Здесь следует еще раз подчеркнуть, что трудности, которые испытали американские критики в-оценке Чехова, надо по крайней мере частично искать в малоудовлетворительном качестве переводов К. Гарнетт, которые до последнего времени фигурировали в большинстве американских изданий пьес, рассказов, а также записных книжек и писем Чехова.
3
Популярность Чехова, начавшаяся в 1920-е годы, сохранялась также и позже. Появлялись новые издания чеховских повестей и рассказов 6Б. Переиздавались пьесы, отдельно и в сборниках, и выдвинулся новый переводчик — Старк Янг 5в.
Увидела свет монография Н. Тумановой о Чехове — одна из первых напечатанных докторских диссертаций по русской литературе. Однако критические суждения автора мало интересны67.
Сколько-нибудь значительных высказываний о чеховской прозе в это десятилетие почти не встречается. С другой стороны, живо обсуждаются новые переводы пьес, а также шесть постановок, осуществленных в 1930-е годы.
В январе 1930 г. American Laboratory Theatre (Американский Экспериментальный театр) в Нью-Йорке поставил спектакль «Три сестры», который рецензент «New York Times» охарактеризовал как любительский 5S. Спектакль шел недолго. В апреле 1930 г. в нью-йоркском театре Cort Theatre был поставлен «Дядя Ваня». Режиссировал спектакль Джед Харрис (Jed Harris), в заглавной роли выступал Уолтер Конноли (Walter Connolly), Астрова играл Осгуд Перкинс (Osgood Perkins), Соню—Джоанна Рус (Joanna Roos), Серебрякова — Юджин Пауэре (Eugene Powers), Елену Андреевну — Лилиан Гиш (Lilian Gish), Войницкую — Изабел Верной (Isabel Vernon). Спектакль шел двенадцать недель в Нью-Йорке, а затем его повезли в Бостон, Балтимору, Филадельфию, Питтсбург и Чикаго, где он шел с неизменным успехом 59. В ноябре он вновь пошел в Нью-Йорке в0.
Брукс Аткинсон, написавший первую рецензию на постановку, указал на ярко выраженный комедийный характер пьесы, подчеркнув важность понимания комического элемента в этом произведении, которое принято было трактовать как олицетворение «мрака безнадежности». Находя, что эту пьесу оценить труднее, чем прочие крупные пьесы Чехова, он, однако, в заключение говорит, что «для тех, кто имеет терпение выслушать его, Чехов исполнен глубокой содержательности и правды. Пьеса пронизана нежной блеклой красотой и юмором» в1.
С суждением Аткинсона согласился Старк Янг. Он нашел, что эту пьесу ставить труднее, чем «Три сестры» и «Вишневый сад», что большая часть высказываний героев и в значительной мере вся атмосфера пьесы трудно постижима для нерусской аудитории. Он отметил, что характер самого дяди Вани более чужд американскому восприятию, нежели характер любого действующего лица из «Вишневого сада» или «Чайки»,— из пьес, которые он назвал «более доступными». Впрочем, отдельные достоинства пьесы американская аудитория могла не только понять, но и оценить. Он писал: «Удивительная безыскусственная поэтичность пьесы понятна всем — плавные переплетения линий, мягкий юмор, сквозящий в ней, несмотря на всю трагичность, ощущение безнадежности, которое вместе с тем не есть безнадежность, и, главное, чеховская тема: за всей этой лихорадочной суетой скрывается настоящая человеческая жизнь ... Все эти мысли, анализы, разглагольствования, словом, все эти лирические отступления, столь частые у Чехова, каким-то образом роднят Чехова с Шекспиром» в2.
Многие из рецензентов, отмечая, что «Дядя Ваня» является наиболее трудной пьесой для американского зрителя, вместе с тем с восторгом отзываются о ее тогком комизме и нежном сострадании, которым она пронизана 63.
Новый чеховский спектакль на американской сцене появился лишь три года спустя. В марте 1933 г. Ив Ле Гальенн выступила в качестве постановщика и режиссера в «Amsterdam Theatre» («Амстердамском театре») (Нью-Йорк) со спектаклем «Вишневый сад». В главных ролях выступали: Доналд Камерон (Donald Cameron) — Ло- пахин, Сейер Кроули (Sayre Crawley) — Фирс, Алла Назимова — Раневская, Пол Лейсэк (Paul Leysac) —Гаев, Ив Ле Гальенн—Варя. Брукс Аткинсон лишь вскользь упомянул о постановке в связи с премьерой, однако дал ей высокую оценку в4. Другие рецензенты характеризовали спектакль более пространно.
Может быть, самая интересная рецензия, которая представляла собой одновременно оценку самой пьесы и Чехова-драматурга, была написана Джоном Мейсоном Брауном, режиссером, театральным критиком, пишущим для газеты «New York Evening Post». Вот что писал Браун: «В отличие от большинства пьес, написанных специально для театра, как и все прочие крупные пьесы Чехова, „Вишневый сад" можно смотреть сколько угодно раз и каждый раз со все более глубоким наслаждением ... Подобно всем другим чеховским активно-пассивным драмам, пьеса живет какой-то собственной жизнью, богатой и содержательной.
Я подозреваю, что тут дело в том, что в „Вишневом саде", как и в других своих драмах, Чехов обращается со сценой так, как ни один драматург до него с ней не обращался. Пренебрегши общепринятыми сценическими трюками девятнадцатого столетия, ... он имел смелость понять, что каждый человек представляет для себя самого наиболее животрепещущую проблему ... Не так легко сформулировать основную идею Чехова. Она так же сложна, как и герой, устами которого Чехов ее высказывает. Потому-то „Вишневый сад" и расцветает заново всякий раз, когда смотришь его ... Первая постановка „Вишневого сада", осуществленная Ив Ле Гальенн еще в 1928 г., была чрезвычайно удачна ... Это не был мхатовский Чехов. Сравнительно с тем, что дал Станиславский, это был Чехов третьего сорта. Вместе с тем, это был Чехов и, что еще важнее, Чехов на английском языке
Настоящая постановка — тоже еще не Чехов Станиславского. Да и никогда им не станет. Но это уже Чехов второго сорта,(...)зачто мы должны быть благодарны режиссеру Ив Ле Гальенн ...
Мы обязаны благодарить не только Ив Ле Гальенн, но и самого Чехова. Все актеры, даже те, кому достались самые маленькие роли в его пьесе, могут считать себя счастливыми. Созданные им персонажи таковы ..., что актерам поневоле хочется раствориться в них. До конца в них не проникнешь за одну-две репетиции, за год, за три года. У каждого из них тайна, которая раскрывается лишь тому, кто обладает достаточным мужеством, умом, талантом и упорством, чтобы до нее добраться. В них заключена возможность бесконечного развития. Не удивительно, что актеры Московского Художественного театра с удовольствием играли в пьесах Чехова двадцать лет
подряд и что Чехов занимает в современном театре такое место, какого не занимал ни один драматург» 65.
В течение последующих пяти лет Чехова на сцене не ставили, хотя, как уже упоминалось, в это время вышло несколько изданий его пьес. В марте 1938 г. в Балтиморе состоялась премьера «Чайки» в новом переводе Старка Яша. Здесь впервые прославленный актерский дуэт — Лин Фонтэн и Альфред Лант (Lynn Kontaiine, Alfred Lunt) выступили в ролях Аркаднной и Трнгорина. В этом спектакле были заняты также: Ричард Уорф (Hicliard Whori) — Треплев, Сидни Грипстрит (Sydney Greenstieet)—■ Сорин, Юта Хейген (Па Пацеп)— Нина, Маргарет Уэбстер (Margareth Webster), н актриса и одновременно режиссер, — Маша. После десяти спектаклей в Балтиморе труппа выступала в Нмо-Порке. на Бродвее, в «Schubert Theatre». Пыса вызвала
«ЧАЙКА» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 1-го АКТА) Постановка Маргарет Уэбстер в «Schubert Theatre», Нью-Йорк, 1938 г.
несколько рецензий, посвященных как постановке, так и новому переводу, сделанному Старком Янгом. II на этот раз первым откликнулся Брукс Аткинсон. Он раскритиковал Лин Фонтэн за то, что она «внесла дешевку в образ Аркадиной своей назойливой н чересчур развязной игрой». По его мнению, постановка не раскрывает тонкого аромата чеховской пьесы и лишь поверхностно передает ее содержание SB.
Джон Мейсон Браун, которому постановка в целом понравилась, согласился с Аткинсоном, критикующим трактовку роли, предложенную Лин Фонтэн
Критик Гринвнл Верной (Greenville Vernon) говорит о присущем Чехову мастерском владении диалогом и о чеховском приеме подтекста (не употребляя этого специфического термина), отмечая, что за чеховским диалогом скрыт «триумф невысказанного ...), непроизнесенный диалог». Называя Чехова одним из немногих современных драматургов, «которым даио это волшебное свойство», он пишет, что «во всей драматургии, написанной на английском языке, только в пьесах ирландских драматургов, да иногда у О'Нейла п Андерсона можно встретить подобный диалог с двойным смыслом» 68.
Почти все критики отметили новый перевод Старка Янга и его выгодное отличие от более ранних переводов Констанс Гарнетт, на которые стали уже смотреть как на
50 Литературное наследство, т. 68
одно из препятствий, помешавших американским актерами зрителям оценить по достоинству чеховские шедевры *. Так, Брукс Аткинсон замечает, что «долгое время после его (Чехова) смерти (...) театр в странах английского языка не был в состоянии понять его метода /...) В его терпеливой объективности мы видели просто путаницу (...) В прошлых наших заблуждениях частично виноваты плохие переводы (теперь благодаря превосходным переводам мистера Янга положение это изменилось)» в9.
Эдит Айсэкс писала в «Theatre Arts»: «Между Чеховым и нами (...) долгое время существовала еще одна, мнимая, пропасть, созданная неудачным переводом. Она более не существует благодаря новому переводу, представленному специально для этой постановки Старком Янгом; он пытается как можно проще и буквальней передать точный смысл чеховского слова, одновременно сохраняя свободное дыхание чеховского сценичного ритма, который является таким же важным элементом пьесы, как и сам текст (...)»'°
Интерес представляют также заметки самого Старка Янга по поводу своего перевода. В предисловии к более позднему изданию чеховских пьес