втроем на Никитской <условное название адреса Бениславской> (я, Шура, Катя).
Живем дружно. <...> Вы, очевидно, в Батуме получили одно мое письмо, а первое не получили, в котором я подробно все описала» (Письма, 262). В письме от 15 дек. есть такое место: «С тех пор, как она <Шура> с нами на Никитской, у нас стало очень хорошо; т. е. не внешне, а так — дома хорошо. Она, как это и бывает с детьми, внесла уют в нашу жизнь. У нас сейчас по-семейному как-то стало. Бродяжить перестали. Даже я в рамки совсем почти вошла, остепенилась. А Шурка какая славная. Я и сама не знаю, как это случилось, — но я ее очень люблю. Она ходит в школу, я с ней арифметикой даже занималась, но теперь она уже нагнала класс. И вовсе она не неспособная, ерунду кто-то из вас говорил. Очень смышленая, но рассеянная.
У меня тоже деловое настроение. Занимаюсь, Ваши стихи в порядок привожу, в “Бедноте” работаю.
Вот Катя что-то хуже, хворает, бледная, хандрит и развинтилась как-то. Она, очевидно, плохо летом отдохнула» (Письма, 259).
...что с домом? — В 1924 г. шло строительство нового дома в Константинове. 27 дек. Бениславская писала из нового дома (второй приезд в Константиново; ездила с сестрами поэта на 4 дня, 25–29 дек.): «Чуете, Сергей Александрович, откуда пишу? Небось и невдомек!
Ну да! Я сейчас сижу в Константинове, у Ваших в новом доме, только что пили чай, о Вас толковали.
А хорошо здесь у Вас очень. Вчера Татьяна Федоровна <мать поэта> песни вечером пела, а мы все на печь забрались и слушали. “Эх, прощай, жисть, радость моя”.
Только уж очень здесь тоска меня забрала, а Кавказ кажется таким желанным. Так хочется повидать Вас. <...> зима ужасная — снегу не было до 20 декабря, а теперь тоненький, и это при 25° мороза. — Будь ему (морозу) неладно. Катя даже ноги отморозила, пока до Константинова доехали, — целый час оттирали снегом. Дом уже отстроен — сегодня перебрались в него совсем. Топим печь и лежанку — сейчас тихо, тепло. Мать и отец улеглись — отец на печи, Катя и Шура ушли <...>, а я вот за письмо села.
Дом мне нравится, просторно, чисто. Правда, еще не кончены сени и т. д. Вид из окна прямо на луга за Окой — выстроили против церкви.
До чего мне здесь нравится, если б Вы знали. Завтра надо возвращаться в Москву, а не хочется.
Читала я Вашим стихи. Матери очень понравилась “Русь Советская”, все, говорит, так, как есть, и другие наросли, и “жись” вся.
Отцу же все Ваши последние стихи нравятся: “Хорошо стал писать, а раньше имажинистом понять трудно было”.
Я тут окончательно за Катину сноху прослыла. Даже Ваша мать уже не дает бесславить меня: сегодня утром Катя и Шура заметили, что у меня зеленые глаза, и стали дразниться при ком-то из деревенских, ну и досталось им за это от Татьяны Федоровны» (Письма, 263).
Соберитесь с духом и привезите вещи из Питера. У Сашки они, вероятно, мешают. — Сашка — А. М. Сахаров. «В Питер, быть может, она <Е. А. Есенина> поедет, — писала Бениславская 15 дек., — она ведь там никогда не была, а вещи она сумеет собрать. Не нравится только мне, что Ваши письма у Сахарова не заперты даже. Безобразие. Забрать бы у него — да он не даст ведь» (Письма, 259).
От Льва Осиповича привет. — Л. И. Повицкий, у которого Есенин поселился в Батуми, вспоминал: «В первом же письме из Батума Есенин передал Галине Бениславской привет от меня. С нею я виделся в Москве один-два раза, но уже заочно числился в ее друзьях, и Есенин аккуратно передавал ей мои приветы. Ему понравился покой и неприхотливый уют моего жилища, и он п