Последними произведениями, написанными Куприным при жизни Чехова и упоминавшимися в их переписке, были «Мирное житие» и «Корь».
Рассказ «Мирное житие» (1904) с его центральной фигурой гимназического учителя в отставке, держащего в страхе жителей провинциального городка, критика сравнивала с «Человеком в футляре». Однако, родственные в тематическом отношении, эти произведения различны по художественной манере. На это различие указывал В. В. Боровский: «Чехов реагирует более нервно и отвечает на пошлость ударом сарказма, Куприн же спокойнее— и самую мерзостную пошлость описывает сдержанно, чисто эпически» {В. В. Боровский. Литературно-критические статьи. М., 1956, стр. 277).
В образе Наседкина нет сатирических красок, которыми написан Беликов. Житие реакционного мещанина Куприн рисовал здесь в подчеркнуто «мирных» тонах, постепенно обнажая прячущегося под благолепной личиной ростовщика, кляузника, «доносчика по призванию» (выражение Короленко в рецензии на второй сборник «Знания».— «Русское богатство», 1904, № 8, отд. II, стр. 148).
В центре рассказа «Корь» (1904), как и в «проблемной» новелле Чехова,— идейный спор, столкновение двух мировоззрений. Студент-репетитор Воскресенский, у которого прорывается долго сдерживаемая ненависть против его нанимателя, заводчика За- валипгана, обличает в его лице антинародную, лжепатриотическую идеологию русской буржуазии, ее «свирепое презрение к инородцам, восторг перед мощью русского кулака». Купринский студент выступает против Завалишина с такой же беспощадной резкостью, как чеховский доктор Михаил Иванович, клеймящий в споре с княгиней ее паразитическую, нечистую жизнь (рассказ «Княгиня»), или как скромный труженик Кириллов, защищающий свое достоинство от посягательств светского пошляка Або- гина («Враги»). Но в «Кори», писавшейся в предреволюционной атмосфере, чеховская тема идейного спора получает интенсивную политическую окраску: Воскресенский осуждает не только паразитизм и тунеядство верхов, их фальшивую игру в демократизм (как это делает чеховский доктор в рассказе «Княгиня»), но и обличает определенную классово-политическую программу капиталиста-черносотенца, говорит о непримиримых противоречиях народа и буржуазии.
По выходе апрельской книжки «Мира божьего», где была напечатана «Корь», Чехов писал Куприну 5 мая 1904 г., что собирается познакомиться с его рассказом (XX, 280). Недовольный «Корью» и «Мирным житием», Куприн просил Чехова не читать этих вещей (письмо, датируемое маем 1904 г.). По-видимому, Чехов успел прочитать «Мирное житие», печатавшееся во втором сборнике «Знания» вместе с «Вишневым садом». К тому же времени относится и высказанная в беседе с Е. П. Карповым общая оценка Чеховым творчества Куприна как писателя, который, подобно Горькому и Андрееву, «останется в истории литературы» (Евт. П. К а р п о в. Две последние
встречи с А. П. Чеховым. — «Чехов в воспоминаниях современников», стр. 576).
# * *
Рассказывая в одном из писем о последнем прощании с Чеховым, Горький писал: «Мне страшно понравился Куприн,— на похоронах это был единственный человек, который молча чувствовал горе и боль потери. В его чувстве было целомудрие искренности. Славная душа!»8. Вскоре после похорон, в июле 1904 г., Куприн предложил «Знанию» выпустить сборник, посвященный Чехову. Приглашая Бунина участвовать в сборнике, Горький писал ему в июле 1904 г.: «В Москве Куприн, Пятницкий задумали издать в память Антона Павловича книгу, доход с которой (...) употребить на памятник ему или на что-нибудь в этом роде. Каждый из нас напишет что-нибудь лично о Чехове — разговор с ним, первое знакомство, воспоминание о каком-нибудь дне, совместно прожитом, и, кроме того — даст рассказ. Куприн даст повесть свою „Поединок" — большая вещь» (Архив А. М. Горького, ПГРЛ 7-8-16). Горький подчеркивал полемические цели этого объединенного выступления писателей, близких Чехову: «Нужно же создать противовес пошлости газетных „воспоминаний" .нужно по мере сил постараться показать Чехова без фальши — чистого, ясного, милого, умного. Тяжело, грубо ударила меня его смерть, хоть и ждал я ее» (там же).
По первоначальному плану, составленному Горьким и Куприным в начале июля в Москве, было решено посвятить Чехову очередной, третий сборник «Знания» (письмо Куприна к Горькому от середины августа 1904 г.— Архив А. М. Горького, КГП 41-10-1); к участию в нем, кроме Куприна, Горького и Бунина, предполагалось привлечь Скитальца и Андреева.
Оповещая Куприна о ходе работ по сборнику, Горький писал: «Дорогой товарищ, мне кажется, что в наш план сборника едва ли войдут какие-либо изменения, по крайней мере Андреев принял его целиком, т. е. напишет и рассказ, и лично об Антоне Павловиче какую-то заметку или очерк. У него должно выйти хорошо: он понимает силу пошлости и ненавидит ее всей душой9. ОтБунинаяещенеимею ответа, но жду— утвердительного, он ведь и любит Антона Павловича, и хорошо знал его. Я отдам в сборник своих „Дачников", знаю, что у Бунина есть готовые рассказы, и думаю, он даст штуки две своих милых стихотворений. Может быть, мы поместим еще стихи Скитальца на смерть Антона Павловича, очень сильные, искренние стихи! Они теперь немножко неуклюжи, я послал ему их обратно с просьбой исправить. Так что — как видите — дело идет на лад» («Горьковская коммуна», 1946, № 151, от27 июня). К работенад воспоминаниями Куприн приступил раньше других участников организуемого сборника. Около
24 Литературное наследство, т. 68 20 июля он сообщал Пятницкому: «Я написал о Чехове, но храню эту статью только как схему для будущего. Вышло до нелепости по-газетному, хотя я и вместил туда все, что мне кажется важным и нужным. Вся беда в том, что невольно читаешь в газетах, что пишут о Чехове, и заражаешься этим проклятым шаблонным языком. Очевидно, надо переждать, пока это не уляжется» (Архив А. М. Горького, ф. «Знания»). Одновременно Куприн сообщал Горькому, что писать о Чехове ему «трудно, главным образом, оттого, что многое лезет в голову из газет и делает работу неприятной» (там же, КГП 41-10-1). «...что вы отложили работу над воспоминаниями об Антоне Павловиче,— писал Горький,— это хорошо. Меня постигла та же участь, что и вас: начал писать, но, вижу, получается сплошной ряд нелестных комплиментов газетчикам и публике, жестокая ругань, грубая и неясная. Нужно дать устояться впечатлениям, пускай все мутное осядет» («Горьковская коммуна», 1946, № 151, от 21 июня). Тогда же Горький писал Бунину, что целиком разделяет «полемический тон» первого варианта воспоминаний Куприна, вынужденного на время прекратить работу: «То же случилось и со мной,—впечатления похорон еще не улеглись, и пишется все больше о людях, оскорбивших Чехова своим присутствием над его могилой, чем о нем, о его светлой душе, полной любви, нежности, грусти, о его уме — тонком и остром» (Соч., т. 28, стр. 312). О пошлости и равнодушии публики, хоронившей Чехова, Горький хотел писать статью «Чудовище» (письмо Горького Е. П. Пешковой от июля 1904 г.— Там же, стр. 311).
Второй вариант воспоминании о Чехове, писавшийся одновременно с «Поединком», Куприн закончил не позднее сентября 1904 г. «Статью о Чехове вышлю на днях,— писал он Пятницкому.— К концу сентября повесть («Поединок». — И. К.У у меня будет непременно готова. Мне бы очень хотелось, все-таки, попасть в III том» (Архив А. М. Горького, ф. «Знания»). 23октябряон запрашивал Пятницкого о судьбе посланных ему рукописей «Памяти Чехова» и новых глав «Поединка», а также интересовался мнением о них Горького (комментарий Пятницкого к рукописи «Поединка».—ЦГАЛИ, ф. 240, on. 1, ед. хр. 2). «Куприн очень мило написал о Чехове,— сообщил тогда же Горький Е. П. Пешковой,— кажется, сборник будет весьма интересен» (Собр. соч., т. 28, стр. 326). В конце октября Пятницкий сдал статью Куприна в печать, а с 30 января 1905 г. оттиски «Памяти Чехова» уже рассылались издательством (Архив A.M. Горького, ф. «Знания»). Тогда же статья Куприна вместе с мемуарным очерком о Чехове Бунина вышла в свет в составе третьего сборника товарищества «Знание»10.
Купринские воспоминания были сразу же выделены критикой из потока мемуаров о Чехове. «После очерка Вл. Г. Короленко У самым значительным изо всего, напечатанного по поводу кончины Чехова, представляются нам воспоминания г. Куприна,— писал в рецензии на третий сборник «Знания» Ф. Д. Батюшков.— Из ряда метко схваченных ...) черт, характеризующих различные свойства Чехова ...) отношение к людям приемов творчества получается крайне ценный материал для будущего биографа Чехова и исследователя его произведений» («Мир божий», 1905, № 3, «Библиографический отдел», стр. 92, 91).
Разумеется, значение воспоминаний Куприна заключалось не только в точности и разносторонности его наблюдений. В условиях обострившейся накануне 1905 г. литературной борьбы вокруг чеховского наследия особенное значение приобретало то, что Куприн выступал за правильное истолкование общественной позиции Чехова. Созданный им литературный портрет нарушал представление об аполитичном художнике, глубоко безразличном к вопросам «борьбы и протеста». Рисуя Чехова в центре «человеческого круговорота», жадно впитывавшим все, что касалось общественной жизни России, получавшим впечатления «из первых рук» благодаря неустанному личному общению с представителями самых разных социальных слоев страны, Куприн утверждал, что Чехов жил большими «жгучими вопросами современности»: «...он волновался, мучился и болел всем тем, чем болели лучшие русские люди». Для характеристики отношения Чехова к «глупостям русской действительности» (как приходилось именовать по цензурным причинам самодержавный произвол) Куприн в своем очерке впервые предал гласности письмо Чехова в Академию наук от 25 августа 1902 г. с отказом от звания почетного академика в связи с аннулированием выборов Горького. Куприн справедливо оценивал этот документ не только как акт личного благородства, но и как свидетельство большого гражданского мужества