. Через какие-нибудь 25—30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!
Чебутыкин. А я не буду работать".
Соленый. Не в обиду будь сказано, через 25 лет вас уже не будет на свете, слава богук.
Чебутыкин (смеется). А я в самом деле никогда ничего не делал, честное, благородное слово... аКак вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал одни только газеты. (Вынимает из кармана газету5.) Вот... Знаю по газетам, что был, положим, Белинский®, а что он там писал, не знаю, честное словог... Ничего не делал всю жизнь, и всю жизнь мне было некогда почему-то .к
Стук в пол из нижнего этажа.
Вот видите... Зовут меня вниз, кто-то ко мне пришел... Я сейчас приду... погодите. (е Уходит, расчесывая бороду.)
Ирина. Это он что-то выдумал.
Тузенбах. Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно, принесет вам сейчас подарок.
И р и н а. Как это неприятно.
Ольга. Да, это ужасно. Он всегда делает глупости.
М а ш а. Слава богу, слава нам, Туртукай взят и мы тамж... (Встает и напевает тихо.)
Ольга. Тебе грустно, Маша?[7]
Маша (напевая, надевает шляпу).
Ирина. Куда ты?
Маша. Домой.
Ирина. Странно.
Тузенбах. Уходить с именин!
Маша. Все равно. Приду вечерком... Прощай, моя милая", моя хорошая... (Целует Ирину.) Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня ь тихо, как в пустыне... Я уйду... Сегодня я в мерлехлюндии, не весело мне, и ты не слушай меня. (Сквозь слезы смеясь31.) После поговорим, а пока прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.
Ирина (недовольная). Ну, какая ты...
Ольга (плачет тйхо)м.
Соленый: Все это философистика, эта ваша софистика, мистика, извините, не стоит гроша медного. Все это брандахлыстика[8].
Маша. Что вы хотите этим сказать0?
Соленый. Ничего. Он ахнуть не успел, как на него медведь насел.
Пауза.
Маша {Ольге сердито). Не реви!
Входят Анфиса и Ферапонт с тортом.
Анфиса. Сюда, батюшка3. Входи, ноги у тебя чистые. {Ирине.) Из земской управы, от Протопопова Михаила Иваныча... Пирог...
Ирина. Спасибо... Поблагодари... (Принимает пирог[9].)
Ферапонт. Чего?
Ирина {громче). Поблагодари!
Ольга. Нянечка, дай ему пирога. Ферапонт, иди, там тебе пирога дадут.
Ферапонт. Чего?
Анфиса. Пойдем®. {Уходит с Ферапонтом.)
Маша. Не люблю я этого Протопопова. Ты не пригласила его, это хорошог.
,•-"- Входят Чебутыкин и солдат с серебряным самоваром, гул изумления и недовольства.
Ольга {закрывает лицо руками). Самовар! Это ужасно! {Уходит в залу к столу.)
Ирина. Голубчик, Иван Романович, что вы делаете!
Тузенбах {смеется). Я говорил вам!
Маша. Иван Романыч, у вас просто стыда нет!л
Чебутыкин. Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, дороже всего на свете..,е Мне скоро шестьдесят летж, я старик, одинокий, поганый[10] старик... ничего ни во мне, ни у меня нети хорошего к, и если бы не вы, то я, должно быть, спился бы уже, или просто-напросто пустил бы себе пулю в лоб...л {Ирине.) Милая, деточка моя, я знаю вас со дня вашего рождения... носил на руках... Я любил покойницу мать...м
Ирина. Но зачем такие дорогие подарки!
Чебутыкин {сквозь слезы, сердито). Дорогие, дорогие...[11] Ну, вас совсем! (Денщику.) Неси самовар туда! 0
Денщик уносит самовар в залу.
Анфиса {проходяв залуп). Милые, полковник незнакомый!.. Уж пальто снял?, сюда идет... Красавец, батюшки еветы...с
Тузенбах. Это т Вершинин, должно быть.
Входит Вершинин.
Тузенбах. Подполковник Вершинин!
Вершинин (Маше и Ирине). Честь имею представиться: Вершинин. Очень, очень рад, что, наконец, я у вас. Какие вы стали! Ай, ай! И р и н а. Садитесь, пожалуйста. Мы очень рады®.
оооОо оо
ЦЕНЗУРНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР ПЬЕСЫ «ТРИ СЕСТРЫ» Лист первый
Сверху цензорское разрешение постановки от 18 декабря 1900 г.
Музей Художественного театра, Москва
Вершинин (весело). Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню, три девочки... Лиц уже не помню, но что у[12] полковника Прозорова были три маленьких девочки, я отлично помню и видел ихв... Как идет время!..г
Тузенбах. Александр Игнатьевич из Москвы.
Ирин а. Из Москвы? Вы из Москвы!
Вершинин. Да, оттуда. Ваш покойный отец был там батарейным командиром, а я офицером в той же бригаде д. (Маше.) Вот ваше лицо немножко помню, кажется.
Маша. А я вас — нет!
Ирина. Оля! Оля! (Кричит в залу.) Оля, иди же!
Ольга входит из залы в гостиную.
Ирина. Вот подполковник Вершинин. Он из Москвы[13]. Вершинин (Ольге). Позвольте представиться[14]. Ольга. Вы из Москвы?
Вершинин. Да. Учился в и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею, перешел сюда, как видите. Я вас не помню совершенно1", помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого... Я у вас ведь" бывал в Москве. Ольга. Садитесье.
Вершинин (садится)™. Меня зовут Александром Игнатьичем. Ирина. Александр Игнатьевич, вы из Москвы... Вот неожиданность! Ольга. Ведь мы туда переезжаем!
Ирина. Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы родились там... На Старой Басманной улице...
Обе смеются от радости.
Маша. Неожиданно земляка увидели... (Живо.) Теперь вспомнила! Помнишь, Оля, у нас говорили: «влюбленный майор». Вы были тогда поручиком и в кого-то были влюблены, и вас все дразнили почему-то майором. ..
Вершинин (смеется). Вот, вот... Влюбленный майор, это так. Маша. У вас были тогда только усы. О, как вы постарели! (Сквозь слезы.) Как вы постарели!
Вершинин. Да, когда меня звали влюбленным майором, я был еще молод, был влюблен... Теперь не то...
Ольга. Но у вас еще ни одного седого волоса. Вы постарели, но еще не стары.
Вершинин. Однако уже сорок третий год. Вы давно из Москвы? Ирина. Одиннадцать лет. Ну, что ты, Маша, плачешь, чудачка. (Плачет3.) И я заплачу.
Маша. Я ничего. <А на какой улице вы жили?)и Вершинин. На Старой Басманной... Я одно время жил на Немецкой улице".
Ольга. Это близко.
Вершинин. С Немецкой улицы я хаживал в Красные казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит... Одинокому становится грустно на душе.
Пауза.
А здесь какая широкая, какая богатая река! Чудесная река!
Ольга. Да, но только холодно. (Вздрагивает*.) Здесь холодно и6 комары.
Вершинин. Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже березы. Милые, скромные березы, я люблю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вокзал железной дороги в двадцати верстах. И никто не знает, почему это так®.
Ольга. Теперь и я вспомнила вас. Помню.
Вершинин. Я вашу матушку знал.
Чебутыкин. Хорошая была женщинаг, царство ей небесное.
Ирина. Мама в Москве погребена^.
Маша. Представьте, я уже начинаю забывать ее лицо... Так и о нас не будут помнить, забудут.
Вершинин. Да. Забудуте. То, что кажется нам серьезным, значительным, очень важным,— придет время,— будет забыто, или будет казаться неважным.
Пауза.
II интересно, мы теперь совсем не можем знать, что собственно будет считаться высоким, важным, и что жалким, смешным... Разве открытие Коперника, шшж Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, не достаточно чистой, быть может, даже страшно грешной!..
Тузенбах. Кто знает? А, быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем сколько страданий![15]
Соленый. Страдания... Например, клопы кусаются... (конфузится).
Ольга (сконфуженная, в сторону). Он говорит пошлости.
Вершинин (Тузенбаху). Пожалуй, это правда[16].
Чебутыкин. Нашу жизнь назовут высокой, но люди-то, голубчик, низенькие. (Встает.) Глядите, какой я низенький. А для моего утешения нущно говорить, что жизнь моя высокая. Понятное дело11.
За сценой игра на скрипке.
Маша. Это Андрей играет, наш брат.
Ирина. Он у нас ученый. Должно быть, будет профессором. Папа был военным, а его сын избрал себе ученую карьеру. Впрочем, это по желанию папы3.
Ольга. Мы сегодня его задразнили. Он, кажется, влюблен немножко.
Ирина. В одну здешнюю барышню. Сегодня [17] будет у нас, по всей вероятности.