— Знаешь, ведь пуля калибра 6,35 совсем маленькая. Это — не опасно.
— Сильно кровоточит? — то и дело спрашивает Патрис. Он не выносит вида собственной крови.
— Нет. Кровь останавливается. Встань и увидишь сам… Ну что же, ничего. Ты, конечно, немного бледноват, но и мы не лучше.
Поезд скоро прибудет. Патрис залпом выпивает последний стакан неразбавленного виски.
— Давай… Быстро… Все обойдется…
Патрис уже пошатывается, он по власти страха и алкоголя. Подхватив его под руки, приятели с трудом добрались до гаража, и Мишель сел за руль «бентли».
— Ты сможешь вести машину, когда встретишь родителей? — спрашивает Моника.
Патрис пожимает плечами и тут же вскрикивает от боли.
— Какой же ты неженка! — едко замечает Моника. — Держись спокойно и перестань думать только о себе. Мы сейчас все в одной упряжке.
Они добрались до вокзала как раз к моменту прибытия «Голубого экспресса». Появилась чета Сен–Ламбер. Он — пятидесятилетний, вальяжный, важный, серьезный; она — сорокалетняя, накрашенная и одетая, как девушка. Они целуют Патриса.
— Что–то ты бледноват, — замечает мать. Повернувшись к друзьям сына, она добавляет: — Вы хорошо себя вели в наше отсутствие? — Потом обращается к мужу: — Нам следовало взять его с собой, Жан… Без нашего присмотра он делает одни глупости.
— Возьми чемоданы, — приказывает Патрису отец.
Мишель и Моника одновременно бросаются к багажу.
— Нет, — останавливает их порыв Сен–Ламбер. — Он ведь тоже может хоть чем–то быть полезен.
Патрис поднимает два кожаных чемодана, и все плывет у него перед глазами. Наверное, он выронил бы их, если бы Мишель не подхватил тот, что потяжелее.
— Держись прямо, — цедит он Патрису. — Тебя штормит.
После чемоданов приходит черед «бентли». Патрис ведет машину, как в тумане.
— Осторожно, красный свет, — шепчет Мишель, сидящий между Патрисом и Моникой. — Мотороллер слева видишь? Тормози, черт… Еще бы немного, и…
— Нельзя ли поосторожнее?! — недовольно бросает мать. — Ты забываешь, что мы устали.
— Мой сын никогда не думает о других, — разочарованно говорит отец.
К счастью, движение не слишком оживленное, и «бентли» без приключений добрался до виллы. Хлопают дверцы. Патрис с трудом держится на ногах. Он смотрит на часы, все двоится в глазах. Нужно ждать еще два часа, два смертельно длинных часа… Ах, если бы можно было хоть ненадолго прилечь! Хоть на пять минут…
— Патрис, мне нужно с тобой поговорить.
Голос отца суров. Патрис со вздохом входит в кабинет. Ему стоит огромного труда не закрывать глаза. Отец, тщательно прикрыв дверь, начинает:
— В следующем месяце ты едешь в Лондон. Я встречался с Маллиганом. Он берет тебя в свой банк. Пора начинать работать. Мать, конечно, расстроится. Ничего. Она вырастила тебя неженкой, и это пора менять. Что?.. Тебе не нравится моя идея?
— Конечно, нравится, папа.
— Хорошо. Впрочем, все и так решено. Потом сам будешь меня благодарить.
Он протянул к Патрису руку и сильно встряхнул его. Тот побледнел.
— Слабак! — добродушно улыбается Сен–Ламбер–старший и хлопает сына по плечу. Колени юноши подгибаются.
— За стол! Я голоден как волк!
Моника и Мишель собираются уходить.
— Я пригласил своих друзей, — заявляет Патрис, собрав всю свою храбрость.
Он знает, что это никогда не нравилось родителям, но сейчас он ненавидит весь свет. Ему кажется, что он умирает. И, едва присев на стул, Патрис падает лицом на скатерть, белый как полотно. Поднимается паника.
Только отец сохраняет хладнокровие, продолжая спокойно намазывать тартинки джемом.
— Что он вчера ел? — спрашивает он у Мишеля.
— Да ничего особенного. Мы ужинали в порту.
— Устрицы! — вспомнила Моника.
— Боже мой! — восклицает мать. — Устрицы! Он же их совсем не переносит.
Она бросается к телефону, чтобы вызвать врача. Патрис как будто издалека слышит ее голос, хрип и странные звуки…
— Алло… Доктор Папон?.. Да… Мадам Сен–Ламбер… Я насчет Патриса…
Превозмогая пульсирующую в плече боль, он поднимает голову. Мишель и Моника напоминают восковые фигуры.
— Не надо… доктора… — с трудом говорит он. — Мне уже лучше.
Мадам Сен–Ламбер возвращается в комнату.
— Доктор сказал, что заедет в течение дня… а пока прими капли.
Марианна принесла лекарство. Отец, совершенно выведенный из себя, швырнул на стол салфетку и ушел, бормоча что–то себе под нос. Кофе кое–как привел Патриса в чувство. Остался час… Всего один час… Он попытался встать.
— Пойду в сад, — говорит он. — Может быть, свежий воздух поможет.
— Тебе бы лучше прилечь, — протестует мать. — Ты еле стоишь на ногах. Да что, в конце концов, вы все трое делали этой ночью?
— Мы немного прокатились, — пожимает плечами Моника.
И девушка начинает рассказывать, описывая совершенно безобидный день, в то время как Мишель выводит Патриса из столовой. Моника догоняет их уже в саду.
— Бежим, — шепчет Мишель. — Нужно найти такси. Я хорошо знаю Рауля, ему наплевать на нас, можете быть уверены!
Когда они подъехали к вилле, человек с бородавкой, не говоря ни слова, пропустил их внутрь. Патриса почти несли до игорного зала, где их поджидал Рико. Это был коренастый, черноволосый малый, с головой римского императора и речью торговца. Сидя на краешке стола для игры в рулетку, он вертит в руках револьвер с перламутровой ручкой. Возле него стоит здоровенный тип с физиономией боксера.
— Вот они, патрон, — сообщает бородавчатый.
Мишель, чуть живой от страха, обращается к присутствующим:
— Где врач?
— Уж не думаете ли вы, что я стану платить врачу? — спрашивает Рико.
Он легко соскочил на пол и схватил Мишеля за ворот.
— Вы все трое заслужили хорошую трепку! Вам что, нужны были острые ощущения? Может, вы считаете, раз у вас есть деньги, то вам все позволено? И еще осмеливаетесь требовать врача? Смотри, малыш…
Он расстегнул рубашку, резким движением распахнул ее, обнажив один, два, три шрама.
— И я обходился без лекарей, — продолжает он. — В те времена я не мог себе этого позволить… А теперь я объясню вам, как должны поступать «крутые ребята». Макс!
Боксер сделал шаг вперед.
— Лови! — Он бросает ему револьвер. — Сделай–ка ему укол, чтобы он стоял смирно, пока мы не закончим… А вы, кретины, слушайте меня внимательно… Знаете бар «Эспланада» у рынка?..
Бар «Эспланада» почти пуст. Трое друзей тихо сидят на высоких табуретах. Мишель — у одного края стойки, Моника и Патрис — рядом. Рука Патриса безжизненно свисает. Боль становится почти невыносимой. Вся троица следит за часами.
Ровно в одиннадцать Патрис сползает с табурета и ощупью направляется к игровому автомату.
Входит Макс, боксер, уже успевший переодеться. Он в свитере, высоко поднятый ворот скрывает пол–лица. Низко на лоб надвинут берет. Он напоминает моряка в увольнительной. Сильно шатаясь, он подходит к стойке бара и усаживается возле Моники.
— Бурбон.
Заметив пустой стакан Моники, добавляет:
— Нет. Два бурбона. Ведь дамочка не откажется выпить со мной?
Моника хочет отодвинуться, но он уже крепко держит ее. Она возмущена. Боксер пьяно смеется, хочет ее поцеловать.
Решающий момент настал. Патрис, собрав оставшиеся силы, идет на парня. Он уже ничего не боится. Спасение совсем рядом. Левой рукой он бьет боксера в лицо. Сразу завязывается драка. Патрис хватает со стойки бутылку.
Парень выхватывает револьвер калибра 6,35 и стреляет. Патрис падает. Макс убегает прежде, чем кто–нибудь успевает вмешаться. Сквозь стеклянную дверь видно лишь, как он прыгает в машину и исчезает.
Гомон. Свидетели обступают Патриса. Бармен стремительно бросается к телефону, набирает номер полиции и объясняет, что юноша ранен каким–то бандитом. Ранен выстрелом из револьвера.
В глубине бара Рико слушает, улыбаясь. Воспользовавшись суматохой, он достает из кармана перочинный нож, направляется к стене, в которой застряла пуля, выпущенная его напарником. Он ловко извлекает ее, подбрасывает на ладони и кладет в карман…
Патрис в пижаме, с рукой на перевязи, сидит в постели. Отец смотрит на него, стоя возле кровати.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает он. — Не очень болит?
— Нет. Не очень.
Отец улыбается.
— Я должен извиниться перед тобой, — признается он. — Не думал, что ты способен на такое… Ты всегда был похож на хлюпика!.. Отдыхай, родители Моники скоро придут поблагодарить тебя.
Патрис откидывается на подушки. Он тоже улыбается. Отец выходит и на пороге сталкивается с женой.
— Он будет спать, — шепчет он. — Оставь его…
И, увлекая ее за собой, добавляет:
— Кажется, мы все–таки сделаем из него человека!
Выигрывают только раз. Канны
Поезд начал тормозить метров за сто до вокзала. В тамбуре с чемоданами ждут остановки Шарль и Ивонна. У них вытянутые, бледные лица, какие бывают по утрам у путешественников, хотя они и молоды. Но, видно, они много спорили, а может, даже ссорились. Сейчас же все аргументы, а с ними и горечь иссякли, и жизнь вернулась в обычную колею.
— Ты сразу же уезжаешь? — спрашивает Ивонна.
— У меня нет выбора.
Она вздыхает. Когда Шарль закуривает сигарету, руки его заметно дрожат.
— Это не жизнь, — бормочет она. — Подумать только, как у них хватило наглости вызвать тебя в Париж только затем, чтобы сообщить, что ничего не изменилось!
— Ну–ну! Не будь такой ворчуньей. Там же были их новые книги… А потом, они ведь оплатили наш проезд, разве нет?
— Еще бы они этого не сделали!
Она пожимает плечами.
— Ну ладно, не начинай!
— И правда, как все это глупо. Но когда я вижу тебя таким… покорным… нет, скорее заранее побежденным…
— Я же сказал — хватит!
В порыве гнева он бросил сигарету, растоптав окурок ботинком. Но гнев его прошел так же внезапно, как и возник. Выглядеть слабым ему не хочется, и он защищается по–своему.