«Консервы звуков».
«Душа ударила в набат злости».
«Дать отставку своей мысли».
«Знает, что Энвер способен на все, может носком башмака сыграть на губах человека, как на клавишах, и это доставит ему истинное наслаждение, свойственное тому, что испытывает музыкант».
Много шаблона, штампа. Автор недостаточно требователен к языку — ведь в писательском деле не должно быть никаких скидок.
«Лицо ее освещалось чарующией улыбкой».
«Мир, покрытый черной шалью ночи, спит».
«Тень задумчивости лежала на нем. В белой рубашке, чудесно оттеняющей черные волосы, он выглядел хорошо» и т. д. и т. п.
«Они не кидались друг на друга, и это было большим плюсом в их отношениях».
Как тут не вспомнить о канцелярите К. Чуковского!
Примеры легко умножить.
Автору можно рекомендовать много и тщательно поработать над языком рассказа, устраняя все вычурное, манерное, добиваясь свежести, ясности, краткости и простоты.
Для «Нового мира» повесть «Мираж» не представляет интереса.
(В. Шаламов)
Уважаемый тов. Кубрава!
По поручению редакции журнала «Новый мир» я ознакомился с Вашей повестью «Роса и пепел», ранее называвшейся «Мираж».
Ваша прежняя повесть подверглась значительной переработке. Повесть расширена, сюжет ее изменен, введены новые персонажи, изменена акцентировка произведения, исчез «мираж», составлявший ранее главную мысль повести. Эти переделки сделаны отнюдь не по моим замечаниям. От коренной переработки повесть только проиграла, «оказенилась». Пропала свежесть трактовки банальной темы о перевоспитании блатаря. Внезапный отъезд Энвера, «мираж» добросердечного Зураба, который был настолько экспансивен, что собирался даже стать юристом, — все эти сюжетные элементы прежнего варианта повести были психологически достоверными, правдивыми. Вместо этого новый вариант повести (главный герой прежней был Зураб, живой абхазский характер) заканчивается банальным из банальнейших вариантов «перековки». Теперь Энвер не бежит, не исчезает, а спасает раненого Зураба от ножа своих бывших товарищей, и эта «очистительная» драма на глазах сотрудников милиции окончательно приобщает Энвера к «коллективу». Но ведь такой сюжетный оборот — это штамп, шаблон. Именно такого рода «повороты» нужно изгонять из художественного произведения беспощадно.
В новый вариант повести введены в большом количестве дидактические разговоры, даже целые сцены — ненужные, недостоверные. Поэтическая живая сцена встречи Зураба и Арсентия в лесу изменила мотивировку (рубка акации вместо кражи винограда), дана ретроспективно — и потеряла всякую привлекательность.
В повесть введены «анкетным» способом биографии Арсентия и Энвера. Описательность только повредила развитию действия.
Словом, «исправления», внесенные в повесть, — это банальности или информационность, а не художественная разработка образа.
Перерабатывая повесть, Вы вовсе не воспользовались моими советами. Главным недостатком «Миража» был характер Энвера — излишняя поэтизация блатаря, его якобы «лермонтовского» лица. На эту фальшь я и обращал Ваше внимание. В новом варианте повесть с этой стороны не только не исправлена, но даже усилена, дополнена шаблонным мотивом «перековки» и окончательно утеряла достоверность. Ведь бывает не только сравнение — штамп, но и образ — штамп, сюжет — штамп, характер — штамп.
Ваша задача — уж если Вы решили переработать повесть — заключалась в том, чтобы сберечь живое, свежее, свое, этого Вы не добились.
Недостоверна сцена шахтерского собрания с проработкой Энвера. Советы Энверу дают все, с кем он встречается, — и Арсентий, и Кератух, и бригадир, и Зураб, и товарищи, и начальство. Это не улучшает, а ухудшает повесть.
Недостатком следует считать и обилие рассуждений героев повести. Диалоги книжны, а вопросов новых в них не поднимается никаких. С этой точки зрения Вам нужно перечитать повесть, удаляя «умные» разговоры и заменяя их речью живой жизни.
В повести остались хорошие страницы, посвященные подземной работе по шахте, — только эти сцены и читаются с интересом.
Язык «Росы и пепла» лучше, чем «Миража», но не доведен еще до необходимых «кондиций».
«Кокетливо изогнутые ветки».
«Не снимая с себя ничего».
«На него глянуло его микроскопическое “я”».
«Энвер подумал, что этот поезд уже идет, тогда как их еще стоит».
«Грациозные рюмки были наполнены прозрачной жидкостью».
«Во рту загадочно сверкнула <...>».
«Ветер ласков, как улыбка ребенка».
Примеры легко умножить.
Блатной жаргон плохо изучен автором, хотя применяется часто. Слово «расколет» применяется не в том смысле, как указываете Вы. Есть и еще случаи подобных ошибок.
На стр. 34 при встрече со Званцевой сразу после кражи беглец называет себя настоящим именем «Энвер» — такая оплошность недопустима, недостоверна.
Есть фразы, нагромождение одинаковых частей речи затрудняет смысл прочитанного, напр.:
«Он до конца не смог сказать ей, что хотел, но должен был отметить про себя, что девушка боевая и может ему ответить так, что держись».
Для «Нового мира» повесть «Роса и пепел» не представляет интереса[287].
Уважающий Вас
(В. Шаламов)
Уважаемый тов. Пахота!
По поручению редакции журнала «Новый мир» я ознакомился с Вашим рассказом «Это было в лесу».
Рассказ Ваш имеет ряд больших недочетов. Автором руководили самые благие намерения, когда он писал свое произведение. Борьба с религией во всех ее формах и по сей день — одна из важных задач нашей агитации и пропаганды. Суждение автора о природе, шаг за шагом искореняющей злое начало мира, о человеке — помощнике природы в этом историческом процессе (это и есть главная мысль рассказа) имеет некоторый интерес, хотя эта мысль далеко не новая.
«Это было в лесу» — вариант полемической статьи на антирелигиозные темы. Рассказ этот — вовсе не художественное произведение. У художественных произведений есть свои законы, свои обязательные правила, считаться с которыми необходимо. Главное, ради чего пишутся рассказы, — это изображение живых людей, изображение характеров. В Вашем рассказе живых людей нет. И Аркадий и баптист Кондрат — все это только схемы, а не живые люди. Даже как схемы персонажи романа малоудачны (аргументация баптиста и ответ Аркадия), находятся на невысоком уровне и даже в плане газетной полемики заинтересовать читателя не могут. Это — переписанные (с ошибками) антирелигиозные брошюры — не более.
Герои Ваши сидят в шалаше во время грозы и ведут друг с другом беседу, диспут, высказываясь по очереди одинаково скучным, газетным языком. Разве можно вообразить себе такой диалог под ударами грома, под шум дождя? В рассказе нет ни одной живой подробности, ни одной детали, которая говорила бы об остроте писательского зрения автора.
Вот портрет главного героя:
«Открытый высокий лоб выражал задумчивую величественность, и чуть-чуть грустноватый (!) взгляд серых глаз веял (?!) непостижимым глубокомыслием».
Всякое ремесло, всякое дело требует определенных элементарных навыков, которыми необходимо овладеть раньше, чем заниматься этим делом.
Писательское дело — одно из самых трудных.
Лесорубы говорят на таком языке между собой:
«Повлечет ли (война) когда-нибудь за собой деформацию жизненных процессов».
Фраза звучит как пародия, но автор далек от такого намерения.
Рассказ написан небрежно, неряшливо. На 79 странице есть фраза, занимающая шестнадцать (!) строчек рукописи (79–80). Разве в жизни люди говорят такими фразами?
Дело не только в орфографических ошибках, которые просил поправить автор.
Что, например, значит такая фраза:
«Лес был бессилен ему устоять».
«В результате всего этого пополз мрак».
«Все части тела наполнились гибкостью».
«Все пришло в неестественное движение».
«Всеми силами стараясь преградить продвижению (падеж!) этого зловещего парохода» (?).
Или:
«Стоя на платформе Священного Писания он буквально ложил на лопатки Степана».
«Разве только тогда ты мог и познать, когда твой возраст достиг высшей точки твоего формирования».
«В процессе этого размышления у каждого мысли расходились в разные стороны».
«Семья и тому подобное, отсюда исходящее».
Примеры легко умножить. Для печати рассказ «Это было в лесу» не годится.
Уважающий Вас
(В. Шаламов)
Ю. Сиверский. «Двенадцать эссе» — 21 стр.
«Двенадцать эссе» — это бесформенные «импрессионистические» картинки ленинградского быта, по преимуществу литературного. Рассказы нарочиты, претенциозны. Это — монтаж отдельных наблюдений, сцен, сравнений, острот — далеко не всегда удачных и не всегда нужных. Пытаясь во что бы то ни стало «выразиться красиво», автор не замечает, что манерность, витиеватость, претенциозность только затемняют немудреный смысл замечаний и суждений.
«Двенадцать эссе» написаны «модной» короткой фразой, включают сведения о литературных событиях последних дней. «Опыты» выглядят искусственными, книжными. Лучшие заметки выглядят попыткой пародии на раннего Виктора Шкловского по строению фразы, по принципам «монтажа».
Рассказы далеки от простоты, ясности — первых достоинств прозы. Литературные ребусы автора не скрывают наблюдений значительных и важных. Это — остроты ради остроты.
Вот несколько примеров:
«Я смотрел на свои руки, как котенок на хвост».
«Я, как забывший себя актер, предложил страховаться».
«Заходит старейшина, с челкой какого-нибудь чемпиона Санкт-Петербурга»
и т. д. и т. п.
Для «Нового мира» «Двенадцать эссе» не представляют интереса.
(В. Шаламов)
Н. Тимофеева. «Сильные люди», повесть — 127 стр. «Буря» — рассказ — 27 стр.
В повести «Сильные люди» речь идет не о героях войны или мирного труда, не о подвигах в Арктике или Антарктиде. Речь идет о победе разума над чувством в повседневном московском быту.