1. К этой части надо добавить, что стихи всегда — эмоциональная разрядка, и в этом их важнейшая особенность, повелительность.
2. Рождение трезвучия из смысла — примеры бесконечны.
3. Я бы не пользовался термином «гармония», это унижает стихи, делает их чем-то вторичным. Но не в этом, конечно, суть дела.
4. Переход к «смежным тональностям» очень привлекателен для поэта в его звуковом поиске, если даже тут и нет особых удач, то всегда — это новая земля для закрепления на своем огороде своих же собственных заявочных столбов.
5. Бояться таких криптограмм не нужно, ибо: «Стихия свободной стихии с свободной стихией стиха» — это поиск, а не импровизация, вершина, а не закоулок.
6. Конечно, истинные звуковые повторы «неназойливы». Неназойливы, но и необходимы, единственны, совершенны. Звуковая ткань «Медного всадника», как и «Полтавы», «Сонета». «Неназойливость» очень велика у Блока.
«Суровый Дант не презирал сонета» — находка настолько исчерпывающая по своим согласным, что исключает всякую возможность импровизации. Гоните музыку из терминологии, и все будет в порядке. Когда-то мы с Вами задели в обсуждении одну рецензию на стихи в «Литературной газете». Там автор рецензии, отмечая научную бессмысленность «Торричеллиевой пустоты» в пастернаковском «Разрыве», сослался на «чудо», которое читателю, как и Тертуллиану, и не положено объяснять. Между тем в «Торричеллиевой пустоте» ничего не объяснимого с точки зрения стихосложения нет. Это звуковой повтор, необходимый Пастернаку, очень удачный, незаменимый. Даже в своей «опростительской» правке Пастернак оставил эту научную бессмыслицу, научная бессмыслица оказалась хорошими стихами, звуковым повтором, скрепляющим строфу и — все стихотворение. Вот этого-то наш рецензент и не объяснил.
Татьяне Дмитриевне шлю тысячу приветов. Рад повидаться с вами обоими в любой день и час.
Ваш В. Шаламов
Дорогой Варлам Тихонович!
Большое Вам спасибо за обстоятельное письмо, из которого я оптимистически сделал вывод о том, что сформулированные мной тезисы по сути дела излагают позицию, которую в свое время Вы высказали устно, но которую я осознал только после очень долгого внутреннего переваривания. Я хочу здесь уточнить некоторые ранее сформулированные положения, чтобы еще приблизиться к Вашей точке зрения.
О музыке. Я не думал столь определенно о противоположности музыки и поэзии. Но я думаю, что гармония в поэзии совершенно своя и не сводится к обычной музыкальной гармонии, а также не параллельна ей. Речь идет о совершенно своеобразном мире поэтической гармонии. Когда я использую термин «контрапункт», то имею в виду необходимость осознания для поэтики законов поэтической гармонии. То, что для музыкальной гармонии (видимо) уже сделано. Насколько в поэтике это далеко от сознательного (неосознанно это, разумеется, знает каждый поэт) понимания, видно уже из того, что аллитерация трактуется обычно как вспомогательный прием, а не как гармоническая суть стиха. Используя еще раз музыкальную аналогию (я настаиваю на ее чисто эвристической полезности), аллитерация сейчас рассматривается как нечто аналогичное музыкальному «тремоло». На самом же деле речь идет об опорных трезвучиях согласных, определяющих звукосмысловую гармонию стиха.
Приведу еще к этому интересное свидетельство М. И. Серова, написавшего (на мой взгляд) очень интересную музыку на слова Р. Бернса. Он говорил мне, что хотел и не мог написать музыку на слова Пастернака, потому что в этих стихах есть своя завершенная гармония.
Романсы пишут обычно не на первостепенные стихи. В последнем случае стихи огрубляются музыкой. (Ср. романсы на стихи Пушкина.)
О роли языка. Я думаю, мы оба не случайно говорим о русском стихосложении. Язык — материал поэзии, как в изобразительных искусствах масло, холст, гуашь, акварель... и система гармонии свойственна именно языку, а не поэзии вообще. При переводе об этом в подавляющем числе случаев забывается. В переводах Маршака нет ни следа богатейшей гармонии сонетов Шекспира. (В моих скромных опытах, увы, тоже.) Но здесь нет и не может быть прямого соответствия трезвучий одного языка с трезвучием другого. Употребляя аналогию со скульптурой: нельзя статую «Медного всадника» непосредственно вырубить в мраморе. Но аналогичную гармонию форм, вероятно, возможно передать и средствами мрамора. Ведь есть же великолепный мраморный «Иван Грозный» Антокольского!
И все же есть некоторые «общеязыковые» факты. Я задался вопросом, каково трезвучие согласных с минимальными наборами (маркированных) фенологических признаков? Ответ оказался очень интересным.
Это трезвучие для русского языка абсолютно не продуктивно. Единственный пример огласовки, который мне удалось для него найти — это «говей!» Но интересно, как это будет в других языках?
Об «ошибке» Пастернака. Пример с «пустотой Торричелли» очень любопытен. Покойный физик М. Бонгард когда-то обратил внимание на то, что здесь Пастернак в научном смысле полностью прав. Конечно, в пустом звука нет. Но если в пробирке с ртутью откачать воздух и потрясти ее, то для наблюдателя, который не находится в самой пробирке, будет слышен резкий стук перекатывающихся капелек ртути. Знал ли об этом поэт, не знаю, но звуковая правда привела его и к смысловой.
До первого августа мы с женой будем в Москве, и я буду рад Вас видеть в любое время. Например, 25-го вечером Вас устраивает? Можно ли снять копию с Вашего письма, чтобы показать тем, кто интересуется данной проблемой?
Ваш Ю. Шрейдер.
23.7.75 г.
Москва, 1 сентября 1975 года.
Дорогой Юлий Анатольевич!
Если Вы хотите заниматься стихами серьезно, повседневно — все равно, в качестве любителя или профессионала, полупрофессионала — «хоббиста», или исследователя, — Вам нужно знать хорошо — прочувствовать всячески, а не только продумать, что стихи — это дар Дьявола, а не Бога, что тот — Другой, о котором пишет Блок в своих записках о «Двенадцати», — он-то и есть наш хозяин.
Отнюдь не Христос, отнюдь.
Вы будете находиться в надежных руках Антихриста. Антихрист-то и диктовал и Библию, и Коран, и Новый завет. Антихрист-то и обещал воздаяние на небе, творческое удовлетворение на Земле.
В стихах до самого последнего неизвестно — с Дьяволом Вы или с Богом. До последнего дня жизни Вашей Вам это не будет известно.
И дело тут не в общих разочарованиях, что ли.
Вас будет тыкать в грязь ежедневный земной пример: не спускать с небес, а водить по уровню земной поверхности, от которой никакие стихи не спасут. Не надо свергать с небес, чтобы убедиться в земной грязи.
Поэтому для пользы Вашей Вам нужно как <можно> меньше отдавать души стихам.
В стихах нет правды, нет жизненной необходимости!
Тут дело не в земных идеалах. Идеал Ганди был таким, что никаких небес не надо. Если все выполните Вы здесь. Но Ганди — философ, политик. Своих высоких истин он достиг без стихов. Все это — замечания чрезмерно общего характера. На практике стихи не принесут Вам радости. Всегда в стихах очень много: повелительность, императивность, чужое вмешательство в каждый Ваш день. Чужое не в смысле какого-то личного давления, а в смысле каких-то чужих книг, чужих идей, бессилия собственного, мизерности.
Теургическому направлению всегда будет мешать отсутствие личных примеров, а стало быть, и теургическое <избрание> тоже от Дьявола.
Знаний стихи не дают никаких: ни души, ни истины, ни истории.
<В. Т. крайне раздражало стихописание Ю. А. Шрейдера: «никакой Бог не сделает Вас поэтом», писал он в письме, которое я не публикую. И. С.>
Дорогой Юлий Анатольевич!
Противоречие музыки и поэзии заключается еще и в том, что музыка — интернациональна, тогда как поэзия — глубоко национальна, вся в языке, его особенностях и законах. Столкновение стихов с музыкой дорого обходится поэту. Конечно, стихи Пушкина огрублены музыкой. И дело тут не в том, что что-то потеряно (найдено тут ничего быть не может), а в том, что это другой мир. Стихи огрублены музыкой именно в смысле звуковом. Таланта Ратгауза[426] достаточно для самоуправства композитора. Пример с Ратгаузом говорит о том, что Чайковскому и не нужен был Пушкин для толчка Аполлона. Чайковский-то и начал эту преступную деятельность. Это он с Модестом Ильичом открыл путь к легким грабежам, написав оперу «Евгений Онегин» со значительным искажением сюжета, введя в драму отсутствующих у Пушкина, лишних действующих лиц. Разве Пушкин нуждался в таких поправках и вставках? Собственный стихотворный талант Петра Ильича Чайковского был равен нулю, хотя он стихами занимался усердно (смотри стихотворение «Ландыш»), Чайковский ценил Пушкина не выше Ратгауза и, по всей вероятности, ниже таланта знаменитого стихотворца, переводчика и подтекстовщика Модеста Ильича. Чайковский ничего не понимал в стихах и нуждался в либретто для собственных опусов. Они могут быть гениальны, эти опусы, но к стихам никакого отношения не имеют. Более того — ария Елецкого — это выстрел Дантеса по покойнику. Совершенно сознательно в «Евгения Онегина» вставлен Гремин. Разве это Пушкину нужно? Вред тут в том, что при переводе (музыка интернациональна, тогда как поэзия — вся в языке) поди доказывай, что Елецкий и Гремин не пушкинские действующие лица. Пушкин очень внимательно следил за своим добрым именем, очень различал стихи и музыку и никогда не делал никаких «подтекстовок» по заказу композитора, что делал, например, Грибоедов для Верстовского[427]. Пушкина за границей изучают по операм и на первый план выступает Чайковский, а не Пушкин. Эта ошибка и привела наших доморощенных теоретиков (Войтоловский[428]) к такому позорному столбу, когда в учебнике русской литературы Гремин и Елецкий были названы пушкинскими героями. Композитор Минеев