Горький народ. От сытости не заиграешь. (Ирине.) Здравствуй, Ариша! (Целует Ирину.) И-и, деточка, вот живу! Вот живу! В гимназии на казенной квартире, золотая, вместе с Олюшкой — определил господь на старости лет. Отродясь я, грешница, так не жила. Квартира большая, казенная, и мне цельная комнатка и кроватка. Все казенное. Проснусь ночью и — о господи, матерь божия, счастливей меня человека нету!
Вершинин (взглянув на часы). Сейчас уходим, Ольга Сергеевна. Мне пора.
Пауза.!
Я желаю вам всего, всего... Где Мария Сергеевна? Ирина. Она где-то в саду. Я пойду, поищу ее. Вершинин. Будьте добры. Я тороплюсь.
Анфиса. Пойду и я поищу... (Кричит.) Машенька, ау! Ау! (Уходит с Ириной в глубину сада.)
Вершин п н. Все имеет свой конец. Вот и мы расстаемся. (Смотрит на часы.) Город давал нам что-то вроде завтрака, пили шампанское, городской голова говорил речь, я ел п слушал, а душой был здесь, у вас. (Оглядывает сад.) Привык я к вам.
РУМЫНСКОЕ ИЗДАНИЕ ПЬЕС ЧЕХОВА Бухарест, 1956 Шмуцтитул к «Трем сестрам». Гравюра С. Сандуловичи
Ольга. Увидимся ли мы еще когда-нибудь? Вершинин. Должно быть, нет.
Пауза.
/Кена моя и обе дочери [останутся здесь] проживут здесь еще месяца два; пожалуйста, если что случится... если что понадобится... Ольга. Да, да, конечно. Будьте покойны.
Пауза.
В городе завтра не будет уже ни одного военного, все станет воспоминанием, и, конечно, для нас начнется новая жизнь.
Пауза.
Все делается не по-нашему... Я не хотела быть начальницей, и все-таки сделалась ею. В Москве, значит, не быть...
Вершинин. Ну...
Пауза.
Спасибо вам за все... Простите мне, если что не так. Много, очень уж много я говорил — и за это простите, не поминайте лихом.
Ольга (утирает глаза). Что же это Маша не идет...
Вершинин. Что же вам еще сказать на прощанье? О чем пофилософствовать? (Смеется.) Жизнь тяжела, она представляется [всем нам] многим из нас глухой и безнадежной, но все же надо сознаться, она становится все яснее и легче и, по-видимому, не далеко время, когда она станет совсем ясной. (Смотрит на часы.) Пора мне, пора! Прежде человечество было занято войнами, заполняя все свое существование походами, набегами, победами, теперь же все это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить; человечество страстно ищет и, конечно, найдет. Ах, только бы поскорее!
Пауза
Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие... (Смотрит на часы.) Мне, однако, пора.
Ольга. Вот она идет.
Маша входит.
Вершинин. Я пришел проститься...
Ольга! отходит немного в сторону, чтобы не помешать прощанию.
Маша (смотрит ему в лицо). Прощай...
Продолжительный поцелуй.
Ольга. Будет! Будет!
Маша сильно рыдает.
Вершинин. Пиши мне... Не забывай... Пусти меня... пора... Ольга Сергеевна, возьмите ее, мне уже пора... опоздал... (Растроганный целует руки Ольге, потом еще раз обнимает Машу и быстро уходит.)
Ольга. Будет, Маша! Перестань, милая!..
Входит Кулыгин.
Кулыгин (в смущении). Ничего, пусть поплачет, пусть. Хорошая моя Маша, добрая моя Маша. Ты моя жена, и я счастлив, что бы там ни было... Я [уж] не жалуюсь, не делаю тебе ни одного упрека... Вот и Оля свидетельница. Начнем жить опять по-старому, и я тебе ни одного слова, ни намека.
Маша (сдерживая рыдания). У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... златая цепь на дубе том... Я с ума схожу... У лукоморья дуб зеленый...
Ольга. Успокойся, Маша. Успокойся. Дай ей воды.
Маша. Я больше не плачу.
Кулыгин. Она уж не плачет... она добрая...
Слышен глухо далекий выстрел.
Маша. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... Кот зеленый... дуб зеленый... Я путаю... (Пьет воду.) Неудачная жизнь, ничего мне теперь не нужно. Я сейчас успокоюсь... Все равно. Что значит — у лукоморья? Почему это слово у меня в голове? Путаются мысли...
Входит Ирина.
Ольга. Успокойся, Маша. Ну, вот умница... Пойдем в комнату.
Маша (сердито). Не пойду я туда! Отстань! (Рыдает, но тотчас, же останавливается.) Я в дом уже не хожу... И не пойду...
Ирина. Давайте, посидим вместе, хоть помолчим. Ведь завтра я уезжаю...
Пауза.
Кулыгин. Вчера в третьем классе у одного мальчугана я отнял вот усы и бороду... (Надевает усы и бороду.) Похож на учителя немецкого языка. (Смеется.) Не правда ли? Смешные эти мальчишки.
Маша. А в самом деле, похож на вашего немца.
Ольга (смеется). Да.
Маша плачет.
Ирина. Будет, Маша!
Кулыгин. Очень похож...
Входит Наташа.
Наташа (горничной). Что? С Софочкой посидит Протопопов, Михаил Иваныч, а Бобика пусть покатает Андрей Сергеич. Столько хлопот с детьми... (Ирине.) Ты завтра уезжаешь, Ирина, —такая жалость! Останься еще хоть на недельку... (Увидев Кулыгина, вскрикивает; тот смеется и снимает усы и бороду.) Ну вас совсем, испугали. (Ирине.) Я к тебе привыкла и расстаться с тобой, ты думаешь, мне будет легко? В твою комнату я велю переселить Андрея с его скрипкой —пусть там пилит!— а в его комнату мы поместим Софочку. Дивный, чудный ребенок! Что за девчурочка! Сегодня она посмотрела на меня своими глазками и—«мама!»
Кулыгин. Прекрасный ребенок, это верно.
Н а т а щ а. Значит, завтра я уже одна тут. (Вздыхает.) Велю прежде всего срубить эту еловую аллею, потом вот этот клен... По вечерам он такой страшный, некрасивый... (Ирине.) Милая, совсем не к лицу тебе этот пояс... Это безвкусица. Надо что-нибудь светленькое... И тут везде я велю понасажать цветочков, цветочков, и будет запах... (Строго.) Зачем здесь на скамье валяется вилка? (Проходя в дом, горничной.) Зачем здесь на скамье валяется вилка, я спрашиваю? (Кричит.) Молчать!
Кулыгин. Разошлась.
За сценой музыка играет марш; все слушают.
Ольга. Уходят.
Входит Чебутыкин.
Маша. Уходят наши. Ну, что ж... Счастливый им путь... (Мужу.) Надо домой... Где моя шляпа и тальма...
Кулыгин. Яв дом отнес... Принесу сейчас... (Уходит в дом.)
Ольга. Да, теперь можно по домам. Пора.
Чебутыкин. Ольга Сергеевна!
Ольга. Что?
Пауза.
Что?
Чебутыкин. Ничего... Не знаю, как сказать вам... (Шепчет ей на ухо.)
Ольга (в испуге). Не может быть!
Чебутыкин. Да... такая история... Утомился я, замучился, больше не хочу говорить...
Маша. Что случилось?
Ольга (обнимает Ирину). Ужасный сегодня день... Я не знаю, как тебе сказать, моя дорогая...
Ирина. Что? Говорите скорей: что? Бога ради! (Плачет.)
Чебутыкин. Сейчас на дуэли убит барон...
Ирина. Я знала, я знала...
Чебутыкин (в глубине сцены садится на скамью). Утомился... Вынимает из кармана газету.) Пусть поплачут... (Тихо.) Тара-ра... бум- бия... сижу на тумбе я...
Три сестры стоят, прижавшись друг к другу.
Маша. О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда, мы остаемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Я буду жить, сестры! Надо жить... (Смотрит вверх.) Над нами перелетные птицы, летят они [уже] каждую весну и осень, уже тысячи лет, и не знают, зачем, но летят и будут лететь еще долго, долго, много тысяч лет — пока, наконец, бог не откроет им тайны...
Ирина (кладет голову на грудь Ольги). Придет время, всё узнают и никаких не будет тайн, а пока работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она нужна. Теперь осень, скоро прийдет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать...
Ольга (обнимая обеих сестер). Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить... О боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудзт наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно и, кажется,— еще немного — и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если б знать, если б знать!
Музыка играет все тише и тише; в глубине сцены шум, видна толпа, которая смотрит, как несут убитого на дуэли барона; Кулыгин, веселый, улыбающийся, несет шляпу и тальму; Андрей везет другую колясочку, в которой сидит Бобик.
Чебутыкин (тихо напевает). Та-ра... ра... бумбия... сижу на тумбе я... (Читает газету.)
Ольга. Если бы знать! Если бы знать!
3 а на вес
БЕЛОВАЯ РУКОПИСЬ РАССКАЗА «НЕВЕСТА»
Статья п публикация Е. Н. Коншиной
Беловая рукопись рассказа Чехова «Невеста» поступила в Государственную библиотеку СССР имени В. И. Ленина весной 1957 г. как дар Бориса Петровича Сацер- дотова, кандидата биологических наук, доцента по кафедре ботаники Пензенского Государственного Педагогического института. Рукопись была найдена им в Петрограде, в 1917/1918 г., в бытность его студентом Петроградского лесного института, под переплетом одной из книг по его специальности, купленных на рынке.
Конверт с оттиском штампа «Журнал для всех», в котором лежала рукопись Чехова, и приобретенная одновременно книга рассказов Леонида Андреева с дарственной надписью автора Виктору Сергеевичу Миролюбову, редактору «Журнала для всех», свидетельствовали, что и книга и рукопись попали на рынок из одного источника, т. е. из архива В. С. Миролюбова.