— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечал Сэм, не уступая ему в учтивости. Он подумал было, что принесли дело из суда, но тут же отмел эту мысль. Посыльные не носят моноклей и не улыбаются, да и вообще, вид у них похлипче, как-то позеленей. Прежде всего, его поразило, как хорошо выглядит немолодой гость. Это бывало со всеми, кто видел Галли. После той жизни, какую он прожил, он не имел ни малейшего права сверкать и блистать здоровьем — но сверкал и блистал. Былые собутыльники давно расползлись по больницам и курортам, тогда как он шел все выше и выше по ступеням попоек. Галахад Трипвуд открыл секрет вечной молодости: пей непрестанно; прерывай курение только тогда, когда щелкаешь зажигалкой; не ложись до трех часов ночи.
— Да? — сказал Сэм.
— Мистер Бэгшот?
— Да.
— А я Трипвуд.
— Да-а?
— Галахад Трипвуд.
Это имя сработало. Покойный Бэркли Бэгшот часто вспоминал друга. Рассказы о прошлом так или иначе касались блистательного Галли.
— Нет, правда? — обрадовался Сэм. — Отец о вас много говорил.
— Значит, вы сын Хобота! Собственно, я и не сомневался.
— Вы с ним очень дружили?
— Нет слов!
— Поэтому меня назвали Галахадом.
— Естественно! Прекрасная мысль… Сперва Хобот хотел, чтобы я был крестным, но потом поостерегся.
— Ну, спасибо, что заглянули. Как вы меня нашли?
— Сэнди Каллендер дала мне ваш адрес.
— Вы знаете Сэнди? — выговорил Сэм.
— Да, мы знакомы. Она служила в Нью-Йорке у моего приятеля, такой Чет Типтон. Он умер, она приехала в Лондон, искать работу. Моя сестра Гермиона как раз искала секретаря для моего брата Кларенса. В общем, ясно. Когда я утром покидал наш замок, Сэнди дала мне этот пакет. Имя и фамилия заинтересовали меня, я решил передать его сам, предполагая, что вы — сын моего друга Хобота. Не знаю, как оценил бы букмекер мои шансы, но я угадал, вы — его сын.
— А, вон что! Как… как там Сэнди?
— Физически — лучше некуда, духовно — не ай-я-яй. Грустит о чем-то, словно утратила любовь. Прав ли я, полагая, что в этом пакете — ваши письма?
Сэм угрюмо кивнул.
— Так я и думал. Точнее — знал.
Гость смотрел сквозь монокль с несомненным сочувствием. Сэм ему очень понравился, а долгие годы в «Пеликане», где вечно кто-нибудь мучался из-за кредитора, букмекера или женщины, научили его тому, как облегчает душу рассказ о своих бедах.
— Практически, — сказал он, — я мог держать вас на коленях или носить на руках. Надеюсь, вы не сочтете наглостью, если я спрошу, почему вы поссорились?
— Нет, что вы! Но это длинная история.
— Мне спешить некуда. Через какое-то время брат будет ждать меня у «Баррибо», но это — близко, за углом, да и подождет он охотно.
— Выпить не хотите?
— С удовольствием. Если есть, то виски.
— Только виски и есть.
— Превосходно. Я помешал вам работать?
— Вы мне помогли, я совсем запутался. Пишу, понимаете, про котенка, а что он делает — не знаю.
— Ловит свой хвост?
— Хорошо, а потом? Нужен сюжет, и покруче, чтобы пронять этих малюток.
— Конкретней. Умилить, рассмешить, напугать?
— Да что угодно. Я человек покладистый. «Мой малыш», видите ли!..
— Ничего в голову не приходит.
— Что ж, тогда — пейте, — гостеприимно сказал Сэм, ставя на столик стакан, сифон и бутылку.
Подкрепившись первым глотком, Галли закурил сигарету.
— «Мой малыш»… — сказал я. — Я знаю человека, который стоял во главе этого зверского журнала. Некий Монти Бодкин. Вы не встречались?
— Я его видел в клубе «Трутни».
— Как, вы — трутень?! Сэм горько усмехнулся.
— О, да! — отвечал он. — В том-то и дело, мистер Трипвуд.
— Просто Галли.
— Можно?
— Да. Все меня так называют. Значит, вы говорили…
— Про этот чертов клуб. Если бы не он, мы бы с Сэнди не поссорились.
— Она хочет, чтобы вы оттуда ушли?
— Нет. Давайте я начну сначала.
— Превосходная мысль.
Сэм подумал немного, смешал виски с содовой и начал.
— Прежде всего, я обругал ее очки.
— Простите?
— С этого началось. Она их носит?
— Да. Честное слово, жалко. Они ей не идут.
— Вот и я так сказал. Она в них похожа на чудище из космоса.
— Что же она ответила?
— Ну, то и се…
Галли поджал губы. Истинный рыцарь, букмекеров или кредиторов он мог назвать как угодно, но с женщинами был учтив. Когда одна финка (отчасти — итальянка) ткнула его шпилькой в ногу, манера его осталась мягкой, язык — сдержанным.
— Нельзя смеяться над физическим недостатком, — сказал он.
— Каким это?
— По-видимому, она близорука.
— Ничего подобного. В том-то и дело. Это простые стекла. Она их надела для лорда Эмсворта.
— То есть как?
— А так. Чтобы казаться старше.
— Ага, ага… Чет Типтон вообще-то не возражал, но она, вероятно, думала, что брат мой — строже. Это не так, но моя сестра Гермиона вряд ли одобрила бы секретаршу, которой на вид лет восемнадцать.
— Скорее, семнадцать.
— Да, вы правы. А вообще-то для меня теперь все девушки выглядят на семнадцать лет. Странно. То же самое будет с вами. Итак, она озверела?
— Ну, не обрадовалась.
— Рыжие вообще впечатлительны. Но такую размолвку очень легко исправить. Попросил прощения, поцеловал — и все, мир.
— Это еще не все.
— Что ж, расскажите остальное.
— Когда вы дружили с отцом, вы бывали у него в Сассексе?
— Сотни раз! Огромный дом, вроде казармы.
— Вот именно. А знаете, сколько стоит его содержать? В общем, я бы его продал.
— Вполне понятно.
— Тогда я стану совладельцем одного издательства. Судейских способностей у меня нет, а издательских — навалом.
— Дело прибыльное.
— Еще бы! Вот я и хочу в него войти.
Галли задумчиво попивал виски. Ему не хотелось огорчать молодого друга, но все же надо предупредить, что Англия кишит землевладельцами, которые тщетно пытаются продать усадьбу.
— Не так все легко, — сказал он. — Большие усадьбы не покупают.
— Ничего, Пуффи купит.
— Кто?
— Пуффи Проссер, из «Трутней». Он как раз женился, ему нужен дом под Лондоном.
— Что ж, это хорошо. Он богатый?
— Денежный мешок. Его папаша — пепсин[102] Проссера. Надеюсь разорить на двести тысяч, не меньше.
— Как сказал бы мой брат Кларенс, прекрасно, прекрасно, превосходно. Что вы так странно смотрите? Не превосходно? Почему?
— Он хочет, чтобы я сперва отремонтировал дом. Тот разваливается.
— Да, помню. Обшарпанный такой, как будто мыши погрызли. И крыша протекает, всюду ведра… Ремонт обойдется в копеечку.
— Примерно в семьсот фунтов. Я накопил двести.
— Занять не у кого?
— Нет. Но тут случилось это, в «Трутнях»…
— Не понимаю. Что там случилось?
— Поспорили, кто раньше женится. Видимо, на мысль навела женитьба Пуффи.
— Что ж, мысль — прекрасная. У нас в «Пеликане» это было, но мы спорили, кто первый умрет.
— Не очень приятная тема.
— Ах, чего там! В общем, мы все разгорелись. Фаворитом был Чарли Пембертон, под девяносто, со старым циррозом печени. Ваш отец его вытащил и был на седьмом небе. Но, как всегда, выиграла темная лошадка. Через два дня Желтобрюха Страглза переехал кэб. Но я отвлекся. Значит, устроили тотализатор?
— Я принял в нем участие.
— Конечно! Как же еще? А почем билеты?
— По десять фунтов.
— То есть шиллингов.
— Фунтов. Мы разошлись вовсю. А Сэнди рассердилась. Незадолго до того я проиграл на бегах десятку.
Галли кивнул.
— А, ясно! Вы проиграли опять, а она заметила: «Я же тебе говорила!».
— Нет, не проиграл. Фаворитов было всего два, Остин Фелпс, теннисист, ну, вы о нем читали, и такой американец, Плимсол. Он женится на Веронике Педж или там Кедж.
— Уэдж. Моя племянница. Вы знаете Типпи?
— Нет, мы не знакомы. Он вообще живет в Америке. Кажется, скоро приедет — и сразу свадьба.
— Правильно. В начале сентября, в замке. Все графство съедется.
— Да? Так вот, я вытащил Плимсола, а назавтра узнал, что Фелпс поссорился с невестой. Казалось бы, лучше некуда.
— Мне и кажется.
— Смотря в каком смысле. Деньги я получу, а Сэнди — потерял.
Галли покачал головой
— Не понимаю. Ей бы обнять вас, шепча: «Мой герой!»…
— Это еще не все
— Как, опять?
— Сейчас объясню.
— Что ж, объясняйте.
Сэм подлил себе виски. Вообще он почти не пил, но сейчас его тянуло выпить — то ли из-за любовных бед, то ли от того, что рядом был Галахад Трипвуд, располагавший к алкоголю. Отхлебнув как следует, он сказал:
— Она не могла простить, что я отказал синдикату. Галли заерзал в кресле. Сам он рассказывал блестяще и не терпел нечетких сообщений. Если новый, молодой друг, подумал он, не умеет лучше строить повесть, он никогда не угодит такому требовательному журналу, как «Мой малыш».
— Какой еще синдикат? — спросил он, меча огонь сквозь монокль. — Какие такие синдикаты?
— Понимаете, — ответил Сэм, внезапно обретя дар ясности, — мне предложили продать билет за сто фунтов.
— Надеюсь, вы не сделали этой глупости?
— Конечно, нет.
— Молодец. А то я уж испугался.
Сэм испепелил неповинную муху, чистившую о сифон задние лапки.
— Надо было согласиться, — сухо возразил он. — Потому мы и поссорились. Сэнди считает, что лучше верная сотня, чем неизвестно что.
Галли умудренно кивнул.
— Да, у женщин нет спортивного духа. Помню, в детстве кто-то подарил мне десять шиллингов. Парикмахер, который меня стриг, убедил поставить их на достаточно слабую лошадь. Слышали бы вы, что поднялось! Женская часть семьи орала так, словно я банк ограбил. Кроме того, я не выиграл. Да, так что было дальше?
— Спорили мы, спорили, я устоял, а она — взорвалась.
— Цвет волос. Я часто думал, зачем мудрой природе создавать людей, которые просто вынуждены взрываться. Брюнетка или, скажем, светлая блондинка — совсем другое дело. Значит, отдала кольцо?