Сила Чехова в том и состоит, что он изображает пошлость и трагизм своих героев, не изолируя их от окружающей среды. Его занимает не «„судьба Человека", а участь людей, живущих в обществе, которое они сами для себя создали и которое могут преобразовать» 14.
В 1954-—1956 гг. почти все чеховские пьесы были поставлены в Париже. Чехов стал у нас наиболее популярным драматургом. Можно подумать, что произошел своеобразный процесс кристаллизации, и Чехов, этот при всей кажущейся своей простоте столь сложный писатель, был, наконец, понят во Франции. Симфоническая структура его драм, их многонланность, скрывающаяся за монологами, а в особенности за немыми сценами, стали теперь очевидными. Достаточно просмотреть критические статьи о «Дяде Ване», «Вишневом саде», «Трех сестрах», «Чайке», «Иванове» и «Платонове», и станет ясно, что французский зритель увидел, наконец, подлинное лицо Чехова.
Самые авторитетные критики говорят о «новизне» Чехова и посвящают длинные статьи анализу его сценических приемов.
Жан Луп Барро в статье «Почем)' „Вишневый сад"?» объясняет, что побудило его поставить именно эту пьесу.
Я считаю „Вишневый сад" шедевром Чехова.Среди четырех больших пьес,написанных пм для театра, „Вишневый сад" легче всего поддается обобщению ...
Дело в том, что. уходя корнями в молчание, пьеса говорит исключительно о настоящем. А театр и есть именно искусство настоящего. „Вишневый сад" сценичен по самой своей сущности. Настоящее всего труднее уловить в жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том,что „Вишневый сад" тоже неуловим. Таким образом, действие пьесы развертывается, собственно говоря, среди молчания, п, кроме тирад-поэм, которые стоят как-то особняком, диалоги существуют, словно в музыке, лишь для того, чтобы заставить звучать молчание\..) Это пьеса о времени,которое проходит. II поэтому не все ли равно, русский или японский у нее сюжет. Это интернациональное произведение. Вот почему наравне с произведениями Шекспира и Мольера оно входит в мировую сокровищницу искусства -.. Русский человек по натуре лучше других приспособлен для восприятия настоящего. Разве русский народ не находится на стыке Востока п Запада, как и настоящее — на стыке будущего п прошедшего? Но, несмотря на весь интернационализм „Вишневого сада", мы должны все же отдать дань русской душе, открывшей нам через эту пьесу путь к проникновенному восприятию неуловимо проходящего времени ...
Драматическая структура пьесы, построенной на молчании и живущей полностью в настоящем, по существу своему музыкальна: это едва намеченные темы, которые тотчас же исчезают, точно испаряясь ... В результате этой очень искусной сценической композиции, внушенной музыкой, получается, что темп драматического действия очень трудно уловить; это прежде всего медленный темп ...
Темп драматического произведения лишь тогда эффективен, когда каждая минута заполнена ... В „Вишневом саде" действие никогда не ослабевает, оно папряжено, плотно, ибо., повторяем, каждая минута его заполнена. Каждое мгновение обладает собственной насыщенпостыо, но это насыщенность не диалогами, а молчанием, самойжизнью, которая проходит».
Дав анализ содержания пьесы и охарактеризовав ее основных персонажей, Барро пишет далее: «Социальные вопросы, столь острые для нашего поколения, развиты автором с тактом и чувством меры, вызывающим восхищение самых требовательных наших сограждан ...) Социальный тезис „Вишневого сада" дан без всякого нажима.
Рисунок Натали Парэн Париж, 1934
И однако он имеет большую силу воздействия: подобно укол амиглыв китайской медицине, он оказывает на зрителя огромное влияние, выходящее за пределы типично „ русского случая". Этот тезис касается каждого из нас одновременно и в пространстве (все люди на земле чувствуют себя затронутыми) и во времени (каждый из нас чувствует, что данное положение справедливо для всех эпох). И все это потому, что социальные рамки преодолены (...)
В нас постоянно живут три человека, которых Чехов изобразил на сцене: Гаев, постепенно уходящий в прошлое, Лопахин, который призван его заменить, и Трофимов, уже идущий на смену Лопахину. Один — прошлое, другой — настоящее, третий — будущее. Извечная поляризация человеческой личности ...
Чехов „подлинный художник" еще и потому, что он дает нам урок такта, чувства меры, словом, целомудрия в творчестве. Вне целомудрия нет крупного художника (...) Не следует, однако, смешивать целомудрие с жеманством. Он учит нас также экономии изобразительных средств. Из „Вишневого сада" абсолютно ничего нельзя вычеркнуть. Все там максимально сжато (...) „Давать на сцене лишь самое необходимое",— говорил наш учитель Расин» («Cahiers de la Compagnie Madeleine Renaud — J.-L. Barrault», VI, 1954) l5.
«Вишневый сад» в постановке труппы Мадлен Рено — Ж. Л. Барро уже долгое время не сходит со сцены. Если критика не всегда хвалебно отзывалась об исполнении и постановке, сама пьеса была единодушно признана шедевром:
«„Вишневый сад",—писал академик Габриэль Марсель,— шедевр, это совершенно очевидно, и я не стану спорить с тем, кто вздумал бы отрицать это, как и не стану защищать Шопена или Дебюсси в разговоре с людьми, лишенными слуха. В самых общих чертах „ Вишневый сад" (как, впрочем, и вся драматургия Чехова) является, пожалуй, важнейшей вехой в истории мирового театра, занимая место между крупными драмами Ибсена и, скажем, „Шестью героями в поисках автора" (Пиранделло)(... Каждое действующее лицо пьесы имеет особый, ему одному присущий склад, свои странности, отчасти забавные, отчасти трогательные. Таким образом, вся пьеса похожа на симфонию в том смысле, в каком это слово применяется к картинам Джорджоне ...) Я уже говорил по поводу „Дяди Вани", что французский язык, французская дикция плохо вяжутся с такой драматургией, как драматургия Чехова. Так и кажется, что слова следует выговаривать с другим ударением. Мы почувствовали это еще во время незабываемых постановок, осуществленных Питоевыми. Встает вопрос, возможна ли вообще хорошая трактовка на французском языке такой пьесы, как „Вишневый сад", что весьма сомнительно. Итак, имеются важные причины общего порядка для того, чтобы исполнение, о котором идет речь, оказалось посредственным, и в целом оно так и есть (...) Но, несмотря на сказанное, необходимо посмотреть „Вишневый сад". Я думаю, что зритель с достаточно чутким слухом сумеет восстановить то, что я назвал бы „ мелодической правдой " этой замечательной пьесы» («Nouvelles litteraires», от 28 октября 1954).
В уже цитированной нами статье «Горизонт Чехова» Пьер Сувчинский пытался ответить на вопрос, в чем заключается сущность чеховского «комизма»:
«У Чехова своя особая, четко обозначенная драматургическая техника, сугубо индивидуальные сценические приемы; он нашел в театре новый мир чувств; его язык нельзя смешать с языком другого автора; его герои живут в замкнутом мире как зачарованные^..)Чехов—это отрицание Ницше, он противоположен Достоевскому и почти противоположен Гоголю. Структурный принцип и театральный механизм драматургии Чехова всегда одни и те же (.. . Причем и тот и другой могут показаться с первого взгляда простыми, схематичными. Они заключаются в сочетании, точнее, в противопоставлении комического элемента и чего-то другого, но это „ что-то " очень важно и с трудом поддается определению» («Cahiers de la Compagnie Madeleine Renaud — J.-L. Barrault», VI, 1954).
В статье «Чехов в Московском Художественном театре» Нина Гурфинкель, автор выдающихся работ о русском театре, останавливается на проблемах новой драматургии. Она пишет: «Писатель стремится полностью избавиться от динамизма, построить драму на бездействии своих героев, отказаться от каких-либо перипетий, сосредоточив все внимание на развитии чувств. Убедительное подтверждение правильности своих позиций он находит в западной драматургии ... Ибсен ... Гауптман, Зудер- ман. Чехов очень сочувственно относится к этому направлению. Он настолько ценит Зудермана, что собирается переложить его пьесы для русской сцены. Ибсен его „любимый автор". Не подлежит сомнению, что Чехов обязан ему рядом стилистических приемов. Но Чехов восприимчив и к более передовым формам: „Читаю Метерлинка ... Все это странные, чудные штуки, но впечатление громадное, и если бы у меня был театр, то я непременно бы поставил „Les avengles" XVII, 112» («Revue d'histoire du Theatre», 1954, № 4).
5
Одновременно с «Вишневым садом» огромным успехом пользовались в Париже новые постановки двух других пьес Чехова: «Чайки» (режиссер Андре Барзак, декоратор Андре Бакст) и «Трех сестер» (постановщик Саша Питоев).
«Эти три спектакля („ Вишневый сад ", „Чайка" и „Три сестры "), очень горячо принятые публикой, показывают, что можно по-разному играть Чехова,— писал 6 мая 1955 г. театральный критик газеты «Progres de Lyon».— Ж. JI. Барро сделал упор на Чехове-классике, отбросив то, что есть типично русского в „Вишневом саде". Он старался оттенить общечеловеческую сущность пьесы и не захотел играть ее в слишком медленном темпе. Он выбрал французский, а не русский „ритм" и, намой взгляд, был совершенно прав. Саша Питоев, напротив, пожелал прежде всего передать специфически русскую атмосферу „Трех сестер", что ему прекрасно удалось, и это скрадывает недостатки исполнения многих актеров его труппы. Андре Барзак как бы объединил в своей постановке „Чайки" достоинства обоих указанных спектаклей. Его актеры не уступают.в мастерстве актерам, играющим в „Вишневом саде", а атмосфера почти такая же русская, как и в „Трех сестрах"».
В интервью, данном корреспонденту еженедельника «Arts», постановщик «Чайки» Барзак заявил, что для него грусть, покорность судьбе и кажущееся поражение героев Чехова «лишь видимость. В сущности все спасено. Чехов утешает, более того, он вдохновляет» («Arts», от 27 апреля 1955).