Ниже приводятся наиболее интересные высказывания Беннета о Чехове.
Говоря между прочим о Чехове, он Томас Гарди принялся развивать теорию, что некоторые из его рассказов неубедительны, так как в них не сообщается ничего необычного. Рассказ, утверждал он, должен быть необычным, а его герои — интересными людьми.
Из записей за 1917 г. — «The Journal of A. Bennett 1896—1928», p. 632.
Ночью я долго читал «Скучную историю». Я уже и раньше читал ее, один или два раза. Сейчас эта повесть показалась мне совершенно новой, полной свежей силы и красоты, по-моему, это одно из самых прекрасных произведений, какие мне когда- либо приходилось читать.
Запись 28 апреля 1918 г.— Там же, стр. 660.
Рассказы Чехова поистине замечательны. Если бы кто-нибудь из наших авторитетных критиков заявил, что Чехов стоит в одном ряду с великими светилами русской литературы — Достоевским, Тургеневым, Гоголем и Толстым — я бы не стал спорить ... Сила воздействия его рассказов, как это ни удивительно, — в их бесхитростности. . Конечно, на самом деле они отнюдь не бесхитростны, а в высшей степени продуманы и отделаны. Прогресс всякого искусства — это, очевидно, движение от условности к реализму.
На самом деле искусство в основе своей всегда остается условным, но по мере своего развития оно создает все более и более утонченные приемы, приближающие жизнь к условностям искусства или, если угодно, условности искусства к жизни.
Рассказы Чехова знаменуют собой решительную победу в этой давней борьбе. Читая их, представляешь, как он, вероятно, говорил себе: «По мне жизнь хороша и так. Я ничего не стану в ней менять. Буду изображать ее такой, какая она есть» ...)
Он, кажется, достиг предельного реализма ... Кульминация в его рассказах никогда не бывает вымученной; в них нет никакой идеализации, никакой сентиментальности, ничего неземного; здесь правда отражена во всей ее цельности, а не частично, ни одна сторона правды не преувеличена за счет другой. Здесь нет какой-либо особой ловкости, головокружительной виртуозности. Все звучит просто, искренне, почти по- детски.
Воображаю, как редактор одного из наших популярных журналов возвращает Чехову рукопись с дружеским напутствием, — автор, мол, подает надежды, ему нужно всего лишь набить руку, научиться хватать читателя за глотку,— и тогда с ним можно будет разговаривать. Чехов никогда не хватает читателя за глотку. И тем не менее он кладет его на обе лопатки. Под внешней простотой в его произведениях кроется огромное мастерство, та искусность, которая неотделима почти от всякого великого искусства. Всем нам, английским прозаикам, следует изучать сборники «Поцелуй» и «Черный монах». Они доставят удовольствие всякому, кто обладает тонким вкусом, а для художника в них заключен глубокий урок. Ни у нас, ни во Франции нет и никогда не было такого писателя, который умел бы материалу жизни, ничуть при этом не искажая его, придавать такую сложную и бесконечно прекрасную форму. Прочтите эти книги, и вы по-настоящему многое узнаете о России, вас омоет целый океан грусти, жестокой и задумчивой, грусти русской жизни, вы познакомитесь с прекрасным (...) Кто не читал эти два тома, не имеет права называть себя образованным человеком. Я ничуть не преувеличиваю (...
Цит. по кн.: A. Bennett. Books and Persons, p. 117—119 («Tchekhoff»).
По естественности пьеса («Вишневый сад» безусловно превосходит всякую другую, какую мне приходилось видеть или которую вообще когда-либо ставили в Англии. Она натуральна до дерзости. Автор, не задумываясь, представляет своих героев такими же нелепыми, какими они были бы в жизни. В этом он отличается от всех известных мне драматургов (... Он намного приблизил художественную условность драматургии к действительности и поднялся еще на одну ступень в общем развитии драмы.
Цит. по кн.: A. Bennett. Books and Persons, p. 323 («А Play of Tchekhoff's»).
БЕРНАРД ШОУ
Джордж Бернард Шоу (George Bernard Shaw, 1856—1950) впервые познакомился с драматургией Чехова в 1914 г. Присутствуя на спектакле «Дядя Ваня» (Общество любителей сцены), он уверял своих собеседников, что теперь ему придется оставить драматургию (П. Керженцев. «Дядя Ваня» на английской сцене. — «День», 1914, № 130). В этот период Шоу работал над пьесой «Дом, где разбиваются сердца», которую закончил в 1917 г. Пьеса, по мысли Шоу, была написана в «чеховской» манере. Высказывания Шоу о Чехове приведены также в воспоминаниях его современника Пирсона «Б. Шоу. Его жизнь и личность» (Н. Pearson. «В. Shaw. His Life and Personality», L., 1942).
Ниже даются отрывки из предисловия Шоу к пьесе «Дом, где разбиваются сердца» («Heartbreak House, Great Catherine and Playlets of the War.», L., 1929) и из книги Пирсона, а также отзыв о Чехове, написанный специально для газеты «Литература и искусство» (1944, № 29, от 15 июля).
4 " Вы знакомы с пьесами Чехова? Вот это драматург! — человек, у которого чувство театра доведено до совершенства. Рядом с ним я чувствую себя новичком.
Н. Р е а г s о п. В. Shaw. His Life and Personality, p. 336.
Откуда взялся Дом, где разбиваются сердца? «Дом, где разбиваются сердца» — это не только название пьесы, к которой написано это предисловие. Это — культурная, праздная Европа перед войной. Пьеса была начата, когда не раздалось еще ни одного выстрела; только профессионалы-дипломаты и немногие любители, коньком которых является внешняя политика, знали, что орудия уже заряжены. Русский драматург Чехов создал четыре увлекательных драматических этюда Дома, где разбиваются сердца. Из них три — «Вишневый сад», «Дядя Ваня» и «Чайка» — были поставлены в Англии. Толстой в своих «Плодах просвещения» тоже показал этот Дом в свойственной ему жестокой, презрительной манере. Толстой не питал никакой симпатии к его обитателям: для него это был Дом, где задыхалась душа Европы; он знал, что наша чрезмерная нервозность и беспомощность в тепличной атмосфере гостиных отдавали мир во власть хитрого невежества и бездушной силы, которые и привели сейчас к столь страшным последствиям для всего мира. Толстой не был пессимистом: он не желал оставить Дом стоять, раз мог свалить его на головы приятных и любезных празднолюбцев, обитавших в нем; и он энергично взялся за кирку. Он обращался с обитателями Дома так, как поступают при отравлении опиумом, когда, грубо схватив пациента, трясут его до тех пор, пока он не проснется. Чехов в большей мере фаталист; он не очень- то верил, что его обаятельные герои выпутаются сами. Они неизбежно будут проданы с торгов, думал он, а затем их пустят по миру судебные приставы; однако без колебания он эксплуатировал их обаяние и даже льстил ему.
Обитатели. Пьесы Чехова, будучи менее доходными, чем качели и карусели, выдержали в Англии, где театры представляют собой обычные коммерческие предприятия, всего несколько представлений в Сценическом обществе. Мы изумлялись и говорили: «Как это по-русски!» Но меня поразило другое. Как и пьесы Ибсена, типично норвежские пьесы, в точности удовлетворяющие вкусам средней буржуазии всех пригородов Европы, эти произведения, столь насыщенные русской жизнью, отражали бытие усадеб всех европейских стран, где наслаждение музыкой, искусством, литературой и театром заменило охоту, стрельбу, рыбную ловлю, флирт, еду и питье. Те же милые люди, та же совершенная жизненная непригодность.
Эти милые люди любили читать, некоторые умели даже писать; они представляли собой единственных стражей культуры, которые могли встречаться с нашими политикам, общественными деятелями и владельцами газет и даже обладали правом участвовать в их делах и влиять на них. Но они сторонились этих встреч, ненавидели политику. Они не желали претворить в действительность Утопию ради блага простых людей; они хотели лишь воплотить в собственной жизни любимые вымыслы и поэмы; и когда могли, то жили без угрызения совести на свои доходы, хотя ровно ничего не сделали, чтобы заработать их. В молодости женщины этого круга стремились походить на певичек варьетэ, но потом, остепенившись, приобретали тот тип красоты, который был создан художниками предшествующего поколения. Обитатели Дома представляли собой ту часть общества, где имелся досуг для высокой культуры, и жизнь их стала экономической, политической и моральной пустотой, а поскольку природа не терпит пустоты, они заполнили ее чувственными и другими рафинированными удовольствиями: в лучшем случае это общество было очаровательным местом для недолгого отдыха. В другое время оно оказывалось гибельным. Для премьер-министров и им подобных оно представлялось истинной Капуей.
Манеж. Где же, как не здесь, пришлось обосноваться тем, кто занимал первые скамьи в парламенте? Дому, где разбиваются сердца, они противопоставили Манеж, состоящий из тюрьмы для лошадей и пристройки для леди п джентльменов, которые прогуливаются верхом, гоняют лошадей, обсуждают их достоинства, занимаются куплей и продажей и уделяют им девять десятых своей жизни, разделяя оставшуюся одну десятую между благотворительностью, хождением в церковь (что заменяет им религию) и устройством консервативных выборов (что заменяет им политику). Правда, два эти круга порой слегка соприкасались. Но изгнанники из библиотек, музыкальных залов и картинных галерей скучали и тосковали, попав в конюшни, а отважные амазонки, засыпавшие при первых звуках Шумана, были совершенно не на месте в садах Клингзора. Правда, попадались иногда лошадники и люди с разбитыми сердцами, которые отлично чувствовали себя и в той и в другой среде. Как правило, однако, два эти мира были отдалены и очень мало знали друг о друге; поэтому премьер-министры и иже с ними вынуждены были сделать выбор между варварством и Капуей. И трудно сказать какое из этих двух настроений являлось более губительным для руководства государственной деятельностью.
Революция на полке. Дом, где разбиваются сердца, был довольно близок к революционным идеям, но только на бумаге. Он старался быть передовым и свободомыслящим. Мало кто из его обитателей посещал церковь и соблюдал воскресенье, хотя и любил повеселиться в конце недели. Если бы вам довелось погостить там с пятницы до вторника, то вы могли бы найти на полке в своей спальне не только поэтов и романистов, но даже революционных биологов и экономистов. По крайней мере, без нескольких моих пьес и пьес Гренвиля Баркера, а также рассказов Уэллса, Арнольда Беннета и Джона Голсуорси этот