В июне 1888 г. Чехов предпринял поездку на лошадях по Украине из Луки Сумского уезда в Бакумовку Миргородского уезда — так сказать, из «чеховских» в «гоголевские» места. Проделав эту четырехсотверстную поездку, писатель в июле предпринял новое, более далекое путешествие, о маршруте которого подробно рассказано в письме младшего Чехова:
«Наш Антон Павлович поехал в Крым, пробыл там две недели, сел в Феодосии на „ Юнону доехал на ней до Сухум-Кале, в Сухум-Кале пересел на поганого „ Дира " и приплыл на нем в Поти. На пути „ Дир " чуть не столкнулся с „ Твиди ". Погостивши в Поти, наш путешественник отправился в Турцию, для чего высадился в Ватуме. Из Батума до Тифлиса ехал он по железной дороге, от Тифлиса до Владикавказа на лошадях переезжал через Кавказские горы, а от Владикавказа до Таганрога ехал снова по железной дороге. В Таганроге он пробыл только два часа и дальше ярмарочного двора не ходил никуда. Некогда было. Только третьего дня он приехал к нам в Сумы и скоро опять уезжает в Полтаву» (август 1888).
«Трофеи» этого путешествия были привезены писателем: «Из Турции он привез две огромных папахи, два кинжала, две фески, два кувшинчика и прелестный музыкальный инструмент „чонгур", ростом в полтора аршина. Этот инструмент он подарил мне. Я быстро приловчился к нему и теперь играю уже на славу» (август 1888).
В письме от 5 апреля 1889 г. Михаил Павлович рассказывает о замысле нового путешествия: «Антоша, если его больному станет легче, на третий день Пасхи выезжает в Киев, оттуда поедет в Одессу, из Одессы в Севастополь, потом в Батум, Тифлис и, наконец, через Таганрог он думает возвратиться на Луку. В Таганроге мы решили встретиться».
«Больной» — это брат писателя •— Николай Павлович. Несколько позже Михаил Павлович писал Г. М. Чехову: «Заболел наш бедный Николай Павлович брюшным тифом, лежит уже полтора месяца и долго ли еще будет лежать, про то знает Аллах. Он, бедный, настолько плох, что,право,как-то совестно бросать его. Значит, я не увижусь с тобой и тогда, как предполагал (т. е. в Таганроге.—Евг. Б.')» (14 апреля 1889).
Летние месяцы 1888 и 1889 гг. писатель и его семья проводили на Украине, в живописной усадьбе Луке, вблизи города Сумы. В конце апреля 1889 г. на Луку был перевезен и больной Николай Павлович.
Чехов с восхищением отзывался о пейзажах Луки и об ее обитателях. Писателю нравилась природа Украины, поэтические обычаи украинского народа, и здесь ему жилось как-то по особому привольно и уютно. К сожалению, этот период биографии писателя еще недостаточно обследован. Письма Михаила Павловича дополняют наше представление о жизни семьи Чехова на Украине.
Чехов перебирался на Луку после многих месяцев напряженного труда, после волнений, связанных с первыми постановками пьес. Умевший упорно и плодотворно работать, писатель умел хорошо пользоваться отдыхом, набираясь новых впечатлений, наслаждаясь жизнью среди природы, в окружении близких людей. Письма Михаила Павловича доносят до нас живые черты этой жизни.
«Если б ты знал, как хороши наши вечера, то ты бросил бы все, и дачу, и семью, и тотчас бы приехал к нам!— пишет Михаил Павлович.— Ты и представить себе не можешь, как хорошо здесь, когда в воздухе так тихо, что даже лист не шелохнется, и когда Псёл — как зеркало. Прибавь к этому еще запах цветущей липы, бузины и жасмина, да аромат от только что скошенного сена, которым усеяна наша терраса ради Троицы, да еще луну, точно блин висящую как раз над головой,— и ты будешь иметь полное представление о наших вечерах. Таков вечер и сейчас, когда я пишу тебе это письмо. Сейчас я на террасе. Справа у меня — наш дом, слева — огромный дикий сад, поднимающийся в гору; как раз передо мной сквозь листву и кое-какие постройки блещет Псёл и видно желто-розовое, но еще не успевшее потемнеть небо. Откуда-то издалека тянутся звуки гармоники и хохлацкой свистюльки. Рядом со мной сидит Маша, только что возвратившаяся из Полтавы, а немного подальше симпатичный Иваненко. Оба читают. В открытое окно из комнат доносятся разговоры Суворина, приехавшего- к нам гостить, ... и Антона. Оба с жаром толкуют о том, какова была погода в Петербурге и Москве, когда дня три тому назад на всю Россию вдруг напали холода... Завтра ожидаем на Луку Свободина ... к 3-му — Ваню, к 7-му — нашего милого виолончелиста Семашко (...) Семашко нанял у нас комнату на все лето, и значит мы будем все лето наслаждаться музыкой» (29 мая 1889).
В музыкальных вечерах на Луке участвовал и пианист Георгий Михайлович Линтварев, страстный поклонник Чайковского. Часто музыка дополнялась живым словом. А. Н. Плещеев читал свои стихи, рассказывал о прошлом. Большое оживление в жизнь Луки вносил и артист Свободин. Видный деятель русского театра, человек большой культуры, Свободин выступал перед обитателями Луки в излюбленных ролях своего репертуара: «Каждый вечер артист Свободин кого-нибудь на Луке представляет: или Плюшкина, или банкира Зонненштейна (персонаж популярной в то время пьесы. Суворина «Татьяна Репина».■— Евг. В.), или кого-нибудь из героев Островского (Сча- стливцева)»,— сообщает Михаил Павлович (1889).
В одном из писем младший Чехов так повествует о дне, проведенном с Чеховым, Свободиным и другими обитателями Луки: «...'прелестная погода, так было в воздухе ароматно, что мы решили воспользоваться этим днем вполне, и чего только мы не делали! Раков ловили сотнями; отрывали у них шейки и на эти шейки ловили рыбу. Свободин для курьеза надел фрак и ловил во фраке... (После обеда) мы все, сколько нас было, снарядили флотилию и поплыли вверх по реке. Плыли до заката солнца... После купанья мы с песнями возвратились домой...
Но этого еще мало: Антоша, Ваня, Маша, я, Наташа и Георгий Линтваревы, доктор Глаголев, профессор Тимофеев, (...) Свободин и восемнадцатилетний кадет, которого Антон прозвал „полковником",—все отправились пехтурой в городской сад. Сад такой, что плюнуть и полно. Половину сада занимает театр с пресмешной труппой. Ролей никто не учит. Так, один актер выпалил такие две фразы: „ Я знаю, почему вы любите мою дочь! Вы любите ее потому, что она красивая и хорошенькая!", „ Да, мой друг, с того времени прошло много время!". В саду мы пробыли чуть не до утра... Кстати, о труппе. Когда мы пригласили всех актеров ужинать, они, бедные, так обрадовались, что честное слово не оставили от цыплят даже костей. А один из актеров то и дело выкрикивал: „Человек! Самую большую рюмку водки!"» (1889).
Во встрече с сумскими актерами автор письма, по молодости лет, увидел только комическую, чисто жанровую сторону. Но ведь за этим ощущается нечто другое, более серьезное — та нищета и бескультурье дореволюционного провинциального актера, которую не раз изображал Чехов в своих рассказах.
В одном из писем Михаила Павловича рассказано о встрече с бродячими музыкантами. «Пришел сейчас к нам на Луку странствующий оркестр и стал играть из „ Бок- качио" (оперетта Зуппе.— Евг. Б.у. Мы его наняли на целый день за 2 рубля, и теперь он играет в саду... Сейчас играет вальс „Дунайские волны". Бегу слушать» (6 августа 1889). Не ожили ли эти впечатления через много лет, когда Чехов писал сцену бала в 3-м действии пьесы «Вишневый сад»?
Сообщая Плещееву о своем путешествии на лошадях по Украине, Чехов восторженно пишет: «Какие свадьбы попадались нам на пути, какая чудная музыка слышалась в вечерней тишине...» (XIV, 129). Писатель не мог быть равнодушен к лирически- грустной или задорной украинской народной песне. Об одной из таких песен, популярных на Луке, сообщает в письме рт 6 августа 1889 г. Михаил Павлович:
* Начало письма утрачено.
«Здесь в ходу прелестная песенка:
Баламут, ты выйди з хаты! Хочешь мене закохаты, Закохаты та й забуты. Вси вы, хлопцы, баламуты! Дотиль в свити я и жила, Поки тебе не любила, А тепер що дня я плачу, Поки тебе не побачу!»
Возвращаясь из поездки в Таганрог, Михаил Павлович с нетерпением ожидает встречи со старшим братом: «Вот уже в голубой дали сверкнули Сумы, вот уж и Лука. Поезд скачет мимо нее и останавливается только за две версты. Всё знакомые места... Раздается свисток, столбы крытой платформы мелькают в глазах. Я присматриваюсь к гуляющей по дебаркадеру публике и вижу среди нее Антона. Удивление с обеих сторон: он меня не ожидал, а я не ожидал встретить на вокзале его. Он приехал на вокзал, на паре в дышле, чтобы опустить в почтовый вагон письмо. Я воспользовался случаем, и мы покатили. Первый вечер прошел незаметно. С раннего утра я и Антон уже плавали по реке, ловили раков, ставили в камышах верши для рыбы, потом слушали музыку, два раза купались, потом опять пошли раков ловить и только к вечеру успокоились» (17 мая 1889).
Как и раньше, Михаил Павлович хочет возможно ближе посвятить своего корреспондента в жпзнь семьи. Со свойственной ему любовью к точности, в письме от 29 мчя
Utbea. usbcjL «^лигг,.
f aMA
V Лл-иющлы.яг'
m f.
ПЛАН УСАДЬБЫ ЛУКИ, ГДЕ; в 1888— 1889 гг. ПРОВОДИЛИ ЛЕТО ЧЕХОВЫ Рисунок в письме M. П. Чехова
к Г. M. Чехову от 29 мая^1889 г.
Литературный музей, Москва
ПЛАН ФЛИГЕЛЯ № I В УСАДЬБЕ ЛУКЕ, КОТОРЫЙ ЛЕТОМ 1889 г. ЗАНИМАЛИ ЧЕХОВЫ Рисунок в письме М. И. Чехова к Г. М. Чехову от 29 мая 1889 г. Литературный музей, Москва
1889 г. он запечатлел места, где жили Чеховы, в подробном плане усадьбы и ее ближайших окрестностей. Этот план значительно более подробный, чем схема-рисунок Чехова в письме от 8—9 мая 1888 г. (XIV, 104).
«Большая» и «малая» дачи — это флигели, где в 1889 г. жили Чеховы. Из писем Чехова известно, что в 1888 г. семья писателя занимала только один флигель — домик с колоннами (№ 1 на плане). В 1889 г. писатель снял у Линтваревых и второй, мень шин флигель (№ 2), где раньше помещалась временная камера мирового судьи, кухня п где жила кухарка. Михаил Павлович воспроизводит детальную планировку обоих флигелей.
К плану флигеля № 1 дано такое пояснение: