происшествия и застала Александра ревущим во все лопатки и держащим что-то во рту, за левой щекой. Около него суетилась прислуга, всхлипывала, хлопая ладонями тетка, и даже бабушка перестала улыбаться. Мать посмотрела пристально на Александра, топнула ногой и закричала:
0 ^ f-^Y-c..
П. Е. ЧЕХОВ Рисунок M. II. Чеховой, конец 1880-х гг.
Надпись «В вагоне» сделана рукой М. П. Чеховой. Помета «II. Е. Чехов» принадлежит С. М. Чехову
Собрание С. М. Чехова. Москва
«что у тебя во рту? Вынь, сейчас же, подлый мальчишка!» Невозможно описать изумления и радости присутствующих, когда Александр, перестав реветь, открыл рот и вынул оттуда большой волошский орех.
Мы редко видели рыженькую бородку дяди Вани, он не любил бывать у нас, так как не любил моего отца, который отсутствие торговли у дяди объяснял его неумением вести дела. «Если бы высечь Ивана Яковлевича,— не раз говорил мой отец,— то он знал бы, как поставить свои дела». Дядя Ваня женился но любви, но был несчастлив. Он жил в семье cBoeii жены п тут тоже слышал проклятое «высечь». Вместо того, чтобы поддержать человека, все придумывали для него угрозы одна другой нелепей, чем окончательно сбили его с толку и расстроили его здоровье. Тот семейный очаг, о котором он мечтал, для него более не существовал. Иногда, не желая натолкнуться на незаслуженные упреки, он, заперев лавку,
не входил в свою комнату, а оставался ночевать под забором своей квартиры в росе, желая забыться от надоедливого «высечь», «высечь».
Помнится мне, раз как-то он забежал к тетке и попросил уксусу растереться и, когда она спросила его о чем-то, со слезами на глазах, дядя махнул рукой и быстро выбе...[133]
ПРИМЕЧАНИЯ
В рукописи текст не озаглавлен. Заглавие «Детство» дано редакцией в соответствии с письмом Н. П. Чехова к М. Е. Чехову, текст которого приводим:
Детство
Я помню себя с того времени, когда мы жили в вашем доме, в той комнате с затхлым воздухом, где слева стоит кухня со своими запахам бурака, недоваренного супа и пролитого на плиту подсолнечного масла, от которого идет дым и ужасный специфический запах, причиной которого... но причин не существует: все это сделалось «так» или «нечаянно»; по крайней мере так объяснили, да и теперь объясняют кухарки, для которых пролить что-нибудь доставляет, по-видимому, высшее наслаждение.
В этой в высшей степени пахучей комнате лежало четверо будущих мужей: Александр, я, Антон и Иван. Лежали мы на общей перине «поперек», тесня, давя друг друга, и если луч солнца проглянет когда-либо в щель ставни, то разве только для того, чтобы сказать: «ребята, вы бы разбрелись, и без вас воздух испорчен». Но мы, ребята, спим безмятежным сном, тем сном, который теперь всецело поглотить нас не может и который и в будущем нам не покажется. Прощай, детство! Ты спишь спокойно, хотя, засыпая, чувствуешь розги, уготованные тебе на завтра за твои якобы великие преступления. Теперь совсем не то. Ну, бог с ним, я уклонился. Продолжаю. Утро. Антон обыкновенно просыпался раньше всех, глубокомысленно рассуждая, что больше, кит или кашалот.Не знаю,хотел ли он свои соображения подвести под научную категорию, но, как я помню, ни одна академия наук не признала его своим членом. Затем просыпался астроном; желая изощрить свое зрение, для пользы науки, он пристально вглядывался в луч, скользящий сквозь щелку ставни, как бы желая отыскать в нем законы физического спектра,—но увы! Он пал жертвою науки: он сделался косым. Далее просыпался капризнейший из всех, с вопросом: «где моя палочка?» Это был Иван. Он до того неистово кричал и бил всех своими слабыми, но цепкими ручонками, что просыпалась мать и приходила мирить всю увлекшуюся компанию. Но Иван обыкновенно не сдавался, так что немудрено, если отцу его иной раз хотелось выбросить за окошко. У нас до сих пор еще живет в памяти «моя палочка».
Дело в том, что двадцать три года назад дядя Иван Яковлевич от нечего делать нашел камышинку, из которой он состряпал нечто вроде палки для людей (в пол-аршина ростом, верхушку которой он ухитрился так загнуть, что любой кузнец, загибая подковы, позавидовал бы. Это в скобках). Ухватятся все за палочку,нуи пошла канитель, явится на крик мать, Курилиха 8 и еще кто-нибудь. Палочка всегда оставалась за Иваном. Что делать, все сдавались, иначе и Иван прибьет и высекут за неповиновение. Затем наступило какое-то затишье, Иван Яковлевич умирает, мать плачет,тетка тоже. Все забывается, покрывается туманом и передо мною являются новые образы, новая жизнь.
Имеется в виду домик деда, Егора Михайловича Чехова, в Таганроге на углу Конторской улицы и Донского переулка (ныне ул. Розы Люксембург, № 75). Этот домик и земельный участок, на котором он стоит, Егор Михайлович первоначально записал на свою жену Ефросинью Емельяновну. Позже он подарил все домовладение своим сыновьям Павлу и Митрофану, причем землю разделил надвое, каждому по участку.
В 1854 г. Павел Егорович Чехов женился на Евгении Яковлевне Морозовой, и первый год брачной жизни они прожили у ее матери, Александры Ивановны Морозовой. По возвращении из станицы Болыпе-Крепинской, куда вся семья в 1855 г. бежала от англо-французской бомбардировки и где родился первенец Александр, Павел Егорович вновь поселился в доме деда, где в 1857 г. родился второй сын — Николай. В 1859 г., в связи с женитьбой брата Митрофана, Павел Егорович выехал из этого дома с семьей и поселился в маленьком домике на Полицейской улице (ныне Чеховская улица, № 69); здесь у него в следующем году родился сын Антон. В 1866 г. вся семья Павла Егоровича вновь поселилась в доме Митрофана Егоровича, видимо, не надолго (только на летнее время).
Самые ранние воспоминания Н. П. Чехова о жизни в доме деда относятся, вероятно, к 1859 г., когда ему шел третий год.
Н. П. Чехов имел привычку щурить один глаз, за что братья награждали era прозвищами: «Косой», «Мордокривенко», «Косой лебедь», «Косая знаменитость» и т. п.
«Васька» долго продолжал быть любимой игрушкой мальчика-Чехова. Александр Павлович в письме от 17 января 1886 г. напоминает Антону Павловичу: в мои- сеевском доме «я дружил с тобою. У нас был опешенный всадник „Василий" и целая- масса коробочек, похищенных из лавки. Из коробок мы устраивали целые квартиры для Васьки, возжигали светильники и по вечерам по целым часам сидели, созерцая эти воображаемые амфилады покоев, в которых деревянному наезднику Ваське с растопыренными дугою ногами отводилось первое место. Ты был мыслителем в это время, н вероятно рассуждал на тему: „У кашалота голова большая?" Я был в это время во втором классе гимназии». Александр перешел в 3-й класс весною 1869 г. В моисеев- ский дом Чеховы переехали, по данным П. Д. Карпуна, в 1869 г. Следовательно, описанный здесь эпизод можно отнести к первым месяцам 1869 г., когда Чехову было уже девять лет.
Иван Яковлевич Морозов — старший брат Евгении Яковлевны, родился около 1823 г. в деревне Фофаново, Шуйского уезда.
Мальчиком и юношей он сопровождал отца — Якова Герасимовича в его торговых поездках по югу России и помогал вести торговое дело в Ростове-на-Дону, которое тот открыл, после того как в 1833 г. разорился в Моршанске. В 1841 г. в Ростове познакомился с Павлом Егоровичем Чеховым, которого его отец, выкупившись на волю, временно определил приказчиком к Якову Морозову (сообщено М. Т. Колодочко). В 1847 г. И. Я. Морозов поступил в приказчики к ростовскому купцу Байдалакову и вскоре лишился отца, внезапно умершего в Новочеркасске от холеры. Через несколько лет переселился в Таганрог, где служил приказчиком у купца Кобылина, прогнавшего его за отказ продавать протухшую икру. Женившись на Марфе Ивановне Лободиной, открыл в 1863 г. на ее приданое в Таганрогских «рядах» собственную лавку и через полтора года прогорел, так как даром раздавал товар беднякам. Умер от чахотки около 1866 г. Был всесторонне одаренным человеком. Играл на скрипке, трубе, барабане и флейте, владел многими языками, рисовал портреты, писал красками и был гримером, мастерил движущиеся игрушки, цветные фонари, модели кораблей, чинил часы, пек пироги, из которых вылетали птицы, делал пирожные и халву, изобрел удочку «Самопал», которая сама вытаскивала рыбу. Никогда ни у кого ничего не просил и ни перед кем не заискивал, дружил с мальчиками Чеховыми.
Федосья Яковлевна Морозова — старшая сестра Евгении Яковлевны, родилась в деревне Фофаново в 1829 г. В юности жила в Шуе, а в 1847 г., после смерти отца поселилась с матерью и сестрой в Таганроге. В 1855 г. вышла замуж за торговца красным товаром Алексея Борисовича Долженко. 3 апреля 1865 г. у нее родился сын Алексей.
В 1874 г. А. Б. Долженко умер от брюшного тифа, после чего, по настоянию Евгении Яковлевны, Федосья Яковлевна поселилась в семье Чеховых. Она обладала кротким и спокойным характером. Будучи одарена чувством юмора и фантазией, она рассказывала мальчикам Чеховым интересные истории, которыми заслушивался юный Антон Павлович. Переселившиеся в Москву, Чеховы летом 1878 г. выписали Федосыо Яковлевну с сыном Алешей к себе и она поселилась в их доме, где и умерла в октябре 1891 г. от туберкулеза.
Александра Ивановна Морозова, урожденная Кохмакова — бабушка Чехова, родилась в 1803 или 1804 г. в деревне Сергеево, близ Палеха. Ее отец Иван Матвеевич Кохмаков был потомственным иконописцем и офеней. В большом двухэтажном доме у него была иконописная мастерская. В 1820 г. Александра Ивановна, живя в Шуе у сестры Марии Ивановны, познакомилась с Яковом Герасимовичем Морозовым, за которого вышла замуж 4 июля 1820 г. Супруги поселились на родине мужа — в деревце Фофаново, Шуйского уезда, на берегу р. Тезы. Здесь у них родилось трое детей — Федосья, Иван и Евгения. Во время длительных отъездов мужа по торговым делам Александра Ивановна жила с дочерьми в Шуе у своей сестры Марии Ивановны. J1 августа 1847 г. большим пожаром в Шуе было уничтожено 68 домов, в том чнсле и дом Марии Ивановны. Непосредственно за этим пришло известие о смерти Якова Герасимовича в Новочеркасске от холеры. Взяв дочерей, Александ