Душевное равновесие Мейерхольда, чувствовавшего, что его актерская деятельность в Художественном театре подходит к концу, было настолько нарушено, что он, боясь нервного припадка на сцене, просил 5 февраля отменить «Три сестры». А 12 февраля, в день баллотировки «сомнительных» членов труппы (среди которых он не значился, но было уже известно, что и в число пайщиков он не включен), он вместе с А. А. Саниным сделал официальное заявление об уходе из театра.
Чехов был в курсе всех этих событий благодаря письмам О. JI. Книппер и отчасти М. П. Чеховой. Его сразу же взволновала этическая сторона вопроса о пайщиках. «Ты пишешь, что в театре масса недовольных по поводу перемены; и это понятно, нельзя обижать одних и гладить по головке других, когда нет поводов к тому. Надо было делать пайщиком всякого желающего из тех, кто служит в театре с самого начала»,— писал он сестре 8 февраля (XIX, 243). В те же дни он послал Немировичу- Данченко письмо (не сохранившееся), о котором писал О. JI. Книппер: «Немировичу я написал, что театр на паях — это хорошо, но устав их ни к чёрту не годится. Почему пайщиками Стахович, я, а нет Мейерхольда, Санина, Раевской? Нужны тут не имена, а правила» (XIX, 244). А 17 февраля, убедившись из газет, что в число пайщиков не попали некоторые актеры, служившие в театре с его основания, Чехов упрекнул театр в письме к О. JI. Книппер: «А Художественный театр напрасно не сделал пайщиками Мейерхольда и Санина. За что их обижать? Чем они, как артисты, хуже других?» (XIX, 249).
3
Уходом Мейерхольда из Художественного театра не прервались ни переписка его с Чеховым, ни их личные дружеские отношения. Узнав, что Мейерхольд уехал в Херсон, чтобы основать там вместе с А. С. Кошеверовым собственную труппу, Чехов писал О. JI. Книппер: «Я бы хотел повидаться с Мейерхольдом и поговорить с ним, поддержать его настроение; ведь в Херсонском театре ему будет не легко! Там нет публики для пьес, там нужен еще балаган. Ведь Херсон — не Россия и не Европа» (письмо от 13 марта 1902 г., цит. по автографу. — JIB).
Чехов действительно поддерживал Мейерхольда в трудные годы его самостоятельной режиссерской работы в Херсоне. Из телеграммы Мейерхольда Чехову от 18 октября 1902 г. мы узнаем, что в начале сезона он послал в Херсон какое-то «милое письмо», за которое его благодарила вся труппа. Он пишет рекомендательное письмо своему севастопольскому знакомому А. К. Шапошникову с просьбой помочь Мейерхольду снять севастопольский театр на весенний сезон 1902—1903 гг. Не забывает пожелать счастья к новому 1903 и потом 1904 году. Обещает выслать и высылает рукопись «Вишневого сада». Пишет, сам тяжело больной, бодрое письмо больному Мейерхольду в Чаадаевку.
Все это было продиктовано не только душевной чуткостью Чехова, но и его сочувствием ко всему новому и свежему в области искусства, каким обещало быть дело, предпринятое Мейерхольдом. Как умел понять Чехов своеобразие артистического пути Комиссаржевской, Орленева, Садовской в годы самого тесного своего сближения с Художественным театром, так он с интересом следил и за молодым актером, получившим впервые возможность самостоятельной режиссерской работы.
В первый год существования херсонской труппы—и в этом была основная причина ее успеха у публики — и репертуар, и его воплощение, иногда даже в деталях, отразили на себе влияние той школы, которую руководители труппы прошли в Художественном театре. Сезон открылся 22 сентября 1902 г. спектаклем «Три сестры», сразу ошеломившим херсонских зрителей невиданной для них поэзией. В этот день Чехов получил телеграмму, подписанную Мейерхольдом и Кошеверовым: «Сегодня состоялось открытие сезона вашей пьесой „Три сестры". Громадный успех. Любимый автор печальных настроений! Счастливые восторги даете только вы» («Театр и искусство», 1902, № 41, от 6 октября, стр. 741). Закрыв сезон этой же чеховской пьесой, труппа, как пишет Н. Д. Волков, «как бы признавала над собой духовный протекторат Чехова».
В первую херсонскую зиму был поставлен весь чеховский репертуар Художественного театра и, кроме того, «Иванов» и «Медведь». Во всех этих пьесах, кроме «Медведя», Мейерхольд выступал и как актер, исполняя в «Трех сестрах» и «Чайке» свои старые роли, в «Иванове» — роль главного героя, в «Дяде Ване» — Астрова.
О том, как были поставлены Мейерхольдом его пьесы, Чехов знал из писем Б. А. Лазаревского, который видел спектакли херсонской труппы во время двухмесячных гастролей в Севастополе в апреле — июне 1903 г.
По письмам Лазаревского Чехов мог представить себе и энтузиазм Мейерхольда как руководителя труппы, и высокую культуру театрального дела в его руках, и постановку своих пьес в духе Художественного театра. После первого же спектакля, увиденного Лазаревским 13 апреля, — «Чайки»—он писал Чехову, что «веяло порой Художественным театром», что спектакль напомнил ему те дни, когда и Чехов и Художественный театр были в Севастополе. Об актерской игре Мейерхольда в этом спектакле писал: «Мейерхольд, видимо, любит роль Треплева» (письмо от 14 апреля 1903 г. —ЛБ).
Сблизившись с Мейерхольдом, Лазаревский почувствовал постоянство этого особого отношения Мейерхольда к роли Треплева. «Когда хандрит,— писал он о Мейерхольде,— то говорит, что возьмет и застрелится на самом деле, в роли Треплева в последнем акте...» (письмо от 3 июня 1903 г.— ЛБ).
Но Треплева и Тузенбаха в исполнении Мейерхольда Чехов знал хорошо по Художественному театру. А вот каков был мейерхольдовский Астров — это было ему интереснее. И Лазаревский вполне удовлетворил его интерес в восторженном отзыве о «Дяде Ване». «Лучшего Астрова, чем Мейерхольд,— писал он 17 апреля,— и желать трудно: изнервничавшийся, замученный, не могущий забыть об умершем под хлороформом больном, озленный на судьбу за то, что она дает „профессорам в жены таких девушек, какою была Елена и мать дяди Вани"». Было ясно, что Мейерхольд внес в роль Астрова много субъективного и сыграл ее в духе своего одинокого интеллигента.
После первого херсонского сезона состоялись последние встречи Чехова и Мейерхольда в Крыму; как видно из писем Мейерхольда к Чехову, это могло быть дважды — до 8 апреля 1903 г. в Ялте и 22 апреля 1903 г. в Севастополе, когда Чехов проезжал через Севастополь в Москву. Именно в это время Мейерхольд мог передать на просмотр Чехову рукописи А. М. Ремизова, о которых говорилось выше.
Во втором херсонском сезоне чеховский репертуар звучал более приглушенно, хотя Мейерхольд и писал, что «труппа сохранила чеховский тон» (письмо от 1 сентября 1903 г.). Как известно, «Товарищество новой драмы», возглавляемое теперь Мейерхольдом совместно с А. М. Ремизовым, стало решительнее проводить идею условного, «надбытового» театра, чем в первом сезоне. Теперь яснее наметился последующий режиссерский путь Мейерхольда — все больший отход от реалистических принципов, воспринятых им когда-то в Филармоническом училище и в Художественном театре, в сторону абстрактно-символического искусства. Но херсонская публика, которой нужен был «еще балаган», по замечанию Чехова, все же осталась холодна к «новобалаганным», символическим элементам театра, уже нащупываемым тогда Мейерхольдом. К тому же поспешность и небрежность в подготовке некоторых спектаклей вызвала резкую критику в местной газете «Юг», в результате чего между Мейерхольдом и корреспондентами газеты испортились отношения, и театр лишился поддержки печати (см. фельетон Де Линя «Силуэты».— «Юг», 1904, № 1678, от 18 января).
Среди этих и других трудностей херсонской антрепризы Мейерхольд минутами с болью вспоминал о прошлом: «Театр, которому я отдавал так много души, пролитые слезы в вашей „Чайке", ваша ласка ко мне, все, все, все... Хорошо было прежде...»,— словно цитировал он из четвертого акта «Чайки» (письмо от 23 сентября 1903 г.).
Большие надежды он возлагал на новую пьесу Чехова «Вишневый сад», которая должна была, как ему казалось, всколыхнуть и труппу, и зрителей. Большая часть сезона для Мейерхольда прошла под знаком ожидания этой пьесы. В эти тягостные месяцы Мейерхольдом был поставлен, между прочим, чеховский «Юбилей» (без его актерского участия).
Премьера «Вишневого сада» состоялась 4 февраля 1904 г., а 8 февраля третьим представлением этой пьесы «Товарищество новой драмы» закрыло сезон в Херсоне. Мейерхольд исполнял роль Трофимова. «Вашу пьесу „Вишневыйсад" играем хорошо»,— с гордостью писал Мейерхольд Чехову уже после окончания гастролей из Лопатина (8 мая 1904 г.). Этому письму было суждено заключить переписку Чехова с Мейерхольдом. Через два месяца в Лопатине же Мейерхольда застигает весть о смерти писателя. Охваченный горем, он посылает телеграммы Ольге Леонардовне и Марии Павловне (хранятся в ЛБ). «Любимого писателя оплакивает драматическая труппа Мейерхольда»,— такова была надпись на венке, посланном Мейерхольдом на похороны Чехова («Новости дня», 1904, № 7578, от 10 июля).
Завершая переписку Мейерхольда с Чеховым, его последнее письмо является итоговым и по содержанию. В последний раз здесь Мейерхольд дает анализ чеховского спектакля Художественного театра, подводя итог своим шестилетним раздумьям о Чехове и Художественном театре. Суждения Мейерхольда о своеобразии драматургического Искусства Чехова, высказанные в этом письме, тонки и проницательны. Он чувствует «неповторимость» чеховского стиля, легко улавливает его ритмичность и угадывает неизбежность влияния Чехова на западную драматургию. Его наблюдения над музыкальностью строения «Вишневого сада» во многом верны и соответствуют композиции чеховской пьесы. Но музыкальность формы «Вишневого сада» Мейерхольд гиперболизирует и воспринимает как сущность пьесы. Отсюда и его отношение к постановке «Вишневого сада» в Художественном театре. Не случайно Мейерхольд не хотел писать Чехову о своей постановке «Вишневого сада», прежде чем не увидел эту пьесу на сцене Художественного театра: ему хотелось противопоставить свое понимание пьесы пониманию московского театра. И оценивая спектакль Художественного театра после бурного года работы над созданием условного театра с репертуаром из произведений Ибсена, Метерлинка, Пшибышевского, Шницлера, Мейерхольд не мог и не хотел принять его.