Том 68. Чехов — страница 148 из 305

В настоящее время дневники Теляковского — пятьдесят томов —■ хранятся в Государственном театральном музее им. А. А. Бахрушина. Ниже публикуются в хроно­логической последовательности записи из дневника, относящиеся к Чехову, его пьесам и к их постановкам на сцене. Записи после 1S02 г., менее значительные по содер­жанию, в публикацию не включены.

1898

19 ноября. Смотрел ...) «Медведь», водевиль посредственный и играли посредственно Щепкина, Подарин и Рябов (последний удачнее других)

1899

4 февраля. Представление «Чайки» в театре Эрмитаж ². Пьеса постав­лена хорошо, и режиссерская часть много вложила. Вообще постановка интересная и очень своеобразная.— Главное внимание обращено на форму. Пьеса, несмотря на малые ее достоинства, делает впечатление. Надо обра­тить внимание на подобные постановки и что для нас годится — взять.

1 марта. В час дня собрались артисты драматической труппы для чте­ния новых пьес ³ (Лаппа, Садовский, Южин, Рыбаков, Правдин, Садов­ская, Ермолова, Лешковская и Кондратьев). Прочли пьесу Чехова «Дя­дя Ваня», пьеса всем понравилась и решено по просмотре ее Комитетом литературно-театральным внести в репертуар будущего сезона ⁴.

{13 или 14) апреля. Заходил сегодня А. Чехов говорить по поводу «Дяди Вани» и забраковки этой пьесы комитетом. Чехов просил не поды­мать шума из-за этого факта. Переделывать он ничего не хочет, ибо пьеса эта издана уже пять лет назад ^б. Обещал написать для Малого театра но­вую пьесу к осени. Вообще жаль, что комитет театральный вместо по­мощи управляющему делает затруднения. «Дядя Ваня» была единствен­ная пьеса, которую выбрал я и артисты к постановке в этом году, и эту-то пьесу и забраковали.

22 ноября. Присутствовал в Художественном театре на представлении пьесы Чехова «Дядя Ваня» ⁶. Общее впечатление от пьесы получилось крайне тяжелое. Невольно приходила в голову мысль, для чего такая пьеса ставится и какой конечный вывод из нее можно сделать. Публика сидит тихо, слушает внимательно, притаив дыхание, и все ждет — что будет. В третьем акте чувствуется сильное напряжение, раздаются два выстрела,—выстрелы все-таки нелепые, особенно второй, когда дядя Ваня среди всех гонится за профессором, как за зайцем, и на виду у всех стреляет в него. В зрительном зале одновременно делается истерика у трех дам, которых мужья (?) тащат на руках по рядам кресел. Публика в во­сторге — довольна, что ее пробрало: наконец, поставили такую пьесу, что нервы не выдерживают, а не выдерживают — значит, пьеса особенная, а особенная — значит, хорошая — стоит смотреть. Утром идут смотреть панораму Голгофы, поставленную в цирке,— вечером «Дядю Ваню», а остальное все приелось. И Голгофа и «Дядя Ваня» делают полные сборы. Классические пьесы пустуют, Муне-Сюлли играет при пустом театре⁷. Что замечательно — это, что все нынче называется художественным: театр — художественный; клуб, где все собираются,— художественный; афиша, оборванная и с литографированным счетом на масло и молоко,— художе­ственная; отсутствие игры на сцене — игра художественная; изображение на сцене некрасивых углов комнаты, которые хороший хозяин старается спрятать, на сцене подчеркивается, потому что это художественная поста­новка. Артист бросает окурок и на него плюет слюнями настоящими,— все это именуется художественным. Да что же это, в самом деле, за ка­чество «художественность», неужели все, что реально, все отправления организма — все это художественность? Какая же тогда разница между художником и обыкновенным человеком? Или, может быть, все люди жи­вущие — художники. Наконец, когда уже никто ничего не может понять, то говорят: «Да, оно непонятно, зато есть настроение».

Но в чем же смысл и настроение «Дяди Вани»? Пьеса эта изображает современную жизнь — жизнь нервных и расстроенных людей. Сам дядя Ваня в конце XIX столетия всю жизнь свою посвящает работе не детям

своим, не родителям, не государству, а крайне антипатичному профес­сору, потом, когда тот предлагает продать имение, он, т. е. дядя Ваня, в него стреляет, а потом, настрелявшись вдоволь, обещает ему опять ра­ботать и высылать ему то, что раньше выделял из доходов по имению.

A***-v и

А

Sup»-*

ал лге/UА—ац, в о. b^W^ow». 3

Pip•#»»«•" lAv^vWi AaA^f^ti,

^/tttAt^y

А. Л. ВИШНЕВСКИЙ

Фотография с дарственной надписью Чехову: «Если в обществе любят артистов и относятся к ним иначе, чем, например, к купцам, то это в порядке вещей, это — идеализм. „Чайка". А. Чехов. „Гора с горой не схо­дится, а человек с человеком сойдется". Наша встреча, дорогой Антон Павлович, останется для меня на всю жизнь самым светлым и.отрадным воспоминанием. Горя­чий поклонник Вашего глубокого таланта. Александр Вишневский. Москва. 15/IV99r.»

А. Л. Вишневский — участник первых представлений пьес «Чайка» и «Дядя Ваня» в Художественном театре, исполнитель ролей Шамраева и Войнпцкого

Литературный музей, Москва

Кроме того, дядя Ваня работает не даром и не во имя какой-нибудь идеи, а работает за жалованье 500 рублей в год, ждет от профессора благодар­ности, укоряет его за то, что он ему ничего не прибавил и ни разу не бла­годарил и потом после стрельбы опять принимается за прежний, в сущ­ности, бесплодный п не удовлетворяющий его труд и тут, говорят, полу­чается замечательное настроение, когда после всей этой бури и стрельбы

33 Литературное наследство, т. 68

все оканчивается возвращением к прежней бесплодной деятельности. Что же за тип дядя Ваня? У него хватает силы стрелять в своего родствен­ника среди белого дня — и не хватает энергии что-нибудь переменить в своей жизни. Что такое представляет из себя жена профессора Елена Ан­дреевна? Неизвестно, что ее побудило выйти замуж за профессора, но изве­стно, что его она не выносит, а художествами готова заниматься со всеми мужчинами,— и почему-то все в нее влюбляются, и все ее мнут и жмут и, намявшись и нажавшись, она решает, что пора уезжать. Доктор Астров, занимаясь медициной и наблюдением за лесами, тоже влюбляется в Еле­ну Андреевну и, будучи натура цельная,— ее мнет, Соню симпатичную не замечает и, в конце концов, разрешив все задачи жизни, с дядей Ваней напивается. Телегин уже ничего из себя не представляет, это компаньон, чтобы напиваться. Таким образом, среди этих, по-видимому, умных, ду­мающих и хороших людей — дяди Вани, Астрова и Сони, работающих честно и в дружбе — довольно было появиться глупому профессору п самке-жене молодой, ',чтобы всех сбить с панталыку. Где же сила и мощь России — в ком из них? — Чем все это объяснить — силой глупости про­фессора или слабостью всех других, непонятно.

Вообще появление таких пьес — большое зло для театра. Если их можно еще писать,— то, не дай бог, ставить в наш и без того нервный и беспочвенный век. Публика радуется, валит валом,— мало того, хотела еще по праздникам своих детей водить смотреть. Но публика в данном случае сама похожа на детей и не смотреть пьесу ходит в театр, а тешиться развлечением и в порыве восторга себя же оплевывает, хваля пьесу. По­роки на сцене хорошо выводить, но массе, присутствующей в театре, должен быть преподнесен и вывод,— автор должен возвышать слушателей и порок карать. А кого в этой пьесе карают, глупого профессора только. Да важно ли это, что профессор, когда глуп, так приносит с собой горе, велик ли подобный вывод, когда рядом все типы симпатичные гибнут по недостатку воли и когда все их недостатки — отсутствие воли, запивание вином, расправа револьвером — вызывают у зрителя симпатии (даже пьяному помещику, приживалке, и тому автор дал в руки гитару, чтобы ве­селить публику)? Выходит, что все они правы, когда пьют, когда жмут чу­жих жен, когда стреляют в родственника, наконец, когда при появлении заурядной женщины теряют голову,

На таких пьесах публику театр не воспитывает, а развращает ⁸, потому что к массе неразрешенных и жгучих вопросов прибавляет еще новые и притом не общие, а исключительные — вопросы случайной семьи и слу­чайной обстановки. Где уже театру заниматься такими вопросами, когда за отсутствием религии, уважения к долгу и собственности, общество не знает, как решать и как поступать в тех простых вопросах, на которые у наших родителей были воспитанием подготовлены, может быть, и тупые, но определенные ответы, ответы, спокойно дававшие им возможность не только защищать то, во что они верили, но и умирать за правду. При этих готовых ответах человек был спокоен, имел ничем не смущенную во­лю — эту волевую силу, отсутствием которой так страдает современное поколение, убивающее свой ум, здоровье и нервы на разбор сумбура по­нятий и правил жизни. Эту волевую силу, которая одна в состоянии бо­роться с денежным веком и его рабами. Только веря в дело, которым за­нимаешься, и можно быть сильным, только такой человек и может при­нести обществу пользу, а господа Немировичи и Станиславские, повесив­шие вывеску над своим театром «Художественный и общедоступный» и увлекающиеся постановкой подобных пьес, принесут не пользу, а вред обществу, притом яд этот, прикрытый вывеской, вероятно долгое время еще публика не разберет, особенно покуда театр будет давать сборы. Ох, уж эти сборы! Музеи, библиотеки, академии художеств, картинные

К. А. ВАРЛАМОВ Фотография с дарственной над­писью Чехову: «Антону Павло­вичу Чехову от полюбившего его К. Варламова. Сентября29-го

1889 года»

К. А. Варламов исполнял роль Лебедева в пьесе «Иванов» (1889 и 1897 гг.), п роли Шамраева (1896 г.) и Сорина (1902 г.) в «Чайке», в постановках Алек-

сандринского театра Дом-музей Чехова. Москва.

галереи,— никто из них, подвигая вперед искусство, не обязан считаться с сборами, н никто их по сборам не оценивает, одни театры подлежат этой нелепой оценке, оценке цифровой, к которой но неведению с таким доверием относится публика. А печать, печать-то, где же ее роль, что она проповедывает в таких вопросах, как выбор пьес для постановки в теат­рах? Ведь если на деньги перевести, так, кажется, одинаково платят за строку разврата или истины. Да, со строки-то та же плата, да добавочные деньги не те. Надо протежировать того, кто платит и кто больше платит.