<ииске> «Партизан», я знаю, моей справки мало для подтверждения, и я рекомендую А. Верного. 2) Из тайги: Сусуман, Ягодное и т. д. приезжает человек показаться врачам областным, записался на мой прием. Я нашел конъюнктивит, хр<оническую> ангину, посоветовал ему удалить миндалины, но нужна консультация терапевта. Написать в карточку, и мое дело сделано. За это время я узнаю весь его быт до прабабушки. Если он пойдет с карточкой в регистратуру, там ему и м<ед>сестре скажут, что у терапевта уже пять «лишних» больных, пусть придет завтра, а завтра начинай сначала. А он остановился у знакомых, а те едва сами ютятся, в гостинице мест нет...
Я беру его карточку и с больным иду к терапевту, тот поморщится, но при мне посмотрит больного, запишет и скажет, что там полагается, но если у больного в связи с хр<онической> ангиной появилась какая-либо сердечная порочность, он ему не скажет прямо, остерегаясь бегства больного в болезнь... Ко мне приходили на прием папаши и мамаши с жалобами, что дети плохо учатся, мочатся в кровати, мальчики курят, а инвалиды, что первую кат<егорию> заменили на II-ю, вторую на III-ю.
И я, где прямым своим вмешательством, помогал, а где просил оказать помощь других, иногда и удачно.
16) Не отрешаясь от земных благ и не делая почти никаких усилий для своего скромного бытия, я, когда стал работать у Ивана Коновалова, с того времени, за искл<ючением> одного года — Археол<огический> институт, я не нуждался. Студентом-медиком был стекольщиком и печником. После института работали с женой по спец<иальности> врачами. Как Вы знаете, в лагере я также не нуждался. (На участке работая, имел корову, кур, поросят.)
17) Мои переходы из одного места работы на другое почти всегда сопровождались трудностями. Мне хозяев положения приходилось уговаривать, что я им буду самым подходящим и полезным. Но для жизненной удачи я ходил по субботам в церковь и просил Всевышнего послать мне удачи и счастья. В 1916 году на санпоезде я у поездного свящ<енника> прочитал Библию, Откровение, Псалтырь и пришел к выводу, что это не толкование о божестве, а нравственный кодекс, и вера в Единого как-то отодвинулась от моего бытия. Сохранил уважение к нравственным кодексам любых направлений.
18) О самоубийстве я не думал, считал жизнь высшим даром природы, и она, как пришла к нам независимо от нашей воли, и такой же независимой должна уйти.
19) У меня со всеми врачами отношения были хорошие, но дружбу я водил только с пр<офессором> Аксянцевым на с. Артукане.
Я был, как считали власти, опасным, под большим наблюдением соответств<енных> органов, и боялся врачей подвергнуть опасности «создания группы».
20) В продолжении 18 лет образование, какое там можно получить, лит<ературой> нас не баловали.
Я весной 1939 г. написал работу в медицинский журнал: «Благоприятное действие закапывания крови при солнечных ожогах глаз». Журнал этот выходил на Колыме (в Магадане) под редакцией, кажется, Хорошева. Но тогда посчитали, что тема эта не актуальна и не гуманна. Но кровь при болезни глаз стали применять с 1941 года. Повторил в 1944 году эту же тему, так она и затерялась. По возможности, журналы медицинские читал разные, что попадалось.
21) Я больше практический человек, а поэтому старых авторов я прочел до лагеря, а новых кое-что в лагере и в настоящее время. Литература новая пишется не для человека, а человек для литературы, литературы монополизированной. Она поучает, а не заставляет думать. Сказки я пишу, знаю, что без хорошего редактирования от них толку не будет. Рассказ не окон<ченный> Ефим мне прислал, кем-то переписанный от руки. Просматривая Ефима, я для самозащиты в одном месте похвалил «Мудрого».
22) Музыке меня обучали весной соловьи да лягушки в болоте и петух Еремей. После контузии в 1920 году я утратил слух на звуки некоторой длины волн, а поэтому многие произведения музыки я не понимаю. Но что мне удается понять, мне все же, кроме развлекательной, нравится та, которая выражает борьбу за свободу человека, так мне кажется.
23–24) Газеты я стал читать с 1910 г. Сперва газ<ету> «Копейку», потом московский листок «Раннее утро», «Русское слово». Разбирался я плохо в газетах. То время и в газетах первых дней (годов) революции тоже плохо выбир<ал>. Немного газет и журналов («Новое время», «За рубежом») почитать находил в условиях лагеря.
В 1927-м в кавалер<ийском> полку, где коммунистов было 6 или 7 человек, я считался лучше других разбирающимся в политике. Я уже знал, что между большевиками и коммунистами разницы нет. События намечаю по тону печати, выступлений, отчетов, докладов, речей на приеме...
25) Переписку я поддерживаю в порядке 150 человек. Кто они: 1) родственники, 2) колымчане — врачи и не врачи, 3) переписку и обмен новогодними телегр<аммами>, письмами с товарищами-однокурсниками, оконч<ившими> мединститут — 160 ч<еловек> в 1927 г., и осталось в порядке 62 человека. Собираемся через каждые 5 лет на слет, и я был в 1957 г. В 1962-м, когда заходил к Вам. Среди нашего выпуска есть: академик, профессор, доктор и бывшие арестанты — это я, есть и другие. В 1957 г. собралось 76 ч<еловек>. В 1962 г. — 64 чел<овека>, а в 1967-м, вероятно, значительно меньше, возможно, и пишущий не дотянет. Эта тема для литературы подходящая. Оконч<ивших> нас в порядке 160 человек, война, болезнь, смерть — лагерь, и вот на этот слет попадают все меньше и меньше, и наконец съезжаются в н-ом году только двое, они заказывают по традиции бутылку коньяку в ресторане на Арбате («Праге»), но по состоянию здоровья пьют только воду из Трускавца, и рассказывает один, не будучи в лагере, а другой — лагерник, о делах минувших.
26) Думаю, что не проходит и дня, чтобы не думать о лагере, как в свое время «думал» Робинзон о своем острове...
Я Вам (даю) рекомендацию, какую тему иметь в виду, это — наши слеты через 5 лет, окон<чивших> врачей институт в 1927 г.
I. На первых слетах отмечали что-то сделать, создать. Хвалились успехами в науке, среди женщин, восхваляли героику гражданской войны.
II. При более поздних слетах хвалились детьми, их особенностями.
III. На еще поздних роптали: на свою болезнь, неуважение детей, неблагодарность начальства партии, которой отдал 50 лет жизни, энергию, на неудачу брака и на неблагодарность текущего времени...
IV. На Н-ый <последний> съезд в Москве по традиции собираются в ресторане «Прага» только 2 человека. Заказывают бутылку коньяка, по состоянию здоровья пьют воду с курорта Трускавец.
Один из них профессор, а другой обычный врач, находящийся длительное время в лагере. Проф<ессор> считал, что в то время аресты и суды учинялись только над контрреволюцион<ерами>, саботажниками, диверсантами и другими врагами государства, народа и партии, и что он считал это явлением правильным, что и сам он лично занимался выявлением врагов, подавал соответствующую информацию. Но что он об этом сожалеет в это время, считает свою честь запачканной. Брак его не удался, дети получились неудачники... В науке он чистил скорлупу из чужих яиц. Бывший з<аключенный>: у меня старый друг, все удачно было, и работа, брак и авторитет, но время бросило на меня жребий...
Из кусочка неба, открытого в фанерный козырек окна, и <через кожу>, проеденную за время лагерного бытия тысячами вшей, я узнал суть государства и социальную истину.
Своим долгом врача: я лечил души и болезни, а в несчастье я был счастлив...
Прощай, старый тов<арищ>. Старость победила молодость, силу, круг земной смыкается, из бытия переходим в небытие. Пожмем друг другу озябшие руки. Эхо нашего голоса будет еще слышаться годы на далеком Севере: в гомоне людей, в полете и криках розовых чаек, в сиянии абрикосовых облаков и в золотом солнце, погружающемся в зеркальную чашу моря...
Переписываюсь с Е. Волдбером, Топорковым, Утробиным, Траутом, Бутом, Тимоникеевичем, Гребенюком, Прозоровой, Карицким, Поповой и многими другими...
Для героев Вашего очерка я не очень подходящий. Нужны ли Вам эти анкетные данные?
С искренним приветом, Ф. Лоскутов. <1965?>.
Переписка с Г. А. Воронской
Магадан, 13/XI-57
Дорогой Варлам Тихонович!
Очень Вы меня огорчили своим письмом. Особенно меня удивила позиция Дементьева[176]. Ничего подобного он мне никогда не говорил. Жаль, что Ваша статья снята (кстати, под каким предлогом?). На публикацию писем в журнале «Москва» я почему-то не надеялась, но не ожидала такого активного и недоброго вмешательства Дементьева.
Мои попытки устроить квартирные дела кончились неудачей. Пришлось вернуться в Магадан. Комиссия по лит<ературному> наследию А<лександра> К<онстантиновича> обратилась в издательство «Советский писатель» с предложением переиздать «За живой и мертвой водой», «Глаз урагана», «Рассказы» и сборн<ик> избр<анных> критических статей. Ответа пока нет, но хорошего ничего не жду. Или откажут, или будут мариновать. Рада за Вас, что вы получили новую квартиру. Что интересного появилось в журналах? Буду Вам благодарна, если Вы иногда будете мне писать. Над чем работаете? И как Ваши писательские дела? Привет от Ив<ана> Степанов<ича>[177]. Он без меня все время болел, вообще, когда вернулась, застала дома хаос и полнейшее запустение. Дети здоровы. Привет жене.
С приветом Галина Александровна.
Магадан, 7/VII-58.
Дорогой Варлам Тихонович!
Задержала Вам ответ, потому что хотела достать № 5 «Москва». Большое Вам спасибо за все, и больше всего за доброе отношение к Александру Константиновичу. Заметка, конечно, очень пострадала, но понимаю прекрасно, что Вы тут ни при чем.
По лит<ературному> наследию Александра Константиновича ничего нового нет. Лесючевский