Дело его слабо.
Я же, хотя цел,
Виновен в том, что бабы
Я не предусмотрел.
И конец:
Ты, видать, таков,
Вырезать стекло алмазом
Пара пустяков.
Так говорит перед смертью Васька, герой большой поэмы «Васька Свист в переплете».
У того же автора (В. М. Инбер) есть большое количество «уголовных» стихотворений, входивших во все сборники поэта в те годы, и немалое количество романсов той же тематики.
Отдал дань «перековке» и М. Зощенко, написав скучную документальную повесть «История одной жизни» о исправлении международного фармазона на канале. Даже губы скривить в улыбке не захотел — только восхищался и удивлялся, обводя чернилами бурную жизнь нового Бенвенуто Челлини. Пришвин в «Осударевой дороге» по уши в перековке. Все вещи Шейнина — спекуляция, особенно удивительная для следователя. Впрочем, Шейнин был следователем не по блатным делам. Количество примеров, разумеется, может быть умножено во сто крат.
Я хотел бы напечатать «Очерки преступного мира» в любом журнале — специальном, ведомственном, провинциальном и т. д.[160] Казалось, почему бы издательству бояться решения этой важнейшей темы? Боятся нарушить — не традицию, а душевный покой, свой и начальства.
Желаю Вам всякого добра.
С глубоким уважением В. Шаламов.
20 апреля 1972 г.
Дорогой Олег Николаевич.
Я очень рад, что именно Вы будете писать обо мне для «Литературной энциклопедии»[161], отвечаю на Ваши вопросы. Я родился 18 июня 1907 года в городе Вологде. Список вышедших книг (стихотворных сборников) невелик:
1. «Огниво» — 1961, г. Москва, изд. «Советский писатель». 2. «Шелест листьев», 1964. То же издательство. 3. «Дорога и судьба», 1967. То же издательство. 4. «Московские облака» — выходят в «Советском писателе» в июле нынешнего 1972 года — так мне обещали в издательстве.
Сборников прозы у меня нет, хотя меня хорошо печатали «до»: рассказы «Три смерти доктора Аустино» — в № 1 «Октября» за 1936 г., «Возвращение» — в журнале «Вокруг света» № 12 за 1936 г., «Пава и древо» — в «Литературном современнике» № 3 за 1937 г., очерк «Картофель» был напечатан в «Колхознике» М. Горького в № 9 1935 г., «Мастер, переделывающий природу» (о Мичурине) — в журнале «Прожектор» № 8, 1934 г. Недавно я просмотрел мои старые вещи. Рассказов там просто нет в том понимании жанра, какого я держусь сейчас. Там и нравственные требования были иные, и внутренний толчок иной, и техническое вооружение отличалось от нынешнего.
«После» был напечатан только «Стланик» — один из серии «Колымских рассказов» — в журнале «Сельская молодежь» № 3 за 1965 г. «Вопросы литературы» напечатали мою статью «Работа Бунина над переводом “Песни о Гайавате”».
Первые стихи я напечатал в возрасте 50 лет, хотя пишу стихи с детства, в журнале «Знамя» в 1957 году (№ 5) — цикл «Стихи о Севере». С этого времени печатаю стихи постоянно в журналах «Москва», «Знамя», альманахах «День поэзии». Главный же журнал, где я постоянно печатаю стихи, — это «Юность». Б. Н. Полевой и редакция дали мне возможность, несмотря на запоздание, определить свое поэтическое лицо.
На все мои стихотворные сборники было много рецензий и откликов. Наиболее мне дороги рецензия Слуцкого на «Огниво» — «Огниво высекает огонь» («Литературная газета», 5.X.1961), Ваш разбор «По самой сути бытия» в «Литературной газете». Были рецензии Г. Красухина в «Сибирских огнях» (№ 1 за 1969 г.) и Э. Калмановского в «Звезде» (№ 2, 1965), где были попытки угадать кое-что в моих стихах.
В шестьдесят лет остается немного вещей, которыми по-настоящему дорожишь. Как я ни спешил — а я очень спешил использовать запас и нравственных сил, и таланта, — я не сделал и тысячной части того, что хотел. И в стихах, и в прозе.
В стихах мне казалось, что я вышел на какие-то важные рубежи пейзажной лирики русской поэзии XX века во всей ее технической и духовной оснащенности. Что я нащупал почти предел эмоциональности, уплотненности стихотворной строки при сохранении звуковой опоры канонического русского стиха, чьи возможности — безграничны.
В прозе я считаю себя наследником пушкинской традиции, пушкинской фразы с ее лаконизмом и точностью. Сближение документа с художественной тканью — вот путь русской прозы XX века — века Хиросимы и концлагерей, века войн и революций.
Поэзия и проза взаимно пересекаются в моих вещах, едины, но не внешним, а внутренним единством.
Голова моя свежа, как и пятьдесят лет назад, и перо мое в полном порядке.
С глубочайшим уважением,
В. Шаламов.
На любой Ваш вопрос я готов ответить незамедлительно.
Переписка с Ю. А. Шрейдером
Москва, 7 сентября 1975 г.
Дорогой Юлий Анатольевич!
Вот — нелицеприятная и строгая критика Вашего стихотворения:
Каплет дождь святой водичкой
На висок.
Не «на песок», а именно «на висок».
Во всей русской лирике, да и в мировой также, не говоря уж о прозе, нет такого положения человеческого тела, чтобы дождь капал на висок. Дождь может капать (по законам тяжести — отвесно) и попадать — на темя или шапку; на голову, на череп, но не на висок. Поэтому — то, что дождь каплет на висок, — это плюс, огромный плюс, это — стихи. Это та новинка, которая сразу обращает внимание и искушенного, и неискушенного читателя. Создание таких «физических новинок» и есть предмет стихосложения. Вторая новинка этого стихотворения та, что «дождь — святая водичка». Тоже — плюс, хотя такие поэтические истины добывал Бунин — способом «от ума», а не в звуковом потоке. Вот если бы эти стихи писал Пастернак — он бы накручивал на повторы, или, если пользоваться Вашим термином, — «опорные трезвучия», весь близлежащий и далеко лежащий мир.
Вы же вернулись к разуму: «Мы стоим (а что же делать виску?) с тобою в сквере под дождем (плюс за повторы), / В целом мире в полной мере (плюс — за внутреннюю рифму-повтор) мы вдвоем».
Ситуация «в целом мире мы одни» сделала бы честь Вертинскому или популярному автору романса «Рамона»: «Ты от холода дрожала на ветру (плюс за звуковые повторы). / Так бы жизнь начать сначала поутру». (Минус — за крайнюю шаблонность финала. Нельзя ли найти чего-либо посвежее — пусть не по линии мировых вопросов.)
Самый главный недостаток стихотворения «Каплет дождь святой водичкой» в его подражательности: в ритме, теме, размере; это — перепев позднего, а стало быть, худшего Пастернака.
Как исправить? Положить героя на бок, чтобы дождь действительно капал на висок. Такая манипуляция не представляет собой ничего личного, ничего лишнего и ничего обидного, ибо в поэзии находку «на висок» надо хранить и подчинить ей все остальное. А можно поставить вместо «висок» — и «песок», но тогда исчезнет «сестричка», которая в прямом случае играла свою прогрессивную роль. Интонацию же чужую исправить нельзя.
Укороченные строки широко применял Блок.
Вообще в этом коварном ремесле надо выжечь каленым железом все, что хоть напоминает случайно или может напомнить что-то чужое. К сожалению, у нас нет теории интонации (она как раз и может быть основана на Ваших «опорных трезвучиях»). Я сейчас дописываю в черновике краткую работу: «Сергей Есенин под звуковым лучом»[162], где доказываю, что «Выткался на озере алый свет зари» — первое стихотворение, где были звуковые повторы, и что именно поэтому Есенин стал поэтом. Затем идет разбор лучшего стихотворения Есенина — «Письма к матери», где звуковое совершенство и нарочитость не уступают пастернаковской «Метели».
Сердечный привет Татьяне Дмитриевне.
Ваш В. Шаламов.
Приложение: обещанные мною вариации стихотворения «Каплет дождь святой водичкой».
Каплет дождь святой водичкой:
Дьявол пьет,
Тычет в лед зажженной спичкой,
Тает лед.
Ожерельем кимберлита
Озарен,
Он нашел в гримасах быта
Верный тон.
Каплет дождь святой водичкой,
Дьявол пьет.
Сатане это привычно:
Горло жжет.
Горло жжет от фарингита,
От ангин.
И от неустройства быта —
Сто причин.
Так прощайте, Люциферы,
В добрый час.
Рад увидеть у пещеры
Многих вас.
Каплет дождь святой водичкой,
Бьет капель,
Попадает очень лично,
Метко в цель.
Как подобье некой пытки
В темя бьет.
С первой, кажется, попытки
Достает.
Мстит за ту вину чужую,
Бьет капель,
Заполняя ледяную
Ту купель.
Дождь, как перья синей птички
В небесах.
Каплет он святой водичкой
В чудесах.
Появляется оттуда
Злым дождем,
Хоть ни чуда, ни причуды
Мы не ждем.
Каплет дождь святой водичкой
На мечты.
Где ты, синенькая птичка,
Где ты, птичка-невеличка?
Где же ты?
Где лежат градины грома,
Птичий труп,
Затихающих у дома
Птичьих губ.
Птичьих труб гремит согласье
На полет,
Где очищен от ненастья
Небосвод.
Переписка с К. Н. Злобиным
Москва, 5 ноября 1975 г.
Кирилл!
Произошло недоразумение.
Я принял твоего сына (которого я никогда в жизни не видел) за другое лицо, заслуживающее такого приема.
Я прошу прощения за инцидент[163].
Особенно мне это больно из-за Светланы Михайловны, которую я всегда вспоминаю с величайшей теплотой и глубокой благодарностью.
Ну, еще раз прошу прощения у вас обоих, даже у всех троих.