Том 68. Чехов — страница 233 из 305

⁹⁵.

Брукс Аткинсон в первой своей рецензии, помещенной в «New York Times», на­зывает «Вишневый сад» «пьесой побежденной эпохи в России» п хвалит постановку⁹⁶; в следующей рецензии он отмечает, что она передает чеховский юмор⁹⁷. Старк Янг, который три года спустя перевел эту пьесу, хвалил перевод Скарятиной, говоря, что он намного превосходит более ранние переводы, в которых «Чехов оказывается стран­ным ii суровым чудовищем, совершенно неузнаваемым для русских».Он заметил лишь,что некоторые реплики, главным образом, Гаева и Трофимова, в переводе потеряли плав­ность⁹⁸. Янг нашел, что постановка, в целом превосходная, иногда грешит чрезмер­ным упрощением, излишними купюрами и «подчас недостаточным вниманием к дра­матическим акцентам». Последнее, по его мнению, является особенно досадной ошиб­кой, когда дело идет о чеховской пьесе, ибо «в этом суть чеховского метода. Непосле­довательность и ирония идут изнутри, глубоко человечны и составляют единый поток. 11 внешне их надо представить, как нечто цельное, живое, бьющее ключом. Когда этого недостает в режиссерской работе, получаются слишком внезапные скачки от трагиче­ского к комическому, от комического к трагическому»⁹⁹.

Это была последняя чеховская постановка, осуществленная американцами в 1940-х годах. Однако в мае 1946 г. труппа лондонского театра Old Vic, приехавшая на гастроли в Нью-Йорк, привезла с собой спектакль «Дядя Ваня», с Лоренсом Оливье (Laurence Olivier) в роли Астрова и Ральфом Ричардсоном (Ralph Richardson) в роли Войницкого. Некоторым критикам не понравилась сама пьеса, другим—постановка.

«ТРИ СЕСТРЫ» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 3-го АКТА) Постановка Гатри Мак Клпнтика в «Ethel Barrymore Theatre», Нью-Йорк, 1942 г.

Уолкотт Гибб ¹⁰⁰ писал, что «пьеса вряд ли избежит легкомысленной критики, ибо подчас (... она воспринимается как нарочитая и злая пародия на всю русскую дра­матургию» с её обескураженными героями и беспросветным пессимизмом. С другой стороны, Гибб признает, что «намерения у автора были очевидно тоже юмористические. Впрочем, если собственные герои и казались ему смешными, то только с точки зрения юмора самого мрачного, наподобие юмора Домье, когда он рисует своих изможден­ных». Впрочем, не все критики были согласны с этим мнением. Так, Джон Мейсон Браун похвалил английскую труппу за то, что она увидела в «Дяде Ване» трагикоме­дию,— а по его мнению, все крупные пьесы Чехова трагикомедии: «Облачать их в траур — на сцене ли, или в критической статье — значит ровно ничего не понять. Это значит отказать им в той широте, в том всеобъемлющем и неизменном величии их, которое и дает им право на исключительное положение в современном театре» ¹⁰¹.

5

В 1950-е годы в Америке наблюдается значительное оживление интереса к Чехову, отчасти вызванное пятидесятилетием со дня смерти Чехова, которое отмечалось в 1954 г. Было напечатано довольно большое количество книг и статей о Чехове; многие из его произведений, не переводившиеся ранее, были переведены на английский язык; появились новые переводы и новые постановки чеховских пьес. Совсем недавно вышли дешевым изданием три сборника основных чеховских пьес ¹⁰². Режиссерский план постановки «Чайки», осуществленной Станиславским в Московском Художественном театре, был напечатан в переводе, сделанном английским переводчиком и биографом Чехова, Дэвидом Магаршаком (David Magarshak) ^loS. За первые восемь лет истекшего десятилетия вышло пять сборников рассказов и повестей ¹⁰⁴, а также была переиздана чеховская антология Ярмолинского ¹⁰⁵. Значительным вкладом в дело публикации чеховских материалов в Америке явился тщательно изданный под редакцией Лилиан Хеллман сборник избранных писем Чехова ^1о6, несколько монографий о Чехове¹⁰⁷ и, кроме того, перевод воспоминаний Лидии Авиловой о Чехове ^1о8.

Появилось несколько любопытных высказываний по поводу рассказов и писем Чехова. Эдмунд Уилсон пытается определить причину, почему Чехов представляется более трудным для восприятия читателя Запада, чем другие русские писатели. Критик утверждает, что в Англии и Соединенных Штатах Чехова читают «в определенных лите­ратурных кругах, где создался своеобразный культ его и где на него смотрят как на мастера искусства столь исключительного, столь далекого от общепринятых тем и точек зрения, что единственно, с чем можно сравнить их отношение к Чехову, это с отно­шением, которое царило среди определенной части публики к Генри Джеймсу в пе­риод, когда он еще не сделался одним из столпов американского пантеона .... Положение Чехова с того времени, когда его стали убеждать отнестись к себе серь­езно, как к писателю, имеет кое-что общее с положением Марка Твена, когда он, напе­чатав „Гекльберри Финна", должен был преодолевать взгляд публики на себя как на присяжного развлекателя. Некоторые из ранних чеховских рассказов— „Лошадиная фамилия", например, — имели успех такого же порядка, как твеновская „Знаменитая скачущая лягушка из Кальвераса", хотя юмор „Лошадиной фамилии" основан на психологической правде, такого порядка, какого (...) в „Лягушке" мы не найдем»¹⁰⁹.

Главное же препятствие, по мнению Уилсона, — в том, что в большинстве вы­ходивших до сих пор изданий Чехова на английском языке (а он имеет в виду в основ­ном переводы Констанс Гарнетт) рассказы Чехова «свалены в кучу (... без указания дат, когда они написаны ... без какой бы то ни было последовательности» ¹¹⁰.

Уилсон развивает эту мысль дальше в своем интересном предисловии к сборнику чеховских повестей и рассказов, им же и составленному: «Вот эта искаженная картина развития Чехова и является одной из причин частых жалоб английских и американ­ских критиков на то, что они не могут понять основной тенденции Чехова. Как бы могли мы расценить творчество Марка Твена, если бы прямо вслед за „Таинственным незна­комцем" нам предложили бы читать „Знаменитую скачущую лягушку из штата Каль- верас"? ...)

Почти во всем, что инсал Чехов в последние годы своей жизни (с 1894 по 1903), и в прозе, и в пьесах его ощущается желание дать анализ русского общества, создать своего рода миниатюрную „Человеческую комедию". Просматривая советское издание Чехова, где его рассказы и повести напечатаны в хронологическом порядке, приходишь к убеждению, что эта заключительная серия его начинается с рассказа, озаглавлен­ного „Бабье царство" .... В каждой из последующих его повестей мы находим изобра­жение семьи или небольшого круга людей, типичных для какой-либо определенной со­циальной группы ... Таким образом, если читать повести п рассказы последнего

«ЧАЙКА» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 4-го АКТА) Постановка Норрпса Хаутона в «Phoenix Theatre», Нью-Йорк, 1954 г.

периода вместе с поздними его пьесами, то можно получить представление об анато­мической структуре русского общества конца девятнадцатого века и накануне рево­люции 1905 года в восприятии и оценке Чехова» ^ш.

Разбор чеховских пьес и рассказов, главным образом с точки зрения влияния Чехова на западных писателей, можно найтп в интересной книге профессора английской литературы при Колумбийском университете в Нью-Йорке — Дороти Брюстер. В своей работе ¹¹² Брюстер рассматривает литературные взаимоотношения между Россией и Западной Европой, а также влияние Чехова на американских драматургов. По мнению Дороти Брюстер, пьесы Поля Грина и Клиффорда Одетс перекликаются с пьесами Чехова, и в качестве примера она сравнивает концовку «Потерянного рая» Одетса с финалом «Вишневого сада». «Неудивительно, что и „Дом Коннели" Поля Грина и „Потерянный рай" Одетса, изображающие упадок семьи, принадлежащей к среднему сословию, называют „чеховскими пьесами". Точнее же говоря, с тех пор, как Чехова узнали в Америке, как театры стали ставить его, а критики толковать, чеховская драма, рисующая постепенное разложение определенного сословия и отпаде­ние традиции, с ним связанных, сделалась эталоном для американского драматурга,

имевшего возможность наблюдать подобные же явления в Нью-Йорке или на Юге» ¹¹³.

в 1954 г. по случаю пятидесятилетия со дня смерти Чехова заметки Брюстер были перепечатаны в журнале «Masses and Mainstream» ¹¹⁴, в том же номере, в котором шла статья советского критика В. Ермилова о Чехове ^п5. Через несколько месяцев этот же журнал опубликовал статью Джона Лоусона «Драматургия Чехова — вызов драма­тургам» ^пв. Автор дает в ней главным образом социологический анализ творчества Че­хова. Лоусон утверждает, что влияние Чехова на американский театр было основано на ложном толковании Чехова как пессимиста. По мнению же Лоусона, вся чеховская драматургия основана на убеждении, что в человеке заложено стремление к обществен­но-полезной деятельности и что сам Чехов был настроен оптимистически относительно будущего общества, в котором человеческой личности суждено достигнуть полного расцвета. Лоусон отмечает влияние Чехова на ряд американских драматургов, в особен­ности на Клиффорда Одетс («Проснись и песни пой!» и «Потерянный рай») и С. Н. Бер- мана («Конец лета»).

в пятидесятых годах появилось много новых чеховских постановок. и мая 1954 г. в нью-йоркском театре Phoenix состоялась премьера «Чайки», поставленной Норрисом Хаутон (Norris Houghton), театральным деятелем, уже много лет проявлявшим интерес к русскому театру и опубликовавшим серьезный труд о советском театре 1930-х годов. Перед спектаклем Норрис Хаутон заявил, что в своей постановке он пытался дать американскому зрителю новую трактовку пьесы,основанную на трактовке Магаршака¹¹⁷, не той, что была общепринята на английской и американской сцене, а также в ранних постановках Московского Художественного театра, где Чехова понимали как пес­симиста, а пьесы его — как трагедии. Традиционное деление на трагедию и комедию,— сказал Хаутон,— неприменимо к «Чайке», ибо она не принадлежит ни к тому, ни к дру­гому жанру. «Она соткана из той же материи, что и сама жизнь. И как в жизни, в ней смех и слезы распределены более или менее поровну»