Том 68. Чехов — страница 107 из 305

². Не лучше ли будет, если я по­шлю ему ту книжку, об издании которой я теперь думаю? Она будет изда­на просто, солидно, без всяких претензий, и, кроме того, в нее войдут ис­ключительно журнальные рассказы, т. е., по моему мнению, лучшие³.

3 февраля я женился на М. К. Давыдовой ⁴ и теперь «безумно счаст­лив!», как говорит мой друг Федоров ⁵, произнося это восклицание в нос. Застану ли я вас в Ялте, если приеду туда в марте или в начале апреля? Мне бы вас очень, очень хотелось видеть и познакомить с вами мою жену.

Именно по случаю женитьбы я оставил занятия в «Журнале для всех», не знаю — на время, или навсегда. Виктор Сергеевич переживает теперь (впрочем, это между нами) какое-то странное время. Его религиозные на­клонности тянут его к Религиозно-философскому обществу, но в этом обществе он находит только одно мракобесие отцов церкви, истерические кривлянья Мережковского и ехидное смирение Розанова, и все это, по- видимому, волнует Виктора Сергеевича и не дает ему того душевного спо­койствия, которого он ищет ⁶. Но журнал идет своим чередом, и в этом году подписка обещает быть очень значительной.

Передайте, пожалуйста, мой низкий поклон Евгении Яковлевне. Крепко жму вашу руку.

Преданный вам А. Куприн

СПб. Преображенская 34, кв. 2.

Чехов написал Куприну 22 января 1902 г.: «... сим извещаю вас, что вашу по­весть „В цирке" читал JI. Н. Толстой и что она ему очень понравилась» (XIX, 229).

Речь идет о книжке Куприна «Миниатюры (Очерки и рассказы)». Киев, 1897. Чехов в своем письме рекомендовал Куприну послать «Миниатюры» JI. Н. Тол­стому (XIX, 229).

Имеется в виду сборник рассказов Куприна, который готовило издательство «Знание».

Мария Карловна Давыдова (ныне Куприна-Иорданская) — дочь издательницы журнала «Мир божий» А. А. Давыдовой.

⁶ А. М. Федоров — писатель, см. о нем ниже, в воспоминаниях JI. К. Федоровой.

⁶ По поводу участия Миролюбова в Религиозно-философском обществе, Чехов писал ему еще 17 декабря 1901 г.: «Читал в „Новом времени" статью городового Розанова, из которой между прочим узнал о вашей новой деятельности. Если б вы знали, голубчик мой, как я был огорчен! Мне кажется, вам необходимо уехать из Петербурга теперь же —в Нерви или Ялту, но уехать. Что у вас, у хорошего, пря­мого человека, что у вас общего с Розановым, с превыспренне хитрейшим Сергием, наконец с сытейшим Мережковским? Мне хотелось бы написать много, много, но лучше воздержаться, тем более,что письма теперь читаются главным образом не теми, кому они адресуются» (XIX, 195).

5

(Петербург. Начало октября 1902 г.* Многоуважаемый Антон Павлович!

Не знаю, застанет ли вас это письмо в Ялте. У меня к вам большая просьба: этими месяцами пойдут мои три рассказа в «Русском богатстве», «Мире божьем» и «Журнале для всех»[108], так вот, мне бы очень хотелось послать вам номера или верстанные корректуры, чтобы услышать, что вы о них скажете. Правда, следовало бы это сделать раньше, еще в рукописи, дабы иметь время воспользоваться вашими указаниями, но, во- первых, боюсь вас затруднять, во-вторых, помню ваш совет не бояться оши­бок^ писать только побольше, а в-третьих, знаю, что когда учатся ходить, то без шишек на лбу дело не обходится.

Самая свежая литературная новость это та, что J1. Андреев уже больше не русский писатель, а немецкий. Он, видите ли, заключил с какой-то немецкой фирмой условие, по-которому все его рассказы появляются сна­чала по-немецки, а спустя два месяца могут печататься и в русских изда­ниях. Не понимаю, кому и какой интерес будет в России печатать его, если всегда можно его перевести? Помните, Тургенев сделал нечто подоб­ное, и тотчас же его перевели с французского и перевели так скверно, что он на другой раз закаялся[109].

Теперь в Петербурге Федоров. Ставит на императорской сцене — «Сти­хию». Я от души желаю ему успеха, так как мужчина он прекрасный и ду­шевный, но пьеса мне не нравится, пахнет д'Аннунцио³. Федоров удиви­тельно интересно рассказывает о том, как он ездил на Дальний Восток, как его «трепал тайфун», причем «судно дрейфовало», и как он потерпел крушение. Рассказывает он несравненно лучше, чем пишет, хотя и пишет, надо отдать ему справедливость, все-таки хорошо, а, главное, какой он деятельный, неутомимый работник!

Жена вам шлет поклоны и притом самые сердечные. В декабре мы ждем. Я до сих пор помню и никогда, вероятно, в моей жизни не забуду того вече­ра, когда я заходил прощаться с вами и когда вы говорили со мною о ро­дах и о прочих сюда относящихся вещах. Я читал где-то, что Додэ назы­вал себя «продавцом счастья» в том смысле, что он умел глубоко проникать в человеческое горе и утешать [110]. К вам, конечно, не идет это определение, потому что оно, по-французски, манерно и приторно. Но от вас я ушел тогда успокоенный и ободренный, почти умиленный.

У нас льет дождик, туманы, холод. Жалею я теперь о Крыме, который, помните, мы с вами вместе ругали. Получили ли обезьянок, и не слома­лись ли они в дороге? ^Б

Ваш А. Куприн

6

Петербург. Середина октября 1902 г.*

Посылаю вам, многоуважаемый Антон Павлович, вместе с этим пись­мом корректурный оттиск моего рассказа «На покое», который появится в «Русском богатстве» в ноябрьской книжке. Если у вас хватит досуга и охоты пробежать его, то не откажите в большой милости написать в двух словах: какое он на вас произведет впечатление, главное — в отрицатель­ном смысле

Я заходил засвидетельствовать свое глубокое почтение Евгении Яков­левне и Марии Павловне, но застал из них только первую и был очень рад узнать, что из Ялты вы уехали здоровый и в бодром настроении ². У нас в Петербурге очень много говорят о новом помещении Художествен­ного театра³, уверяют, что такого театра нет чуть ли не во всей Европе. Редактор нашего журнала Ф. Д. Батюшков собирается даже в Москву со специальной целью посмотреть его.

У меня идут переговоры об издании моих рассказов в «Знании». Все теперь зависит от Горького, к которому Пятницкий поедет на днях в Мо­скву. Если дело выгорит, я буду очень счастлив. Я все-таки послушался вашего совета,— посвящения в книжке не будет, как мне этого ни хоте­лось ⁴. Но не теряю надежды сделать это впоследствии.

Жена вам кланяется. Прошу передать от меня искренний и сердечный привет Ольге Леонардовне.

Весь ваш А. Куприн

Чехов ответил Куприну по поводу рассказа «На покое» 1 ноября 1902 г.: «По­весть хорошая, прочел я ее в один раз, как и „В цирке", и получил истинное удоволь­ствие. Вы хотите, чтобы я говорил только о недостатках, и этим ставите меня в за­труднительное положение... В этой повести недостатков нет, и если можно не согла­шаться, то лишь с особенностями ее некоторыми» (XIX, 368—369). Подробнее об этом см. выше, в статье «Чехов и Куприн».

Чехов уехал из Ялты в Москву 12 октября 1902 г.

Здание Московского Художественного театра (переделка б. Театра Омона) было построено к началу театрального сезона 1902 г.

См. выше, письма 2 п 3.

7

•(Петербург. 6 декабря 1902 г.;[111]

Вы меня очень обрадовали, многоуважаемый Антон Павлович, написав, что обезьянки вам понравились¹. Мне приятно будет думать, что бла­годаря им вы, может быть, лишний раз вспомните о человеке, который предан вам всей душой.

Жена очень вам кланяется. Время ей в середине декабря, но можно ожидать со дня на день. Она к этому готовится спокойно и радостно, но временами на нее находит страх, и тогда она поплакивает. Сегодня ночью она во сне стонала, и я разбудил ее нарочно. Оказывается, ей снилось, будто в редакцию ворвалась какая-то худая, высокая, черная женщина с огром­ными, в пол-лица, страшными глазами. У нее были длинные руки, и она все смеялась и мяла жене живот, а когда ее вытолкнули за дверь, то она опять смеялась и грозила пальцем. Я успокоил жену, но сам не мог заснуть, а вот теперь под утро пишу вам.

Дела мои литературные так хороши, что боюсь сглазить. «Знание» купило у меня книгу рассказов². Не говоря уже об очень хороших, срав­нительно, материальных условиях,— приятно выйти в свет под таким

флагом. Кстати я познакомился с Горьким,— он у нас обедал вместе с Пят­ницким. Знаете, в нем есть что-то аскетическое, суровое, проповедниче­ское. Все рассказывает о молоканах, о духоборах, о сормовских и ростов­ских беспорядках, о раскольниках и т. д. И при этом глаза у него смотрят точно не от мира сего. Не совершается ли в нем тот переворот, который толкает многих русских писателей на путь подвижничества, пророчества и чудачества?

ИЛЛЮСТРАЦИЯ к РАССКАЗУ «ДОМ С МЕЗОНИНОМ» Акварель Д. А. Дубинского, 1954 г.

Третьяковская галерея, Москва

Большое впечатление произвело в Петербурге ваше письмо в Акаде­мию³. О нем нет разногласия: все единодушно находят его чрезвычайно сдержанным и очень сильным. На днях в одном обществе, где был п Бо­борыкин, это письмо читали вслух. Маститый романист, говорят, чувство­вал себя при этом не совсем ловко.

Мне бы очень интересно было, Антон Павлович, чтобы вы прочитали два моих рассказа: один в декабрьской книжке «Мира божьего», а другой в ян­варе в «Журнале для всех»⁴. Если бы позволили, я прислал бы оттиски. То, что вы писали мне о рассказе «На покое»,— очень верно, хотя и при­скорбно для меня.

Кое-что, сообразно с вашим взглядом, я исправил, только этого очень мало и впечатление остается то же ⁵.

Был здесь в Петербурге Федоров. Кажется, не повезло ему, бедному, с пьесами в этом году ⁶. И это очень жаль. Он такой милый, искренний и пылкий человек и славный товарищ. И особенно меня трогает его глубо­кая привязанность к вам.