— Я бы попросил…
— А что такого? Я человек простой. Прелестна — значит прелестна. Заметь, у нее тоже будет нелегкий взор. Выбирай слова. Рекомендую стиль печальных воспоминаний. Напомни, как вы плыли на байдарке, мир исчез, ни один звук не нарушал летней тишины, а серебристые струйки…
— Мы не плыли.
— Что, на лодке не катались?
— Нет.
Галли удивился и заметил, что без лодки с небольшим пикником он единения душ не мыслит.
— Где же вы объяснились?
— Да мы и не объяснялись. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж, она согласилась, все в такси.
— Но раньше ты ее видел?
— Да, в гостях.
— Не на лодке?
— Нет.
— Жаль. Как вы познакомились?
— У нее в лавке.
— В лавке?
— Ну, в таком магазинчике. Он прогорел.
— А что там было?
— Цветы.
— Ты зашел купить прекрасных роз?
— Нет. Я зашел, потому что увидел ее через витрину.
— Любовь с первого взгляда?
— У меня — да.
— А потом что?
— Оказалось, что я учился в Оксфорде с ее братом.
— А потом?
— Встретились в гостях.
— И говорили про брата?
— Среди прочего.
— А потом?
— Ходили в кафе.
— Часто?
— Не очень. Зачем ей со мной ходить? Кто я, в сущности, такой?
— Мой крестник. Прекрасно играешь в гольф. Да, Господи, что она, царица Савская?
— Конечно.
— Елена какая-нибудь?
— Да, Елена, и еще Клеопатра. Вы же сами знаете, вы ее видели.
Галли не спорил; точно то же самое думал он о Долли Хендерсон. Однако крестный просто обязан быть адвокатом дьявола.[15] Линда ему понравилась, но он понимал, что характер у нее не идеальный. Она не похожа на героиню стишка, которая могла сказать о себе: «Плачу от счастья, когда улыбнешься, если сердит — трепещу». С такой женой обеспечена хорошая борьба.
Все это он и высказал.
— Хорошо, — согласился он, — вид у нее приятный, но это еще не все. Беседа в тисовой аллее показала мне, что кротость ей неведома. Да, этот суд ее поразил, но она и вообще напомнила мне одну девицу, которая уколола меня в ногу шляпной булавкой. Мало того, она напомнила песенку моей юности. Один молодой человек повел в Хемстедский парк свою подругу. Начался дождь, бутерброды промокли, и вот что сказал страдалец: «Одна заплачет, другая — нет. Что это значит? О, сколько бед! Она кричит, кричит, кричит, она ворчит, ворчит, ворчит и не дает мне спеть куплет! Ах, Нэнси, Нэнси, Нэнси, зачем же ты ворчишь? Ах, Нэнси…» В общем, похожи. Тот самый тип характера. Ты готов к такой супружеской жизни?
— Да.
— Не боишься?
— Нет.
— Беги, пока не поздно, а?
— Не хочу.
— Что ж, — подытожил Галли, с удовольствием слагая обязанности дьявольского адвоката, — я тебя понимаю. Мы мало знакомы, но она мне нравится. В конце концов, что такое крик? Зато не скучно. Сосредоточимся на методе. Их — сотни. Один пеликан проглотил таблетку и упал со страшным криком. Правда, после промывания желудка она все равно его отвергла. Но вообще мысль хорошая. Нравится тебе?
— Нет.
— Тогда — несчастный случай. Если ты лежишь на ковре, обливаясь кровью… Один пеликан помирился с невестой, когда его стукнули табакеркой. У нас она есть. Дай Биджу денег, а то и просто уговорим… Нет? Трудно на тебя угодить. Так и хочется сказать: «Привередлив».
Они помолчали. Джон смотрел на озеро, словно сэр Бедивер, внезапно осознавший, как душен летний день.
— Что, если я выкупаюсь? — спросил он. Галли не возражал.
— Полотенца и прочее — вон в том домике. Кларенс купается каждое утро. То ли для здоровья, то ли смывает запах. А я полежу в гамаке.
Он ушел, Джон направился к домику, и Линда Гилпин, решившая окунуться на обратном пути, увидела его минут через десять. Она застыла, поморгала, не веря своим глазам, и кинулась прочь, чтобы найти Галли, ибо женское чутье подсказало ей, что без него такие вещи не делаются.
Кипя естественным гневом, она решила все же держаться с прохладным достоинством, показывая, что ей совершенно безразлично, есть в замке Джон Халлидей или его нет. Что он ей, в сущности? Смешно, честное слово!
Такие мысли прервал звонкий, но мелодичный звук, быстро набирающий силу.
Бидж звонил к обеду, бил в гонг.
Бидж положил палочку, сдержанно радуясь завершенному делу. Он любил слушать, как обеденный звон доходит до полной силы и угасает нежным пианиссимо, словно далекий гром. Не сразу довел он свое мастерство до такого совершенства. Поначалу он просто бил, ударял; теперь — мог поспорить с любым дворецким Англии. Галли заметил как-то, что дело тут — в плечевых мышцах. Бидж склонялся к мысли, что главную роль играет поворот руки.
Обычно после гонга наступала тишина, но на сей раз ее заменил грохот, словно сыпали уголь. Дело в том, что Говард Чесни поскользнулся на последних ступеньках, налетел на журнальный столик, схватился за него и застыл, радуясь, что жив.
Рядом с ним оказался Бидж. Обычно он проходил мимо, метнув в него холодный взгляд, но па «гадаринская свинья»[16] привлекло его внимание. Стараясь подчеркнуть, что о фамильярности не может быть и речи, он спросил:
— Надеюсь, вы не расшиблись, сэр?
Говард только что в этом убедился, похлопав себя руками, как хлопали его полисмены там, на родине. Кости оказались целы.
— Все в порядке, — браво сказал он. — Схватился за столик. Скользко.
— Да, сэр.
— А почему?
— Не знаю, сэр. Не справлялся, сэр, — строго ответил Бидж. Помощь — одно, болтовня — другое.
Он величаво удалился, и вбежала Линда. Говард Чесни любил потолковать с хорошенькими девушками, но она куда-то делась, сменившись Ванессой.
— Привет! — сказала соотечественница. — Вас-то я и ищу.
Как мы помним, она собиралась заняться его нравственным кодексом. За это время ей удалось установить, что он еще ниже, чем кажется.
— Вы не видели Уилбура? — спросила она, и тут появился Уилбур, упражнявшийся в бильярдной. — А, вот и вы! Сейчас откроем собрание.
— Что? — не понял Уилбур, думая о том, как идет ей вечернее платье.
— У нас же заговор, — объяснила она. — Сядем вот здесь, никто не услышит.
Она повела их в уголок, где стояли латы. Скорее всего, в них никого не было.
— Так вот, насчет картины. У меня хорошая мысль. Простая. Чем проще, тем лучше, верно?
Уилбур кивнул и прибавил, что чем сложнее, тем хуже, проиллюстрировав эти слова примерами из своей семейной жизни.
— Сперва узнаем мнение мистера Чесни, — предложила Ванесса. — Вы можете нарушить законы?
— Смотря какие, — ответил осторожный Говард.
— Такие, что риска нет.
— Ну…
— Тогда…
— Ну, положим, могу. А в чем дело?
— Сейчас узнаете. Видели новую картину? Надо ее украсть. Как вы, поможете?
— Естественно.
— Прекрасный ответ.
— Что надо сделать?
— Уехать.
— Отсюда?
— Именно. Машина при вас?
— Да.
— Вот и уезжайте.
— Не понимаю.
— Сейчас объясню.
— Зачем мне уезжать?
— Чтобы ничего не заподозрили. Хватятся картины, а вас давно нет.
— Но если меня нет…
— Не беспокойтесь, вы вернетесь и будете сидеть тихо, пока мы с Уилбуром все не сделаем. Точнее, когда мы пойдем за картиной, стойте под окном. Мы спустим ее на веревке, вы отвезете в Лондон. Наутро будет страшный шум. Герцог заподозрит Уилбура, прочешет его комнату, но ничего не найдет. Придется списать на воров. Потом вы с Уилбуром встретитесь там, в Лондоне, он ее возьмет. Вот и все.
Она замолчала, как бы ожидая аплодисментов, и дождалась их от Траута.
— Ну, мозги! Нет, какие мозги!
— Спасибо, рада слышать.
— У моих жен их не было.
— Вот как?
— Ни малейших. Нет, какой ум!
— Спасибо, Уилли.
Все помолчали. Голос совести, видимо, что-то шептал Трауту.
— Я пошлю герцогу чек, — наконец, сказал он.
— И выдашь себя. Посылай уж лучше признание.
— А он не поймет, от кого.
— Анонимный чек?
— Да, вроде их не бывает… Тогда деньги. Ванесса пожала плечами.
— Не советую.
На этом собрание закрылось. Траут пошел переодеваться. Конни он боялся и не хотел рассердить. Говард Чесни боялся только Биджа и никуда не пошел. Действительно, одеться, думал он. Плевое дело. Он еще не обсудил один пункт.
— А условия? — сказал он. Ванесса удивилась.
— Условия? Я помогаю старому другу.
— А я нет. Какие условия, а?
Ванесса не спорила. В конце концов, трудящийся достоин пропитания.[17]
— Ладно, — сказала она. — Уилли человек широкий. Вы сколько хотите?
— Тысячу.
— Многовато.
— Нет.
— Хорошо, скажу Уилли. Хотя…
Ванесса замолчала. Через холл шли Галли с Джоном.
— Эй, кто это? — спросила она. — Бидж, кто это с мистером Трипвудом?
Бидж, ставивший на столик коктейли, учтиво повернулся к ней:
— Это мистер Халлидей, мэм. Сегодня приехал.
Он удалился, она повернулась к Говарду и увидела, что на нем лица нет.
— В чем дело? — спросила она.
— Нет, это надо же? Сколько этих судейских, а приехал — он! Нет, это…
— Вы его знаете?
— Ха-ха! Когда я последний раз влип, кто был адвокатом? Халлидей!
Ванесса была сильной женщиной, но ведь не железной.
— Что! — вскричала она.
— Да. Он — адвокат.
— Вы уверены?
— А то! Помнит он меня? Еще как помнит! Навидался. Куда идем?
Вопрос был удачный, и Ванесса при всем своем уме не смогла придумать ответ. Однако она не сдалась.
— Ладно, — сказала она. — Надо подумать. Идемте в галерею.
Когда они туда пришли, она сказала:
— Есть. Сидите у себя, обедать не ходите. Я скажу, что вам нездоровится. А завтра…
— То-то и оно! Он меня увидит, а старушка — вышвырнет.