Как хорошо сидеть у вас в этих креслах. Я отдохнул. За день я набегался, почему-то стал быстро утомляться. Сегодня надо еще сделать кое- что. Завтра уеду в Москву.
Мы простились. Во всей его фигуре видна была такая усталость1 Я подумала: весна его жизни миновала, лета не было, наступила прямо осень.
Он ушел. Я долго сидела одна, и было мне ужасно грустно. Такой короткий срок, такая невероятная перемена,I
Г л а в а 4 ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ
В 1899 году я зиму проводила в Крыму, в Алупке. В аптеке я случайно услышала, что Антон Павлович Чехов живет в Ялте. Это известие меня очень обрадовало.
В Алупке зимует народу мало, самое большее — семейств пять, шесть с тяжело больными... И вдруг имеется возможность повидать свежего человека, да еще кого же? Антона Павловича!
Бегом неслась я в гору к себе домой. Послала за моей верховой лошадью и поскакала в Ялту. День был свежий, но чудный. Море было, как летом: покойное, тихое и приветливое. Чехова дачу я нашла очень скоро. И, должна сознаться, что не без трепета подала в дверь свою карточку открывавшей мне дверь прислуге. Я чувствовала, что Антон Павлович уже не тот; про него кричит вся Ялта, за ним толпами бегают дамы, в окно бросают цветы. Стоит ему появиться только на музыке, его окружают поклонницы, воспевают ему фимиамы, льстят ему, пишут признания в любви, но он, по обыкновению, как мне говорили, идет и никого не замечает.
Все это рассказала мне знакомая, встретившая меня в Ялте. Рассказала, что он очень болен, что у него чахотка. Под впечатлением всех этих рассказов я была в большом волнении: примет он меня или нет. Ожидать пришлось очень долго. Положение становилось неловким. Наконец, явилась прислуга со словами: «Просят подождать в гостиной».
Зашла в гостиную с полузакрытыми ставнями. Целый час я просидела в гостиной... Но вот дверь открылась и вышел незнакомый человек с лицом, похожим на пергамент.
Верно, доктор,— мелькнуло у меня в голове,— оттого и ждать пришлось.
Вошедший остановился как бы в нерешительности, я тоже сидела на своем месте, как вдруг он обеими руками схватился за голову и надорванным голосом произнес:
Ах, черви, милые черви! Ведь я не хотел вас принять. Я знал, что вы всколыхнете во мне... прошлое.
Он сильно закашлялся.
Я стояла перед ним, не зная, что делать, что сказать,
Ну, здравствуйте же! — сказал он. Взял мою руку, крепко поцеловал два раза. Потом сел опять, закрыв лицо руками и помолчав, сказал:
О, как вы мне напомнили счастливые дни в Бабкине!
Голос у него дрогнул... Я растерялась и не знала, что сказать. Совсем неожиданно для себя я спросила:
Антон Павлович, какие черви? Я не понимаю.
Не отрывая рук от лица, он проговорил:
Да, да, этого вы ведь не знаете. Это когда мы делали вам смотрины и лазили под балкон по очереди за червями.
Я засмеялась. Он посмотрел на меня так хорошо, пристально, по-старому произнеся:
Но... вы, вы больны?
Да, лечу пятое воспаление легких,— ответила я.
Он покачал головой, посмотрел куда-то вдаль, лицо было какое-то грустное, голос хрипловатый, глаза с лихорадочным блеском. Перекинулись несколькими пустыми словами... Опять молчание.
Какая у вас хорошенькая дачка,— сказала я, чтобы что-нибудь сказать.
Я еще другую купил.
Вот как. Где же? В Ялте же?
Он назвал местечко за Лименами. Я несколько раз туда ездила верхом, но дорога там так ужасна, что верхом трудно проехать. Я удивилась и сказала:
Ведь там же ничего нет, кроме одного домика, стоящего одной ногою в море.
Вот, вот, его-то я и купил.
Вот фантазия! — возмутилась я.— Что же, будете жить там как рак-отшельник?
Хотел.
Туда же ведь и дороги нет,— приходится ехать чуть не по крышам саклей!
Это-то мне и нравится. Я уже начал его обставлять — везу туда несколько чайных чашек.
Какой вы чудак! — сказала я.
Поневоле станешь чудаком, когда все потеряно и жизнь гаснет, как свеча.
Он начал часто кашлять. Вид у него был больного человека. Мне казалось, что разговор мой его утомляет... Я встала, встал и он.
Когда поедете на вашу новую дачу, заезжайте ко мне, ведь мимо.
Заеду,— проговорил он, смотря на меня такими грустными глазами, что казалось вот-вот у него покатятся слезы. У меня они уже подступали к горлу. Взял мою руку, поцеловал и как-то судорожно отбросил ее, повернулся и молча ушел. Ушла и я, давясь слезами...
До самой Алупки я ехала шагом, вспоминая мельчайшие подробности нашей встречи. Эти страдальческие глаза, эти глубокие морщины точно на пергаментном лбу!..
О бабкинских ни о ком ни слова... Меня мучила мысль, почему же о бабкинских ни слова, главное, о моей сестре, которую он так глубоко уважал и любил. Загадка эта стала мне понятна, когда я случайно узнала от знакомых, что между сестрой и Чеховым пробежала черная кошка из-за дружбы с Сувориным, которую она осуждала, о чем и написала ему откровенно 8, но он ей не ответил. Так их переписка и кончилась, и больше они не видались.
Больше не видалась и я.
ПРИМЕЧАНИЯ
И. П. Чехов не был земским учителем, а служил в продолжение 1880—1884 гг. в приходском училище, построенном фабрикантом Цуриковым в Воскресенске.
Чехов окончил университет в 1884 г.
По устному рассказу М. П. Чеховой этот эпизод описан у Голубевой неверно. Вскрывали нарыв у девочки из Бабкина. Мария Павловна сказала Киселевой, что хорошо бы вскрыть нарыв, так как он совсем назрел. Антона Павловича не было. Мария Владимировна и Мария Павловна взяли у него два скальпеля и стали вскрывать, но скальпель оказался тупым, и сразу не удалось сделать разрез. Когда нарыв был вскрыт, то Мария Павловна вспомнила, что Антон Павлович рассказывал, как он недавно вскрывал труп и как это было трудно тупым скальпелем; невольно пришло в голову, что если это тот же скальпель, то девочку могли заразить трупным ядом. Мария Павловна помнит, как она ходила по парку и мучилась. Приехал Антон Павлович и рассеял все сомнения: он пользовался другим скальпелем.
Павел Арсеньевич Архангельский (ум. 1914 г.) — врач Чикинской земской больницы, в двух верстах от Воскресенска; будучи студентом, Чехов работал у Архангельского. В архиве Чехова имеется три письма к нему Архангельского. Им опубликованы мемуары: «Из воспоминаний об А. П. Чехове».— «Отчет благотворительного общества при Воскресенской земской больнице за 1910 г.». М., 1911, стр. 28—32.
6 Мария Морицовна Архангельская (ум. 1901 г.).
Быть может, первоначально Тышко и нашел приют у Киселевых, но в 1885— 1887 гг. он жил в Воскресенске и при Чеховых только бывал в Бабкине. 27 февраля 1886 г. Киселев писал Чехову: «Сейчас еду к Тышёнку... кушать заливное, самим им приготовленное».
Рассказ этот, по-видимому, неточен. М. П. Чехова эпизод с Левитаном и револьвером передает так. Однажды Левитан, никого не предупредив, приехал под Воскре- сенск и поселился в Максимовке близ Бабкина. Братья Чеховы направились к нему. Приходят, оказывается Левитан стрелял в себя, но попал в стену. На него находили припадки тоски, или, как выразилась Мария Павловна, — мерлехлюндии. Однако версия М. П. Чеховой в свою очередь расходится с рассказом М. П. Чехова, который сообщает, что о приезде Левитана узнали очень поздно, шел дождь, тем не менее отправились в Максимовку. Левитан уже спал; Чеховы, не постучавшись, «вломились» в избу и направили на постель Левитана фонарь, он схватил револьвер и решил защищаться («Вокруг Чехова», стр. 141).
Мемуаристка передает неверную версию ссоры Чехова с Киселевой. Письма М. В. Киселевой о Суворине нет в архиве Чехова. Переписка с Киселевыми была и в 1900 г. Эта переписка подлежит изучению, так как связь с Киселевыми и впечатления от Бабкина имели многообразное значение для творчества Чехова. Укажем на три факта, не известных в литературе о Чехове.
24 сентября 1886 г. Киселев писал Чехову: «Раздражает меня вконец Елизавета Александровна. Финал всему, что она решительно нас покидает. Вопрос теперь в том — как с ней расплатиться? Заглянув в книжку, я подвел итог, вышло должен Елизавете Александровне 536 руб. 40 копеек. А я все-таки придумал — посадил мою литераторшу и заставил ее написать слезливое письмо пензенской тетушке, выручай, дескать, меня, мужа и детей, избавь нас от кикиморы-шипелы». Также в письме от 6 октября того же года: «Судьба наша в руках пензенской тетушки, если нам улыбнется, то ставлю две бутылки настоящего Редерер». В пьесе «Вишневый сад» надежды Гаева и Раневской на ярославскую тетушку, которая должна была прислать десять тысяч, чтобы выкупить вишневый сад, опираются на бабкинские разговоры и письма о пензенской тетушке. Советы Лопахина и споры о том, как спасти вишневый сад, представляют живой отклик'на обстоятельства бабкинской жизни. Киселев писал Чехову 4 февраля 1900 г.: «Жаль только, что мы решились окончательно проститься с Бабкиным, должны продать и как можно скорей, чтобы развязаться с долгами, которые измучили пас вконец. Предполагали продать половину Бабкина, ту часть, которая к лесу и по дороге к Ефи- монову, под выстройку дач, в виду скорого открытия Виндавской жел. дор., но такая продажа не может состояться по простой причине, что нет охотников строиться». Бабкино перед революцией принадлежало известной в Москве фирме Колесниковых, державших в Бабкине обширную белошвейную мастерскую.
Есть еще одна фигура в бабкинском окружении, которую следует отметить в связи с творчеством Чехова. Княгиня в одноименном рассказе Чехова и описание ее поездок в монастырь близко напоминает кн. Веру Николаевну Лобанову-Ростовскую, проживавшую верстах в шести от Бабкина и в десяти — от Нового Иерусалима в своем имении «Горки», где дом был обставлен с исключительной роскошью, находившейся в резком контрасте с окружающей беднотой. 1 октября 1886 г. Киселев писал Чехову: «Третьего дня был у кн. Лобановой, завтра опять еду на целый день и вечер, а может и ночь захвачу. Хороша собой и богата, а я сижу без гроша». В следующем письме Киселев снова писал о Лобановой.