Дорогой Виктор Сергеевич.
Здесь — тридцать одно новое стихотворение для «Московских облаков» и пятьдесят шесть, напечатанные в журналах и газетах за последние два года и часть еще раньше. Список стихотворений этих я составил и здесь же передаю. Они почти все входят в книгу, но все же не все. В книге нет:
1) «Неуспокоенная лава» (№ 20), напечатанное в «Московском комсомольце»,
2) «Мой архив», напечатанное в «Литгазете». С уважением В. Шаламов.
Москва, 14 октября 1968 г.
Дорогой Виктор Сергеевич.
1. А вот сам сборник «Московские облака», как он подбирался постепенно из ранее опубликованных здесь 106 стихотворений.
1564 строки.
Из них напечатаны (отмеченные красной меткой) 74 стихотворения. Не напечатано 32 стихотворения. Ненапечатанные не представляли для меня особой ценности, кроме:
1) «Я живу не по средствам»,
2) «Я одет так легко»,
3) «Я тоже теплопоклонник» <1968>,
4) «Проводы» — Колымские тетради[434]. «Проводы»: «Нет, нет, не флагов колыханье...» <1961>,
5) «Мы предтечи, мы только предтечи»,
6) «Я верю в предчувствия и приметы» <1959>,
7) «Мы рубим стихи, как болотную гать».
2. Основой сборника, хотелось мне, были бы стихи, написанные нынешним и прошлым летом. Эти стихи — в отдельной папке: и 24 стиха — 416 строк.
3. Вот эти 39 стихов (528 строк) разных лет составляют резерв сборника. Я был бы очень рад, если бы в сборник были включены стихотворения из этой группы.
4. Глубокий резерв — напечатанные ранее 21 стих — 232 строки. В сборник их включать бы при моем листаже не надо. Пусть составляют глубокий резерв.
Москва, 30 марта 1972 г.
Виктор Сергеевич.
Сдача «Московских облаков» мне обещана самая быстрая. Поэтому прошу известить меня о дне сдачи рукописи, типографии и немедленно вызывайте при малейшей задержке.
Дополнительные (напечатанные, но не вошедшие в сборник стихи) — 568 строк прилагаю.
В. Шаламов.
Переписка с С. С. Лесневским
Дорогой Станислав.
Спасибо за Ваше сердечное письмо. Вместе с Вами я радуюсь, что прошел этот проклятый високосный год, год активного солнца, никакие талисманы, никакие алые ленточки на шее не удержат и не могли удержать ни событий, ни судеб.
Я рад, что удалось напечатать в «Дне поэзии» эти стихи. (Такой маятник в сторону ухудшения не один раз.) Рад из-за «Северянина», «Ястреба». Да — «Таруса» (безглагольный[435] стишок в подражание Фету) — написание стихотворения.
Но все это зря, зря. Стихи — это тонкая, точная работа остается вне зрения читателя.
В статьях этого «Дня поэзии 1968» — опубликовано письмо А. Яшина[436], предсмертное завещание. Яшин хороший человек, и завещание его продиктовано самым лучшим чувством.
Но ведь все, что там изложено, его позиция — это как раз то, из-за чего погибает русский стих. Если все равно как писать, тогда не надо браться за стихи. Стихи всегда символичный и многозначный, поэтический текст, допускающий много толкований — технически страницы стиха могут восхищать.
Яшинский стих — это образец достижения всей русской лирики XX века, и, если уж Яшин святой, я предпочту гореть в аду вместе с Анненским и Белым, мои стихи не могли быть написаны без Белого, без Пастернака, без Анненского. Я думаю, что еще вернусь к моим стихам.
«Я — северянин...» уплотнено до предела — более русская грамотность вытерпеть не может.
С глубокой симпатией
Ваш В. Шаламов.
<декабрь 1968 г.>
Переписка с Л. К. Чуковской
Дорогая Лидия Корнеевна.
Примите мои самые сердечные соболезнования по поводу смерти Корнея Ивановича.
Корней Иванович был ярчайшим, достойнейшим представителем русской интеллигенции в ее самых великих, самых глубоких традициях.
С глубоким уважением и симпатией.
В. Шаламов.
Москва, 29 ноября 1969 года.
Переписка с Э. Р. Кучеровой
Дорогая Эдварда Рувимовна.
Спасибо за Ваше сердечное письмо. Мне кажется, в «Ястребе» нет противоречия между плоскостным и объемным. Выпуклый рыцарский щит, узор резьбы на щите — разве орнамент не может быть скульптурным, разве он не может иметь узоры. Оттуда изнутри горного царства, а не часовой снаружи. Разве узор морозный окна плоскостной? Стихи всегда многозначны, имеют много толкований. Поэтический текст многозначен, даже если это касается Марии Кюри и Гарибальди — простейших стихов.
«Ястреб», «Птица спит», «Не в пролитом море чернил» — это все стихи из «Колымских тетрадей» 1949–1956 гг. Не было возможностей раньше напечатать.
«Я северянин. Я ценю тепло» — из новых. Лаконичность, мне кажется, предельна. Многозначительность предельна — больше русский язык, мне кажется, не выдержит. «Таруса» — стихотворение, написано несколько лет назад в подражание Фету — без глаголов (как «шепот, робкое дыхание»).
Но кому это все нужно? Стихи — это очень серьезное дело. Очень тонкая механика.
Благодарю Вас за письмо.
Шлю Вам свои новогодние приветы.
С уважением В. Шаламов.
Переписка с Т. М. Глушковой
Глубокоуважаемый Варлам Тихонович!
Я вынуждена сообщить Вам, что стихи, которые я предлагала в секретариат — из оставленных Вами, были отклонены и Г. Д. Гулиа, и Кривицким.
Единственное положительное, что я могу сообщить Вам, — это то, что принципиально от публикации Ваших стихов «ЛГ» не отказывается. И мне поручено просить Вас дать другие вещи. (Из тех, что были в моем распоряжении, достаточно «оптимистическим» показалось им лишь стихотворение «Амундсену».)
Я очень прошу Вас согласиться на то, чтобы мы с Вами составили новую подборку! Я готова в любое время ознакомиться с Вашими стихотворными рукописями, чтобы найти все-таки приемлемое для публикации.
Не стану объяснять Вам, что мнения здешнего газетного секретариата я не разделяю. Но считаю нужным воспользоваться тем, что они испытывают определенную неловкость перед Вами и просят меня составить новую Вашу подборку.
Для этой цели я готова приехать к Вам либо — если так Вам удобнее — жду Вас у себя в любой день между 13 и 15 часами.
С глубоким уважением и искреннейшим желанием (и надеждой) опубликовать Ваши стихи еще до конца текущего года.
Ваша Т. Глушкова.
17 ноября 1971 г.
23-XI-71
Дорогой Варлам Тихонович!
Я даю Вам отчет в сегодняшнем дне, хотя события его — далеко не окончательные.
Гулиа (мой начальник и зав. отделом русских публикаций) прочел сегодня Ваши стихи (ту перепечатанную пачку, которую я Вам показывала) и вечером сказал мне, что выбрал несколько, а какие именно — покажет завтра.
Что до того, какие именно, — это почти не принципиально, т. к. в той пачке все были, по-моему, очень хорошие (а об иных я сказала бы и одним словом: прекрасны! Такая вещь, скажем, как «Начало метели», сопоставима с Фетом, не знаю, как Вы относитесь к этому поэту, для меня высшего сравнения-признания нет). И я потому больше озабочена количеством отобранных им стихов.
Однако: Гулиа, который хитрей, чем надо бы, заметил, что в № 11 «Юности» Ваша подборка открывается «гражданственным» стихотворением — «Луноход». И потому он теперь желает, чтобы и наша, литгазетовская, начиналась одним гражданственным стихотворением.
«Про луноход, про самолет — про любой созидательный труд народа — все равно!» (Это его слова.)
Это желание (если вспомнить, какое это уже по счету требование) меня возмутило. И я надеюсь, что можно будет уломать этих людей, чтобы не морочили больше голову, подобно старухе из сказки о рыбаке и рыбке. Во всяком случае я буду требовать Вашей публикации — изо всех сил; если надо будет, пойду к Чаковскому, и отступать я не собираюсь.
И все же: если у Вас найдется одно такое стихотворение о чьем-то (не — поэта) труде, что-нибудь, так сказать, героическое или патетическое, — может быть, Вы принесете его, когда будете во вторник?
(Я забыла сказать еще, что сегодня обещал мне защиту Ваших интересов С. Наровчатов, член редколлегии, которого я поймала за рукав, к счастью.)
Я прошу Вас поверить мне, что мне очень тяжело Вас мучить, а также тому, что Ваши публикации я считаю очень важными и для читателей, и для поэтов.
(Разговор о «Луноходе» и вытекающем отсюда — оттого, что Гулиа боится быть «менее осторожным, чем “Юность”». Хотя я указала ему, что другие Ваши стихи в № 11, например — последнее, — куда «опаснее», чем все, предлагаемые сейчас ему.)
С глубоким уважением к Вам Т. Глушкова.
(Пишу вечером, дома, — потому письмо пойдет в обычном — без грифа «ЛГ» — конверте.)
Переписка с И. М. Альбиртом
<1972>
Вчера Лозовой Борис Алексеевич сказал редактору Марийскому, что он, как и главный редактор Осипов, согласен 2 листа стихов, еще не поздно, включить в толстый сборник.
Нужно оригинал + подстрочный перевод + художественный перевод 2 листов представить.