Засяду эти дни, доработаю, необходимо, станет все яснее.
3 января
Днем у меня мама. Люба днем покупала себе зеркало и занавески, а вечером — к своим. — Сонливость, безделье. Отоспаться и работать.
4 января
Сон тревожный. Четвертое действие «Розы и Креста». В 4 часа дня — А. Я. Цинговатов, читал свои стихи — любительские, для себя. Бедный: рыжий, толстый, старообразный, а сам — ровесник Сережи Соловьева — 27 лет. Обстоятельства не позволили остаться при университете (Московский, филологический), учитель русской словесности в Ростове на Дону, кормит жену и ребенка… не дают жить. «А вы пьете?» — Нет, не влечет, хотя отец пил. Вот самоубийством «это» может кончиться. Он приехал из Ростова «увидеть всех», был у Розанова, Сологуба, Кузмина, в «Сатириконе» у Потемкина…
Вечером принес моей маленькой, которая сидит дома в уюте (горлышко побаливает), шоколаду, пирожного и забав — фейерверк: фараоновы змеи, фонтаны и пр.
5 января
Днем я заходил к маме — там была Ася. Ночью долго не спал. «То сирена кличет с далеких камней — плач забытых теней — берег смытых дней…» (Вяч. Иванов). — Люблю это — мрак утра, фабричные гудки, напоминает…
Резкий ветер, бесснежный мороз. Милая мыла свои золотые волоски, была дома. Все думает она про себя: «О, как на склоне наших лет…» Пока я гулял вечером, горничная принесла письмо со стихами с Пушкинской улицы (в том же доме, где «Сирин»). По-видимому, женщина, автор, читала Фета, классиков… меня… Письмо хорошее, вежливое, в стихах есть старинное, простое, но в общем — слабо, банально, несмотря на удачные выражения. Чувства настоящие.
6 января
Ужасный сон, ужасный день… Обедали у мамы с милой (тетя, Е. О. Романовский). Вечером — забрели с милой в кинематограф в дом Коммиссаржевской. — Перелагал в стихи некоторые новые сцены «Розы и Креста».
7 января
День мучительный — болен. Пишу почти целый день. Ссорюсь с Любой. Написано все — только несколько еще «ударов кисти» и монолог Изоры с призраком. На ночь — читаю Любе, ей нравится и мне. Успокоение.
Мама была у меня весь день. Вечером — «Кабачок смерти» в кинематографе и такая красавица в трамвае, что у меня долго болела голова. Похожа на Изору.
Ремизов болен, лежит.
9 января
Утром написал последнюю сцену — Изора, ее монолог. Остается только отделка. Послал телеграмму М. И. Терещенко.
Днем — гулял. Болят десны, скоро замучиваюсь, сонливость.
Ужасный разговор с Любой, я грубо браню ее за сои, за то, что не живет, не видит, она отругивается. Кончилось — гармоничнее.
Вечером были у нас: Пяст — измучен женой я детьми, но светлее, лучше, чем последнее время. Женичка, возбужденный, пишет доклад в религиозно-философское собрание. Юрий Верховский — притихший, милый. Ник. Павл. Бычков — говорил о необходимости кружка, мы спорили, разные языки, в нем много обывательщины.
У Ремизова оказался грипп. Серафиме Павловне опять хуже. — Поликсена Сергеевна была вечером у мамы, хочет посвятить мне стихотворение в новой книжке. — Мережковский через Женю передает мне привет, пишет обо мне статью. Слухи о приезде Вяч. Иванова.
Большие забастовки и демонстрации.
10 января
Утром — ответная телеграмма от М. И. Терещенки. Разговор с Женичкой, который писал всю ночь, а потом пошел в Лавру на могилу В. Ф. Коммиссаржевской (по десятым числам…).
Днем пришла Ангелина, обедала. При ней — М. Ф. Гнесин, на минуту к Любе — за «Финикиянками». Я опять неприметно измучился. Вечером — Люба в концерте, где исполняют Гнесина (с Веригиной?). (Нет, в кинематографе — вернулась, вместе чай пили.)
Жестко мне, тупо, холодно, тяжко (лютый мороз на дворе). С мамой говорю по телефону своим кислым и недовольным голосом и не могу сделать его другим. Уехать, что ли, куда-нибудь. Куда?
Ангелина принесла мне (нам) прочесть свои стихи — плохие, с хорошими девическими чувствами.
С Ремизовым говорили хорошо, я советовал д-ра Грибоедова для Серафимы Павловны. Оба мы с ним — больные.
Люба говорит: если бы я уехал, и она бы сейчас же уехала. Да и так, вероятно, уедет опять…
Трудная зима.
А. М. Ремизов сообщил, между прочим, что Садовского выгнали из «Русской молвы», но он относится к этому добродушно — есть Чайкина.
11 января
Письмо М. И. Терещенке и ответ авторше повести в стихах «Венок». Днем — у мамы (О. А. Мазурова). Десны. Вечером получил молитву, которую на днях получила и разослала девяти лицам Люба.
12 января
Переписка, переделка, спячка, десны замучили. Люба днем поздравляет тетю (подарила тарелки, цветы от меня), вечером — у Веригиной. Я вечером захожу к тете, часа на полтора — Гущины, Е. О. Романовский, Вастен, Федорович — уютно, мило. Уходили с мамой — в ванны.
Телефон с Ге (хотел прийти, я не пустил), Александрой Николаевной Чеботаревской (у А. М. Ремизова воспаление левого легкого — она говорила от него). Вяч. Иванов не приезжал, переводит в Риме Эсхила. Предполагаемое общество «Ревнителей художественного слова» — мне надо сложить с себя полномочия.
Впечатления последних дней. Ненависть к акмеистам, недоверие к Мейерхольду, подозрения относительно Кульбина.
Ангелина «правеет» — мерзость, исходящая от m-me Блок, на ней отразилась.
«Русская молва» — хорошее впечатление от статей вокруг 9 января. Яремич. Хорошо, что Садовского выгнали, — он не умеет, многого не понимает.
П. С. Соловьева — ее стихи, будущий доклад ее и Женички. Женичка и 1905 г. — больное место, чуть-чуть, но больное.
Скоро начинать видеться с людьми, кончать пьесу и все с ней связанное.
Приехала Люба, S 3-го ночи, слушала романсы. Сегодня провинилась два раза: ей понравилась наружность Али Мазуровой, и она причесалась у парикмахера. Для того чтобы А. Мазурова превратилась в человека, если это возможно, следует беспощадно уничтожить все в ней: наружность, мнения, ломанье.
Надо ли выбирать между Коммиссаржевской и Мейерхольдом? Все такое скоро придется решать.
Милая, господь с тобой. И мама.
13 января
Припоминаю, что говорила Ангелина. Понимаю, отчего было так тяжело. Гнусная вонь, исходящая от m-me Блок, в ее словах была. Вот «букет»:
Увидав, что при «Ниве» Л. Андреев и пр., - они перешли с «Нивы» на «Исторический вестник». — Жизнь идет своим путем и загоняет мокриц постепенно во все более и более зловонные ямы. Я бы только радовался этому, если бы жертвой не была моя сестра.
Руссо есть опасная революционная величина. Об «Эмиле» говорится не без трепета.
Мережковский — под подозрением: его смех и как он подает Гиппиус пальто. Хорошо, верно, но… что из этого последует?
Верховая езда с этим карликовым артиллеристом в манеже «по-мужски» и «балы во второй бригаде».
Болтовня о подругах — ничтожнейшая — с подробными биографическими сведениями, как принято в захолустье. «Вышла замуж, чахотка, муж офицер…»
И рядом: «преосвященный Гермоген»… Что будет с девушкой, которая растет среди, тихих сумасшедших? Или — махнуть рукой?
Бесцельный день. Вечером пил чай у мамы.
15 января
Деснам полегче. Вчера днем переписывал пьесу, вечером пошел в оперетку. Почти все — бездарно и провинциально, в России вывозит обыкновенно комик. Примадонна (Потопчина) бесстыдна не художественно, а более житейски. Все-таки — хорошенькая, и в театре — красивые женщины.
Сегодня днем у меня была мама. А. М. Ремизову получше, температура нормальная. Серафима Павловна видела сон о нашей квартире, который он записал. — Вечером я в «Нюренбергских мейстерзингерах». Очень устал. Все — «штатское» — и пенье. Все-таки — плаваешь в музыкальном океане Вагнера. Как жаль, что я ничего не понимаю.
16 января
Под напевами Вагнера переложил последнюю сцену в стихи. Днем, едва собрался в «Тропинку» с мамой, пришел Александр Васильевич Гиппиус. Милый, хороший, болтали, обедал. О братьях его.
Письмо от А. М. Ремизова. Телефон от Садовского. Телефон с Пястом. С мамой.
Люба думает о кружке, завтра они собираются у мамы. К ней утром пришли родственники — Надежда Яковлевна Губкина. Не знает она, что делать, как жить, не живет; тяжко было бы, если бы не так сонно.
17 января
Завтракал у мамы. Дописываю (переписываю) четвертое действие. Обедала Веригина. Вечером у мамы — собрание, на котором я не присутствую (Люба, Бычковы, Женя, Бонди…). Мама по телефону (ночью) хвалит, я тоже начинаю верить, что милой будет легче среди хороших людей.
А. М. Ремизов слаб, больше лежит. Советую Серафиме Павловне д-ра Грибоедова, который был сегодня у мамы, не похвалил ее состояния и опять предлагал внушение («8 сеансов — на всю жизнь»).
Письмо от В. Сытина с предложением дать стихи в весенний альманах «Вербочки».
20 января
Вчера — кончена «Роза и Крест».
Телеграмма от М. И. Терещенки, который приезжает в среду. Обедала у нас очаровательная Л. Д. Рындина. Вечером — религиозно-философское собрание. На доклад П. С. Соловьевой мы с мамой опоздали, остальное было мучительно: Женя запутался, Карташев его выругал. Масса знакомых, разжижение мозга.
Метнер, Руманов. Присутствовала Вера.
После пили чай у мамы.
Сегодня — утром разговаривал с мамой, потом звонила П. С. Соловьева, долго говорила о «деле», о котором говорил Карташев, о Жене соболезновали, о любви к Мережковскому, о том, что надо делать. Если не могут указать дела, — закрывать Религиозно-философское общество, говорит П. С. Соловьева.
У мамы днем был припадок по поводу Жени. Потом у нее обедали всякие Кублицкие.
У нас обедал Метнер, ушел около 11-ти часов вечера, Люба вечером была в уборной у Рындиной, мы с Метнером долго говорили. Вчера меня поразило еврейское в его лице, а сегодня он произвел на меня очень хорошее впечатление.