Ялта, Судеский пер., д. 7, Дом творчества Литфонда Союза писателей.
У меня большая комната с верандой на лучшую, восточную сторону. Солнце будит меня тем же способом, что и на Васильевской.
Желаю Вам всякого добра и счастья.
Татьяне Дмитриевне мой самый сердечный привет.
Ваш В. Шаламов.
14–16 октября 1976 г.
Дорогой Юлий Анатольевич.
В Вашем последнем письме выражено опасение за состояние моего вестибулярного аппарата в связи с неожиданным вторжением в царство Аэрофлота. Здесь, в Ялте, у меня есть и время и желание объяснить Вам все мои авиационные перипетии.
Сама поездка (два часа в воздухе) перенесена мною лучше, чем любой поезд (чего, впрочем, я и ждал). Я ведь много летал еще в конце 20-х годов на гидроплане Берзина на Северном Урале.
Позднее я встречал (как корреспондент) тогдашних знаменитостей авиации Линдберга и Поста[430]. Тогда же был сформулирован общий авиационный закон (вечный ли? — не отвечу), а именно:
Где кончается порядок и начинается бардак — там начинается авиация.
Закон был верен со стопроцентной точностью для:
1) двадцатых годов;
2) тридцатых годов;
3) сороковых годов;
4) пятидесятых годов, в которые я проделал на Дугласе рейс Якутск — Иркутск в ноябре 1953 г. и больше в воздухе не бывал.
Шестидесятые годы я целиком провел на земле, даже на сверхземле, пешеходной земле из-за погрешностей в вестибулярном аппарате — я что-то Вам писал о своих страданиях на такси, боясь оторваться ногой или рукой от земли.
Семидесятые годы я провел без общения с Аэрофлотом, но и не боясь его.
Моя нынешняя поездка доказала: 1) что я легко переношу самолет при полной разбитости вестибулярного аппарата (не переносящего такси).
Нынешняя поездка доказала, что полный бардак в воздухе сохранился, законы действуют тут те же, что и в двадцатых годах или во времена челюскинской экспедиции. Я ведь глух — радио не слышу.
Бардак проявлялся в том, что наш рейс (во Внукове) был тут же отменен без всяких ограничений <нрзб>, и я попал в дом Чехова лишь на другой день. А другой день была суббота, и мне пришлось ждать до понедельника, ждать директора, который и разрешил все мои проблемы и перевел из приемного покоя (вроде известной Вам больницы № 59).
Плюс был в том, что я был один (а не среди шести тяжелобольных), а с понедельника директор тут же перевел в тот номер, в котором я и жил в прошлом году (№ 7), — терраса, где можно загорать не хуже, чем на пляже. Врач медпункта во Внукове сказал мне так: «Мы постараемся компенсировать Вам на земле все, что Вы потеряли на небе». И действительно Аэрофлот по «Скорой помощи» меня отправил на самолет, а в самом скором был опять на борту, помог доставить до автобуса на Ялту до следующего рейса, купил мне билет. А шофер автобуса сделал так же уже в Ялте и так меня подвезли в Дом творчества. Но уже было поздно — темно, а главное — приезд уже кончился. Я никого не застал. Окунулся. От пятницы остался только душ, чем я, конечно, и воспользовался с радостью. Поэтому поговорка насчет бардака сохранила свое грозное значение в Аэрофлоте и по сей день. Я уже купил билет — земной поезд ночной. Конечно, здесь есть своя касса для земли и неба.
Ваш В.
Выписываю очередные стихи.
Я веду переписку с одной марсианкой,
Жгу в несметном количестве всякие супер и гиперлеса.
И используя только казенные бланки,
Не рассчитываю на чудеса.
Этим смелым огнем привлекаю вниманье
Мирозданья — природе шагая наперекор —
Я хочу пониманья, а не состраданья.
В этом Крымском рассвете под страшною тяжестью гор
Пусть не спорит со мной академик Опарин
Аргументом живого пера.
Академик Опарин — сам мыслящий парень
И поймет, где игра, а где не игра.
Не хочу я дышать атмосферой Венеры,
И разреженность Марса мне больше к лицу.
В марсианскую я окунусь атмосферу,
Приближаясь к Земному концу.
Я веду переписку с одной марсианкой.
Жгу в несметном количестве всякие гипер и суперлеса.
И используя только казенные бланки,
Не рассчитываю на чудеса.
Москва, 24 декабря 1976 г.
Дорогой Юлий Анатольевич.
Поздравляю Вас и всю Вашу семью с Новым годом. Желаю здоровья, успеха.
Мое новогоднее поздравление имеет сверхсрочный характер. Дело в том, что в «Советском писателе» идет моя очередная книжка, на которую я уже подписал договор. Книжка называется «Точка кипения». Текст (листа на 3) там есть, но, конечно, есть возможность и обновить его. Словом, мне нужна та тетрадь с «развертывающимся конвертиком», которая лежит у Вас. Я за ней приеду в любой день, час, указанный Вами. Прошу я и другое — выбрать из писем, что ли, все мои стихи ялтинского периода. Сроки тут жестче жесткого. Все это будет сдано раньше, чем новый американский президент приступит к своим обязанностям.
За приятное известие о «стихотворной гармонии» благодарю и Вас, и Сергея Гиндина.
Я — в полосе удачи. Поэтому из трех облигаций 3%-ного займа, которые у меня были, одна — выигрывает, правда, не двести тысяч рублей, как Левенталь (Вы, наверное, знаете эту ошеломляющую цифру 1913-го, предвоенного года), а сорок рублей. Но учитывая все психологические нюансы, я обрадован не менее Левенталя.
Звоните, как только у Вас будет время, на любой час вызывайте меня еще в этом старом новом году.
Ваш В. Шаламов.
Ялта, 25 октября 1977 г.
Дорогой Юлий Анатольевич.
Я хочу сообщить именно Вам и именно из Ялты, что погода здесь исправилась — в тот самый миг, когда я всовывал <письмо> в узкую щель почтового ящика на ялтинском почтамте, я не отношу себя к сторонникам всяких телепатических решений, но четыре дня полного ялтинского солнца мне обеспечены. Я глубже понял прошлогодний выговор от начальственной врачихи. «Не упускать этих трех дней, что Вам положены по путевке. Не может быть и речи об отказе от таких путевок. В Ялту добирайтесь хоть ползком».
Стихи пишутся, как говорится, нормально.
Завтра — 26, конец путевки. Но я не уеду отсюда, а уйду пешком — в направлении лучшего для меня транспорта — троллейбуса. В здешних газетах я нашел (к юбилею спутника или Гагарина) беседу конструктора лунохода «Почему колеса, а не гусеницы». Оказывается, при последнем просмотре (колеса — гусеницы), Королев сказал: «Надо послать такой аппарат, который не надо будет подправлять рукой». Я, помню, был просто поражен, что восьмиколесный луноход пущен, так сказать, назад — к катку, к бревну, который катил неандерталец, надежность дали именно колеса, а уж древнее колес... на свете ничего нет.
Книжку мою «Точку кипения» вручил вчера здешней библиотекарше.
Шлю привет Татьяне Дмитриевне, Сереже и Маше. Ваш В. Шаламов.
29-I-78, Васильевская.
Дорогой Юлий Анатольевич.
Я хотел бы знать точно, будет ли Людмила Владимировна[431] убирать у меня или нет.
Адрес ее я не знаю, связаться с ней не могу. Прошу Вас лично ответить мне открыткой, письменно да или нет.
У меня — грязь не уменьшилась ни на йоту.
Я живу в коммунальной квартире, где подобные законы выполняются с сугубой четкостью.
Привет Т. Д.
Прошу поспешить с ответом.
В. Ш.
Москва, 8 марта, Международный женский день.
Юлий Анатольевич.
Людмила Владимировна исчезла, «взяв на память» томик Марины Цветаевой и фото Осипа Мандельштама. Передаточная надпись есть только на книжку.
Исчезла, не вынеся даже собственного мусорного ведра, которое принесла с собой. Исчезла, как в Бермудском треугольнике (см.: «Правда» за 7 янв. сего года). Прошу Вас принять меры к розыску Л. В. Мне такое сотрудничество не улыбается.
Приношу свои <извинения>.
Ваш В. Шаламов.
Даже не сделает сюрприз к 8 м<арта>. Очень прошу помочь.
В. Ш.
26-III-78.
Анастасия Федоровна, Эльвира Сергеевна ЦДЛ — II этаж. Ирина Петровна Евтушенко[432].
Дорогие Т<атьяна> Д<митриевна> и Ю<лий> А<натольевич>.
Я получил путевку в Ялту с 3 сентября по 26 и уезжаю поездом 33 в 1.45 ч. дня.
Прошу меня проводить из дома, это из-за моих ушей — звуковой<ряд> реконструкции службы движения для меня просто непосилен.
Я вчера был почти рядом с Вашим домом, но зайти не успел из-за всяких справок, которые я собирал.
В. Ш.
Ялта, 23 сентября 1978 г.
Дорогие Татьяна Дмитриевна и Юлий Анатольевич!
На этот раз из-за крайне холодных ветров — холодных в физическом смысле — удалось сделать гораздо меньше, чем я рассчитывал.
Но Ялта есть Ялта, и я справился со своей задачей в конце концов.
Книжку свою новую я им привез, но до сих пор не вручил — решил сделать это в день отъезда, чтобы не показаться нескромным.
Как только я приехал в Симферополь, на вокзале ко мне подошел человек и сказал:
— Это не Вас ли в прошлом году привозили на медицинском самолете?
— Меня.
— Идите вот сюда и садитесь в этот автобус.
Так я попал в свой дом творчества, еще до обеда и поел ранее 2 часов, ранее всех формальностей. Настроение у меня было превосходное. Но дожди, дожди.
Шлю привет Сереже и С. Н. Гиндину.
Ваш В. Шаламов.
Бумаги (тетрадь и др.) я взял с собой достаточно. Карандашей простых — также.