«Вишневый сад продан». Танцуют. «'Продан». Танцуют. И так до конца. Когда читаешь пьесу, третий акт производит такое же впечатление, как тот звон в ушах больного в вашем рассказе «Тиф». Зуд какой-то. Веселье, в котором слышны звуки смерти. В этом акте что-то метерлинковское, страшное. Сравнил только потому, что бессилен сказать точнее. Вы несравнимы в вашем великом творчестве. Когда читаешь пьесы иностранных авторов, вы стоите оригинальностью своей особняком. И в драме Западу придется учиться у вас.
В Художественном театре от третьего акта не остается такого впечатления. Фон мало сгущен и мало отдален вместе с тем. Впереди: история с кием, фокусы. И отдельно. Все это не составляет цепи «топотанья». А между тем ведь все это «танцы»: люди беспечны и не чувствуют беды. В Художественном театре замедлен слишком темп этого акта. Хотели изобразить скуку. Ошибка. Надо изобразить беспечность. Разница. Беспечность активнее. Тогда трагизм акта сконцентрируется.
В частности: плохо играют Лопахина, лакея, Дуняшу, Варю, Аню 2.
Великолепны: Москвин и Станиславский3.
Фирс4 совсем не тот.
Поразителен пейзаж второго акта в декоративном отношении.
Черкните что-нибудь о себе.
Передайте Ольге Леонардовне мое извинение, что не зашел к ней. Был в Москве недолго, а дел было очень много.
Горячо любящий вас Вс. Мейерхольд
Адрес: Почтовая станция Чаадаевка Саратовской губернии5.
В. Ф. Комиссаржевская основала в 1903 г. в Петербурге свой драматический театр. Позднее, с августа 1906 г., Мейерхольд работал в театре Комиссаржевской в качестве главного режиссера и актера. Но уже весной 1907 г. он ушел из театра по предложенкю Комиссаржевской, которая написала ему, что они по-разному смотрят на задачи театра, что его искания ведут к чуждым ей принципам театра ма рионеток, что по этому пути они вместе идти не могут.
Эти роли исполняли: Лопахина — Л. М. Леонидов, лакея Яшу — Н. Г. Александров, Дуняшу —С. В. Халютина и А. Ф. Адурская, Варю—М. Ф. Андреева, Аню — М. П. Лилина.
И. М. Москвин играл Епиходова и К. С. Станиславский — Гаева.
Роль Фирса исполнял А. Р. Артем.
В это время Мейерхольд отдыхал в имении своей жены Лопатине, близ станции "Чаадаевка. .
ПИСЬМА К ЧЕХОВУ О СТУДЕНЧЕСКОМ ДВИЖЕНИИ 1899-1902 гг.
Статья А. Н. Дубовикова[125] 1
Многие из мемуаристов, вспоминающие о встречах с Чеховым в последние годы его жизни, рассказывают о том новом, что появилось в его взглядах и настроениях под влиянием все явственнее обозначавшегося общественного подъема, бывшего предвестием первой русской революции. Об этом говорят как близкие знакомые Чехова, длительно и постоянно общавшиеся с ним, таки люди, чье знакомство с писателем ограничивалось немногими случайными встречами. Широко известны и часто цитируются в работах о Чехове воспоминания Вересаева: «Для меня очень был неожидан острый интерес, который Чехов проявил к общественным и политическим вопросам \..). Теперь это был совсем другой человек; видимо, революционное электричество, которым в то время был перезаряжен воздух, встряхнуло и душу Чехова» (В. В. В ер е с а е в. Сочинения, т. IV. М., 1948, стр. 504—505). С этим перекликается более обстоятельное свидетельство Елпатьевского, постоянно жившего в то время в Ялте и имевшего возможность часто видеть Чехова и дружески откровенно беседовать с ним.
Характерная для первого этапа их знакомства «временная отчужденность» («мешала политика. Антон Павлович был более чем равнодушен к тому, что волновало меня») в дальнейшем исчезла без следа, как исчезло и равнодушие Чехова к «политике», «не стало прежнего Чехова»: «И случилось это как-то вдруг, неожиданно для меня. Поднимавшаяся бурная русская волна подняла и понесла с собой и Чехова. Он, отвертывавшийся от политики, весь ушел в политику, по-другому и не то стал читать в газетах, как и что читал раньше. Пессимистически и во всяком случае скептически настроенный Чехов стал верующим. Верующим не в то, что будет хорошая жизнь через двести лет, как говорили персонажи его произведений, а что эта хорошая жизнь для России придвинулась вплотную, что вот-вот сейчас перестроится вся Россия по-новому, светлому, радостному» (С. Я. Е л п а т ь е в с к и й. Воспоминания за 50 лет. Л., 1929, стр. 305).
Известный врач М. А. Членов, встречавшийся в эти годы с Чеховым во время приездов последнего в Москву, в своих воспоминаниях пишет, что Чехов «в последние годы уже с необычайной для него страстностью, не перенося никаких возражений, (...) доказывал,что мы — „накануне революции"» («Чехов в воспоминаниях современников», стр. 552).
В воспоминаниях Сергея Мамонтова, тогда молодого драматурга, которому привелось лишь дважды встретиться с Чеховым, мы находим рассказ о беседе с ним в июне 1903 г. в подмосковной местности Наре, где Чехов жил в то лето: «Знаете,— сказал он,— торопитесь писать для театра. Общество будет интересоваться театром всего два, много — три года. А там ему будет уже не до театра. Настанут в России такие события, которые все перевернут вверх дном. Мы переживаем такое же время, какое переживали наши отцы накануне Крымской кампании. Только нас ожидает еще худшее испытание. Я это знаю наверняка» (С. Мамонтов. Две встречи с Чеховым.— «Русское слово», 1909, 150, от 2 июля). Чтобы не множить цитат, ограничимся еще ссылкой на аналогичные свидетельства режиссера Александринского театра Е. П. Карпова («Две последние встречи с Ант. Пав. Чеховым».— «Рампа и жизнь», 1910, № 24, стр. 391—392) п врача В. И. Киселева, в прошлом студента Киевского университета, участника студенческого движения, который в 1901 г. познакомился с Чеховым в санатории в Аксенове («В Андреевском санатории (Из воспоминаний о Чехове)».— «Орджоникидзевская правда», г. Ворошиловск, 1940, № 162, от 14 июля).
Тезис о решительных сдвигах в сознании Чехова в предреволюционные годы прочно утвердился в советской литературе,— трудно найти сейчас статью или книгу о нем, где не было бы уделено большего или меньшего внимания этому тезису и его обоснованию примерами из последних произведений писателя — «Три сестры», «Невеста», «Вишневый сад» и свидетельствами мемуаристов. Однако до сих пор в литературе о Чехове почти не было сделано попытки конкретизировать общие положения о влиянии на писателя «атмосферы, полной революционного электричества», надвигающейся «революционной бури» и т. п. 1
До сих пор остается неисследованным вопрос о том, какие именно факты русской общественной жизни, предвещавшие эту «бурю», доходили до Чехова, какими путями и из каких источников получал он информацию об этих фактах, как их воспринимал и какие делал из них выводы. Известно, что Чехов был всегда, а в последние годы особенно, внимательным читателем газет, что он получал их великое множество — как столичных, так и провинциальных. Даже при заведомой неполноте, а в большинстве случаев и тенденциозности газетной информации о политической жизни страны, она все же давала читателю известное представление о происходящих в стране событиях.
Несомненно, что газеты не были единственным источником осведомленности Чехова о фактах оживления и роста революционного движения в стране: газетная информация восполнялась, а в иных случаях, конечно, и корректировалась живыми свидетельствами людей, встречавшихся с Чеховым или состоявших с ним в переписке. С этой точки зрения еще не было предпринято систематическое обследование огромного фонда писем к Чехову, сохраненных им в своем личном архиве (в дальнейшем мы пользуемся ими без ссылок на шифры Отдела рукописей JIB).
Не претендуя на полное освещение этой темы, мы в настоящей работе ограничиваемся систематизацией и анализом писем к Чехову, в которых содержатся те или иные отклики на события, связанные со студенческим движением конца 1890-х — начала 1900-х годов. Некоторые из этих писем в разное время были опубликованы (полностью или в выдержках), но в большей своей части они до сих пор остаются ненапечатанными и их введение в научный оборот является давно назревшей задачей.
2
Началом нового и необычайно сильного подъема студенческого движения на рубеже нового века явились февральские события 1899 г. в Петербурге. 8 февраля — день основания Петербургского университета — студенты по традиции отмечали всегда шумно, беспорядочно и весело. По окончании торжественного акта они всей массой направлялись к Невскому, нарушая чинное спокойствие столицы нестройными возгласами и пением. В предыдущие годы этот день нередко отмечался инцидентами, в которых участвовали студенты. В 1899 г. решено было все это предотвратить. По указанию властей, ректор университета проф. Сергеевич объявил о недопущении беспорядков в праздничный день, причем сделал это в оскорбительной для студентов форме, угрожая неподчинившимся наказаниями по статьям уголовного уложения. На годичном акте 8 февраля ректор был встречен шумом и свистом. По окончании акта студенты, несколько успокоившись, вышли из университета, но увидели, что полиция преградила им путь к Дворцовому мосту, через который они хотели пройти на Невский. Конная полиция, действовавшая по заранее отданному приказу, ответила на попытку студентов пройти за Неву ударами нагаек. Произошло столкновение, закончившееся победой полиции.
Негодующие и возмущенные грубым насилием, студенты решили прекратить посещение лекций и потребовали гарантий их личной неприкосновенности. На последовавшие за этим полицейские репрессии учащиеся всех высших учебных заведений Петербурга ответили решением также прекратить занятия в знак солидарности со студентами университета. Волна возмущения быстро распространилась за пределы Петербурга, студенческая забастовка охватила многие русские города. По имеющимся данным, в забастовке приняло участие более 25 тысяч учащейся молодежи («История Московского университета», т. I. М., 1955, стр. 500).