А. А. Измайлов в книге о Чехове искаженно представил высказывания Плещеева о героях повести: «Плещеев ... готов был заподозрить Катю в связи со стариком профессором» (А. Измайлов. Чехов. Жизнь, личность, творчество. М., 1916, стр. 253). А между тем Плещеев разделял мнение Чехова, считавшего эту трактовку «курьезом, который мог бы интересовать только, психиатра» (XIV, 420), и в своем письме подчеркивал: «...некоторые из читавших вашу „Скучную историю", как, например, Мария Дмитриевна и Суворины, утверждают, что Катя любит самого старика, ведущего записки. Я положительно этого не заметил в повести» (18 октября 1889 г.). Он указал Чехову на некоторые недостатки — длинноты в рассказе о прошлом Кати, неточность двух выражений,— но это, по его мнению, не умаляло достоинств «Скучной истории», до которой у Чехова «еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь» («Слово», стр. 270—273).
Чехов был очень благодарен Плещееву за тонкий и правильный анализ «Скучной истории», за его верные замечания, которые помогли ему устранить недостатки: «Если не поленитесь заглянуть в корректуру,— писал он поэту,— то увидите, что ваши указания имели подобающую силу» (XIV, 409).
Предсказывая, что «людям понимающим повесть не может не понравиться», Плещеев предвидел недоброжелательный прием критики, которая встретит произведение «в штыки» и не сумеет растолковать читателю «красоты этой вещи». Плещеева глубоко огорчало, что Чехова будут травить за его «сильные рассуждения о русской литературе, об ученых статьях» («Слово», стр. 270), и предположения его сбылись. Особенно злобными, «ехидными», по выражению Плещеева, были отзывы реакционной печати: «...говорят, вас „Московские ведомости" обругали? Яне читал и читать этого не желаю. Вероятно и вы на это плюнете» (27 декабря 1889 г.)8.
С тем большим удовольствием встретил Плещеев положительную оценку повести широким кругом читателей: «Спешу вас порадовать, милый Антон Павлович, со всех сторон слышу восторженные похвалы вашей повести — от людей разных мнений, кружков и лагерей. Некоторые говорят даже, что это лучше всего вами до сих пор написанного. Другие, что повесть оставляет глубокое впечатление, третьи, что это совсем ново, и, наконец, что это самая выдающаяся вещь в „Северном вестнике" за весь год ... Не могу вам сказать до какой степени это мне приятно» («Слово», стр. 275). И в другом письме к Чехову поэт сообщал о сильном впечатлении, произведенном «Скучной историей»: «Повесть ваша публике положительно нравится» (10 ноября 1889 г.). Он рассказывал Чехову, что повсюду и везде говорят о нем и его повести и он «ни от одного человека не слыхал порицания. Толкуют о ней много ... Понимают, конечно, различно, но все одобряют» (там же).
Не меньший интерес вызывали у Плещеева и те рассказы Чехова, которые на первый взгляд представляли прелестную бытовую картинку, но где за внешней привлекательностью раскрывалась внутренне пошлая и ничтожная мещанская жизнь. Так. прочитав первую часть рассказа «Учитель словесности», напечатанную под заглавием «Обыватели», поэт высоко оценил это произведение: «Я прочел вашу вещицу ... и она произвела на меня самое лучшее впечатление ... сколько свежести, поэзии, правды... Все это живые лица, которых встречал, видел, знал» («Слово», стр. 277).
Очень понравился также Плещееву рассказ «Княгиня», в котором поэта привлек, несомненно, образ демократического врача, обличающего пустое благотворительство ничтожной, самовлюбленной представительницы высшего круга (там же, стр. 265). Плещеев был рад сообщить Чехову о глубоком впечатлении, произведенном на всех рассказом «Гусев», особепно «удивительной фигурой „протестанта"» (письмо от 12 января 1891 г.), обличительные монологи которого были направлены против равнодушия интеллигенции к народным страданиям и бедам.
Плещеев настойчиво убеждал Чехова продолжать начатый им роман «Рассказы из жизни моих друзей». По словам Чехова, в основу его была положена «жизнь хороших людей, их лица, дела, слова, мысли и надежды» (XIV, 339). Роман остался неосуществленным, но первые написанные и оставшиеся нам неизвестными главы Чехов послал, очевидно, Плещееву (XIV, 36), и они получили его высокую оценку. «Мне жаль, что он не продолжает романа, первые три главы которого я читал. Они мне очень понравились»,— читаем в письме Плещеева к Короленко (от 24 августа 1889 г.— ЛБ, ф. 135, раздел II, 31/67).
Поэт настаивал на необходимости закончить его: «...вашего романа я буду ждать как манны небесной...)■ ибо считаю вас в настоящее время самой большой художественной силой в русской литературе» (26 февраля 1888 г.). Он напоминает Чехову о читателях, «возлагающих на талант ваш большие надежды и нетерпеливо ждущих от вас романа». Хорошо зная содержание произведения, а также и то, что в нем, по словам Чехова, «материал для красного карандаша богатый», он спешит обрадовать писателя известием о попытках редактора «Северного вестника» освободить журнал из-под цензуры: «...надеемся, что тогда ваш роман украсит его страницы» (2 июля 1888 г.). В марте, апреле и мае 1889 г. Чехов работал над романом наиболее интенсивно, и Плещеев пишет: «Продолжаете ли роман? Не забрасывайте вы его ради всего святого» («Слово», стр. 253).
И в другом письме Плещеева мы тоже находим упоминание о романе: «...как я рад, что вы роман продолжаете,— вы себе вообразить не можете» («Слово», стр. 260).
Восхищаясь Чеховым и считая его «талантливейшим беллетристом», Плещеев, однако, никогда не скрывал от писателя своих отрицательных суждений о тех произведениях, которые его не удовлетворяли. Откровенно говорил он Чехову, что «нельзя одобрить» его «сказку в „Петербургской газете"», что неудачной является и другая «сказка», напечатанная на страницах «Нового времени» (3 января 1889 г.). Не понравилась также поэту повесть «Дуэль», и в письме к Чехову он говорит о психологической немотивированности нравственной метаморфозы главного героя Лаевского. Плещеев обращал внимание автора «Дуэли» на «внезапную перемену в отношениях всех действующих лиц», которая не соответствует «данным положениям и характерам», как и на то, что конец рассказа «слишком произволен» («Слово», стр. 283—284). В одном из писем к П. И. Вейнбергу Плещеев сожалел о том, что «Дуэль» слабей прежних рассказов Чехова и «конец положительно неясен» (ИРЛИ, архив П. И. Вейнберга, ф. 62, оп. 27, л. 74 об.). Отрицательно отозвался поэт также и о пьесе «Леший». Но эти его высказывания должны быть рассмотрены в связи с общим отношением Плещеева к драматургии Чехова.
3
Плещеев, написавший несколько оригинальных пьес и переведший на русский язык ряд драматических произведений, поставленных на сценах Малого театра в Москве и Александринского в Петербурге, в течение всей жизни принимал деятельное участие в театральной жизни России. Еще в 1840-х годах он писал статьи о театре: после ссылки, в 1860-х годах, он был старшиной Артистического кружка в Москве, организованного Островским, и продолжал помещать в газетах до середины 1880-х годов статьи о театре и театральные рецензии.
В 1870—1880-х годах, живя в Петербурге, Плещеев — один из учредителей Общества русских драматических писателей, почетный член Общества искусства и литературы, Общества сценических деятелей, член Театрально-литературного комитета. Связанный близкими дружественными отношениями с крупными русскими артистами — Васильевым, Давыдовым, Савиной, Стрепетовой, Ермоловой, ценя их дарование, Плещеев хотел видеть их в глубоких, значительных ролях и сожалел, что им приходится губить свои силы на разыгрывание пьес Виктора Крылова, Невежина, Тихонова: «...Известно, какие пьесы у нас имеют успех— ^Вторая молодость", Крыловская дребедень и пр. ...» («Слово», стр. 277). Резко выступал Плещеев против ожививших свою «деятельность» в годы реакции — Маркевича, Мещерского и их «паскудных» драм и комедий: «Ишь расписались! Знают, что на их улице праздник, небось, прежде на сцену не выползали» (письмо к А. П. Лукину от 25 декабря 1883 г.— ИРЛИ, P. III, оп. 2, № 629, лл. 1—3).
Возмущало поэта, что в управлении казенных петербургских театров лучшие пьесы Островского считались пригодными лишь для «плебса»: «Островского отдают на жертву Александринке», в то время как в Михайловском театре предпочитают «давать п чистенькие" пьесы для бомонда»,— писал он Чехову (17 марта 1890 г.).
Преклоняясь перед талантом Чехова-беллетриста, Плещеев не мог не оценить и его «маленькие комедийки» вроде «Калхаса», которого он как член Театрально-литературного комитета помог провести через театральную цензуру (22 октября 1888 г.). Прочитав в «Новом времени» напечатанного без подписи «Медведя», Плещеев тотчас определил, что водевиль принадлежит перу Чехова: «А ведь это вы написали в яНовом времени" шутку ^Медведь"? Мне кажется, на сцене она была бы забавна. Я по некоторым штришкам узнал вашу руку» (13 сентября 1888 г.). Поэт содействует одобрению этой «шутки» в Театрально-литературном комитете и извещает Чехова, что «прошел „Медведь" с фурором» (7 февраля 1889 г.). Через несколько месяцев он извещает, что «Предложение» также имело «огромный успех» (16 сентября 1889 г.).
Понимая, что сценический успех «маленьких пьес» может улучшить материальное положение Чехова, Плещеев советует ему принять предложение Боборыкина, руководившего тогда в Москве репертуарным отделом в частном театре Горевой, и продать театру право на постановку этих пьес: «Я думаю, что и вы будете не прочь от этого, так как это может дать вам лишнюю сотню или две рублей» («Слово», стр. 268). И в следующем письме: «А для театра вы все-таки напрасно не работаете. Писали бы между делом хоть небольшие комедийки, если лень взяться за серьезную пьесу. Очень уж хорошо оплачивается этот труд» (там же, стр. 274—275).
Большое внимание уделено в письмах Плещеева и двум крупным пьесам Чехова — «Иванову» и «Лешему». Первые его упоминания об «Иванове» связаны с предстоящей постановкой пьесы в Александринском театре, в бенефис режиссера Федорова-Юрков- ского и с подготовкой ее для напечатания в «Северном вестнике». «В первый день праздника приезжал ко мне режиссер и объявил, что берет „Иванова" на свой бенефис»,— извещает он Чехова 31 декабря 1888 г. и далее указывает, что пьесу, возможно, удастся поместить в марте. А через три дня он уже уверенно сообщает: «Место вашему „ Иванову" в мартовской книжке найдется. Высылайте его» (3 январи 1889 г.).