Иван Павлович Чехов .приехавший в Москву на рождественские праздники, заболел тифом.
Речь идет о крупном наследстве, полученном Плещеевым в 1890 г. после смерти его родственника Алексея Павловича Плещеева.
К Плещееву должно было перейти имение, находившееся в Пензенской губернии, Мокшанского уезда, с. Чернозерье, но на имение предъявил права некий Хвощинский, которому оно и отошло.
Плещеев провел во Франции и Италии время с середины сентября до начала декабря 1890 г.
Рассказ Чехова «Гусев», напечатанный в газете «Новое время», 1890, № 5326, от 25 декабря.
ЧЕХОВ И КУПРИН
Статья И. В. К о р е ц к о й Публикация Н. И. Г и т о в и ч
Переписка и личное общение с Александром Ивановичем Куприным относятся к последним четырем годам жизни Чехова. Еще в марте 1899 г. Чехов признавался Л. А. Авиловой: «Куприна я совсем не читал» (XVIII, 107). Судя по очерку Куприна «Памяти Чехова» (1904), знакомство писателей произошло в Одессе, где Чехов остановился, возвращаясь из Италии в феврале 1901 г. «Я его увидел впервые в общей зале „Лондонской" гостиницы в Одессе»,— вспоминал Куприн, передавая впечатление от внешнего облика Чехова, каким он запомнился ему в эту первую встречу А. М. Федоров, который привел в тот день Куприна к Чехову, пожелавшему видеть кого-либо из молодых беллетристов, писал, что беседа шла о начинающих и малоизвестных авторах; потом Чехов рассказывал о своем детстве (А. М. Федоров. А. П. Чехов. — Сб. «О Чехове». М., 1910, стр. 289—290). Тогда же Куприн подарил Чехову «с чувством большой робости», как гласила дарственная надпись, свою первую книгу — сборник «Миниатюры», изданный за четыре года до того в Киеве. Надпись на книге была сделана 13 февраля2. На другой день, 14 февраля, Куприн и Федоров провожали Чехова, уезжавшего пароходом в Ялту («Одесские новости», веч. прилож., 1901, № 5213, от 14 февраля; также: А. М. Федоров. Цит. изд., стр. 291). А 19 февраля он прислал им в подарок свои фотографические портреты (там же, стр. 301).
С весны 1901 г. имя Куприна часто мелькает в переписке Чехова. Именно с этой поры начинается то дружеское общение, о котором рассказал Куприн в очерке «Памяти Чехова» и писала позднее М. К. Куприна-Иорданская (М. К.Куприна-Иорданская. Из воспоминаний о Куприне.— «Огонек», 1948, № 38). «Куприн сидит у нас целый день, только ночует у себя»,— писал Чехов О. Л. Книппер 24 апреля 1901 г., а 2 мая сообщал: «Куприн ...) живет у нас» (XIX, 77 и 80).
Быстрое сближение с Куприным объяснялось не только внимательным отношением Чехова к талантливому молодому автору. Из младших современников Куприн ближе всех стоял к Чехову и по направлению своей писательской работы, и по приемам ее. Во многом был сходен с чеховским и путь Куприна в большую литературу.
Прежде чем попасть на страницы толстых журналов, Куприн, подобно молодому Чехонте, испытал тяготы газетной поденщины, писания, как говаривал Чехов, «pour manger», срочной, пестрой, полурепортерской работы. Можно указать на сходство газетных жанров у Куприна и Чехова: чеховский очерк типов Трубного рынка («В Москве на Трубной площади») предвосхищает «Киевские типы» Куприна. Примечательно, что и «восприемник от литературной купели» был у них один и тот же — Л. И. Пальмин, поэт-искровец, сотрудничавший в 1880-е годы в юмористических журналах. Заметив молодого Чехова среди «бездарной, бесцветной и жидкой бурды московской», Пальмин привел его в 1882 г. к редактору «Осколков» Н. А. Лейкину, а вскоре привлек в «Русский сатирический листок»; в 1884 г. там были напечатаны «Месть женщины» (за подписью «Анче») и «Ванька» (подписанный «А. Чехонте»), А через пять лет, в 1889 г., в этом журнале, благодаря посредничеству все того же Пальмина, увидел свет и первый рассказ девятнадцатилетнего Куприна «Последний дебют» 3. Впоследствии, в юмореске «Первенец» Куприн вывел Лиодора Ивановича Пальмина под именем Ивана Лиодоровича Венкова. О Пальмине Чехов и Куприн беседовали в Ялте; Куприн узнал черты быта Пальмина в описании жизни доктора Рагина из чеховской «Палаты № 6» (А. К у и р и н. Памяти Чехова.— «Чехов в воспоминаниях современников», стр. 515).
Ко времени личного знакомства с Чеховым, т. е. к началу 1900-х годов, Куприн определился не только как писатель, идейно родственный Чехову своим демократизмом, своим неприятием действительности буржуазно-мещанской России,— но и как художник, шедший в искусстве близкими Чехову путями. После «Молоха», «Ночной смены», «Ночлега» современники справедливо считали Куприна беллетристом чеховской школы.
Уже в «Молохе» (1896) конфликт интеллигента-правдоискателя с буржуазной действительностью принял те же очертания, что и в произведениях Чехова. Инженер Бобров, испытывающий острое душевное страдание при виде тяжелого труда рабочих, близок герою «гаршинской закваски» из рассказа Чехова «Припадок» (1889). При всех различиях объекта критики, а также обстоятельств, в которых действуют Васильев и Бобров, их роднит «человеческий талант» обостренной, болезненной чуткости к социальному злу и вместе с тем полная неспособность к борьбе, та реакция «припадка», при которой вспышка негодования сменяется глубокой депрессией. И Чехов, и Куприн не скрывают ущербности такого протеста. Но обоим художникам дорог самый факт «несогласия» героя с уродливыми формами жизни, его страстный бунт среди всеобщего равнодушия к насилию и неправде.
Примечательно, что протестующие монологи героя «Молоха» близки речам чеховского студента не только по смыслу, но и по форме. Доводы Боброва, подсчитавшего, что на капиталистическом заводе «двое суток работы пожирают целого человека», напоминают рассуждения Васильева о том, что завсегдатаи домов терпимости в конечном счете «убивают вдвоем, втроем, вчетвером одну глупую, голодную женщину» 4.
Сходство героя «Молоха» с чеховским правдоискателем отнюдь не исключало самостоятельности и своеобразия Куприна в критике капитализма. В «Молохе», созданном в пору бурного размаха пролетарской борьбы, резче отразился классовый антагонизм буржуазии и рабочих. «Мир придавленной силы» (выражение И. И. Горбунова- Посадова в письме к Чехову от 5 февраля 1894 г. о рабочих в рассказе Чехова «Бабье царство») на страницах «Молоха» уже заявлял о себе грозным восстанием. Дальше Чехова пошел Куприн в изображении «хозяев жизни», воплотив в образе Квашнина типические черты идеологии и практики русского капиталиста.
Весной 1901 г. на ялтинской даче Чехова Куприн писал свой рассказ «В цирке». Чехов с интересом следил за этой работой и даже давал указания относительно симптомов заболевания героя рассказа — борца Арбузова, погибшего от профессиональной болезни—расширения сердца (М. К.Куприн а-И орданская. Из воспоминаний о Куприне.— «Огонек», 1948, № 38). По-видимому, уезжая в мае в Москву, Чехов просил прислать ему «В цирке» по выходе из печати. 29 декабря 1901 г. Куприн писал, что скоро вышлет оттиск из январского номера журнала «Мир божий». В чеховской библиотеке сохранился этот оттиск с надписью Куприна: «Глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову автор. 8 янв. 1902 г.), СПб.» (С. Д. Б а л у х а т ы й. Библиотека Чехова.— Сб. «Чехов и его среда». Л., 1930, стр. 247). Чехов прочел «В цирке» «в один раз» (XIX, 368) и высоко оценил это произведение. Когда О. Л. Книппер предпочла эскиз Бунина «Осенью» (напечатанный в том же номере журнала), Чехов отвечал ей: «„Осенью" Бунина сделано несвободной, напряженной рукой, во всяком случае, купринское „В цирке" гораздо выше. „В цирке"— это свободная, наивная, талантливая вещь, притом написанная, несомненно, знающим человеком» (XIX, 234). А 22 января Чехов сообщил Куприну, что «повесть „В цирке" читал Л. Н. Толстой и (...) она ему очень понравилась», и советовал послать Толстому сборник («Миниатюры»), подчеркнув в заглавии лучшие вещи (XIX, 229). По-видимому, о рассказе «В цирке» Чехов беседовал с Толстым незадолго до того, 17 января, когда был у него в Гаспре (XIX, 224). Куприн не решился послать Толстому «Миниатюры», в которых наряду с такими сильными вещами, как «Дознание», «Ночлег», «Allez!», было действительно «много балласту» (письмо от февраля 1902 г.). Но сообщая Л. И. Елпатьевской о письме
Чехова с отзывом Толстого, Куприн не без гордости замечал: «Я знаю литераторов, которые отдали бы очень многое за такие строчки» (ИРЛИ, P. III, оп. 2, ед. хр. 472).
Определив «В цирке» как вещь, написанную «знающим человеком», Чехов уловил характерную особенность всей прозы Куприна — ту достоверность изображения, которая достигалась не только зоркостью писательского зрения, но и всесторонним изучением изображаемого. Как по «Молоху» можно судить о жизни индустриального юга России в годы промышленной горячки, по «Ночной смене» — изучать быт царской казармы, так из рассказа об одном матче борца Арбузова можно было узнать во всех подробностях жизнь русского цирка того времени, с характерными для него жестокими обычаями, засильем иностранных антрепренеров, тяжелой эксплуатацией артистов.
Стремление Куприна к доподлинно-точному изображению жизни импонировало Чехову, который говорил о себе, что «старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно — предпочитал не писать вовсе», и считал хорошую осведомленность в предмете непременным условием работы беллетриста: «...нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно (...), что он имеет дело со сведущим писателем» (XVIII, 244).
Больше, чем кто-либо другой из младших современников Чехова, Куприн следовал его совету «ездить в вагонах третьего класса», т. е. погружаться в самую гущу жизни. По широте охвата русской действительности послечеховской поры Куприн приближался к Горькому.
По личным впечатлениям писал Куприн и второй рассказ, одобренный Чеховым — «На покое», в котором зарисовал уходящие типы русской провинциальной сцены. Рассказ был начат в Крыму летом 1902 г., и, по-видимому, послан в редакцию «Русского богатства» в начале августа, т. е. до возвращения Чехова из Москвы в Ялту (XIX, 316). 23 сентября Куприн в письме к Н. К. Михайловскому просил прислать корректуру, так как собирался «урезать» третью главу и изменить конец (ИРЛИ, ф. 181, on. 1, ед. хр. 367). 25 сентября, когда Куприн ездил в Ялту к Чехову (XIX, 353), корректура еще не была получена; судя по письму Куприна от начала октября (письмо 5), беседа шла не о литературных, а о личных делах последнего. Только в конце октября Куприн смог послать Чехову корректуру «На покое» с просьбой указать на недостатки рассказа (письмо 6). 1 ноября Чехов ответил, что «повесть хорошая», от чтения ее он «получил истинное удовольствие» ив ней «недостатков нет» (XIX, 368). Однако письмо его содержало существенные замечания, касавшиеся трактовки образов, портретных характеристик, тона рассказа. «Героев своих, актеров,— писал Чехов,— вы трактуете по-старинке, как трактовались они уже лет сто всеми, писавшими о них; ничего нового. Во-вторых, в первой главе вы заняты писанием наружностей — опять-таки по-старинке, описанием, без которого можно обойтись. Пять определенно изображенных наружностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность. Бритые актеры похожи друг на друга, как ксендзы, и остаются похожими, как бы старательно вы ни изображали их. В-третьих, грубоватый тон, излишества в изображении пьяных...