знить аппетит. В конце концов дамы расшалились, как девчонки; они резвились, бегали взад и вперед, сотрясая пол и поднимая юбками ветер, от которого запах стряпни разносился по всему помещению; к их громкому топоту примешивались взрывы хохота и стук косаря мамаши Купо, рубившей свиное сало.
Гуже пришел, когда развеселившиеся гости прыгали и визжали. Он остановился на пороге, смущенный, не смея войти, неловко прижимая к себе великолепный куст белых роз, который почти закрывал ему лицо и путался в русой бороде. Жервеза, раскрасневшаяся у пылающей печки, подбежала к кузнецу. Он не знал, куда поставить розы; когда же она взяла горшок, Гуже что-то невнятно пробормотал, не решаясь ее поцеловать. Жервезе пришлось встать на цыпочки и подставить ему щеку; Гуже так смешался, что порывисто чмокнул ее прямо в глаз. Тут оба они окончательно смутились.
— Какой чудесный подарок, господин Гуже! Но, право, это уж слишком… — проговорила она и поставила розовый куст рядом с другими цветами, которые совсем поблекли от такого соседства.
— Ну что вы, что вы, — твердил кузнец, не зная, что сказать.
Наконец он немного успокоился и, глубоко вздохнув, сообщил, что г-жа Гуже не может прийти: у нее опять разыгрался ишиас. Жервеза очень огорчилась; она отложит кусок гуся для г-жи Гуже, та непременно должна его отведать. Между тем почти все были в сборе. Купо, наверно, шляется где-нибудь вместе с Пуассоном, за которым он отправился сразу же после завтрака; они обещали быть ровно в шесть и, конечно, не заставят себя ждать. Тогда, видя, что суп почти готов, Жервеза подозвала г-жу Лера: пожалуй, настало время сходить за четой Лорийе. Г-жа Лера тут же напустила на себя важность; это она вела переговоры между враждующими сторонами и условилась о том, как должно произойти примирение. Она накинула шаль, надела чепчик и вышла, шурша юбками; вид у нее был решительный и строгий. Прачка, не говоря ни слова, продолжала помешивать бульон, засыпанный вермишелью. Гости сразу остепенились и застыли в напряженном молчании.
Первой появилась г-жа Лера. Она сделала крюк и вошла со стороны улицы, чтобы придать примирению больше торжественности. Она широко распахнула дверь перед затянутой в шелк г-жой Лорийе, которая остановилась на пороге. Все гости встали, Жервеза подошла к золовке и, как было условлено, поцеловала ее.
— Входите же, — проговорила она. — Мы больше не будем ссориться, ведь правда?.. Кто старое помянет, тому глаз вон.
На это г-жа Лорийе ответила:
— Дай-то бог, чтобы мы всегда были в ладу.
Вслед за ней вошел Лорийе и тоже остановился на пороге, ожидая поцелуя и приглашения. И муж и жена явились с пустыми руками: они решительно отказались дарить Хромуше цветы, считая для себя унизительным в первый же раз прийти к ней с букетом. Между тем Жервеза велела Огюстине принести два литра вина, затем наполнила стаканы и пригласила всех к столу. Гости чокнулись за доброе согласие в семействе. Наступило молчание, все пили, не отрываясь, до последней капли, женщины при этом далеко отставляли локоть.
— Нет ничего приятнее, как пропустить стаканчик перед супом, — заявил Бош, прищелкивая языком. — Это куда лучше, чем получить по шее.
В ожидании Лорийе мамаша Купо караулила у двери, чтобы поглядеть, с какими рожами они войдут. Наконец она дернула Жервезу за юбку и увела ее в соседнюю комнату. Склонившись над суповой кастрюлей, обе женщины стали оживленно шушукаться.
— Ну и потеха! — говорила старушка. — Вам-то не видно было, а я нарочно поджидала у двери… Как она глянула на накрытый стол, верите ли, лицо у нее так и перекосилось, глаза прямо на лоб полезли. А он тут же поперхнулся и принялся кашлять… Посмотрите на них: верно, во рту у них пересохло, все губы себе искусали.
— До чего ж они завистливы, просто жалость берет! — прошептала Жервеза.
И вправду у Лорийе был какой-то чудной вид. Да и то сказать, кому приятно получать щелчки? Когда среди родных кто-нибудь преуспевает, другие злятся, это в порядке вещей. Но надо себя сдерживать, не так ли? А не служить посмешищем для людей. Ну, а Лорийе не могли сдержаться. Зависть была сильнее их, они переменились в лице и совсем скосоротились. Это было так заметно, что гости стали спрашивать, уж не больны ли они. Нет, никогда Лорийе не проглотят такую пилюлю — стол с четырнадцатью приборами, белоснежная скатерть, нарезанный тонкими ломтиками хлеб! Право, как в хорошем ресторане. Г-жа Лорийе обошла вокруг стола, отворачиваясь, чтобы не видеть цветов, и украдкой пощупала скатерть, терзаясь при мысли, что она новая.
— Ну вот, все и готово! — воскликнула Жервеза, с улыбкой выходя к гостям; руки ее были обнажены, тонкие белокурые волосы вились на висках.
Приглашенные топтались возле стола. Все хотели есть и тихонько позевывали, томясь от скуки.
— Как только придет хозяин, — продолжала прачка, — так сразу и начнем.
— А пока что суп остынет, — проворчала г-жа Лорийе, — Купо вечно опаздывает. Зря его отпустили.
Было уже половина седьмого. Кушанья могли перестояться, гусь пережариться. Тогда огорченная Жервеза сказала, что надо бы сходить в соседние кабачки и посмотреть, не там ли застрял Купо. Гуже предложил свои услуги, и она решила идти вместе с кузнецом; Виржини, беспокоясь о своем муже, также присоединилась к ним. Они вышли налегке, без шляп, и заняли весь тротуар. Гуже в парадном сюртуке вел под руку дам — Жервезу с левой, а Виржини с правой стороны — и уверял, что он похож на корзину с двумя ручками. Эта шутка показалась всем такой забавной, что они остановились, обессилев от смеха. Взглянули на себя в зеркало колбасной и расхохотались пуще прежнего. Рядом с Гуже, одетым во все черное, обе женщины казались курочками-пеструшками: портниха была в муслиновом платье розовыми букетиками, а прачка в открытом перкалевом синими горошками и с серым шарфиком, повязанным вокруг шеи. Люди оборачивались, чтобы еще раз взглянуть на них, — такие они были свежие и нарядные, несмотря на будничный день, и так весело пробирались сквозь толпу, запрудившую в этот теплый июньский вечер улицу Пуассонье. Однако прохлаждаться было некогда. Они подходили к двери каждого кабачка и оглядывали зал, ища Купо возле стойки. Неужели этот прохвост отправился пьянствовать к Триумфальной арке? Они уже обошли всю верхнюю часть улицы, осмотрели все злачные места: «Луковку», известную превосходной сливянкой, ресторанчик мамаши Баке, где подают орлеанское вино по восьми су за бутылку, «Бабочку», любимый трактир извозчиков — клиентов, как известно, весьма требовательных, — Купо не было и в помине! Тогда они направились к бульвару; проходя мимо кабачка Франсуа, на углу, Жервеза негромко вскрикнула.
— Что случилось? — спросил Гуже.
Прачка уже не смеялась. Она вся побелела и была так взволнована, что едва держалась на ногах. Виржини сразу все смекнула, заметив Лантье, который сидел за столиком у Франсуа и преспокойно обедал. Обе женщины увлекли за собой Гуже.
— У меня нога подвернулась, — сказала Жервеза, как только смогла вымолвить слово.
Они все же отыскали Купо и Пуассона в «Западне» папаши Коломба, в самом конце улицы. Оба приятеля стояли в толпе других мужчин: Купо в своей неизменной серой блузе яростно размахивал руками и орал, стуча кулаком по стойке; Пуассон, который в этот день был свободен от дежурства, надел вместо мундира коричневое пальто, тесное и поношенное; он бесстрастно слушал приятеля, пощипывая рыжие усы и эспаньолку. Гуже оставил женщин на улице и, войдя в кабачок, дотронулся до плеча кровельщика. Но когда Купо заметил снаружи Жервезу и Виржини, он разозлился. Чего надо здесь этим юбкам? Не хватает еще, чтобы бабье бегало за ним по пятам. Коли так, он не тронется с места, пусть сами лопают свой поганый обед. Гуже пришлось выпить с Купо, чтобы его утихомирить, и все-таки тот со злости еще добрых пять минут топтался перед стойкой. Выйдя на улицу, он сказал жене:
— Отвяжись от меня… Я делаю то, что мне нравится, понятно?
Жервеза ничего не ответила. Она вся дрожала. Очевидно, она говорила с подругой о Лантье, потому что Виржини отправила своего мужа и Гуже вперед. Затем обе женщины пошли с кровельщиком: они старались развлекать его, чтобы он не смотрел по сторонам. Слегка охмелевший Купо был возбужден не столько вином, сколько собственным криком. Видя, что женщины собираются идти по левой стороне улицы, он оттолкнул их и назло перешел на правую сторону. Они испуганно побежали за ним и постарались заслонить собою дверь в кабачок на углу. Но Купо, видно, уже знал, что Лантье обедает у Франсуа. Жервеза совсем растерялась, слыша, как он бормочет себе под нос:
— Еще бы, козочка, ведь здесь сидит твой старый знакомый! Не принимай меня за дурака… Погоди, получить на орехи, если застукаю тебя поблизости да увижу, что ты строишь ему глазки!
И Купо крепко выругался. Понятно, не мужа она разыскивала, не для него расфуфырилась и обсыпала рожу мукой — ради прежнего хахаля постаралась. Тут Купо обуяла дикая ярость против Лантье. Сволочь, разбойник! Он его выпотрошит, как кролика! Одному из них все равно не жить на белом свете. Между тем Лантье преспокойно уплетал телятину со щавелем, словно эти крики его вовсе не касались. Начали собираться зеваки. Наконец Виржини кое-как увела Купо, который сразу успокоился, едва они завернули за угол. Во всяком случае, все трое вернулись в прачечную уже не в таком веселом настроении.
Сидя вокруг стола, гости изнывали от нетерпения. Кровельщик пожал руки мужчинам и молодцевато раскланялся с дамами. Расстроенная Жервеза разговаривала вполголоса и усаживала приглашенных. Но вдруг она заметила, что место рядом с г-жой Лорийе так и осталось незанятым, ведь мамаша Гуже не пришла.
— Нас будет тринадцать за столом! — сказала Жервеза взволнованно, видя в этом новое предзнаменование подстерегающего ее несчастья.
Усевшиеся было дамы испуганно вскочили с места. Г-жа Пютуа сказала, что она предпочитает уйти — такими вещами шутить нельзя, — все равно она ни к чему не притронется, первый же кусок станет у нее поперек горла. А Бош только посмеивался: тринадцать человек лучше, чем четырнадцать, ведь каждому больше достанется, что ж тут плохого?