тояло перед художником при оформляющей работе.
Марксизм как социологическая теория, как наука об обществе может подходить к литературе с нескольких различных точек зрения. Он может брать литературу как отражение общества, и, разумеется, литература отражает общество не только в своих реалистических произведениях, но и в наиболее далеких от реализма. Здесь марксизм берет художественные произведения и анализирует их как с точки зрения более или менее реалистического отражения в них определенных бытовых условий (в этом отношении литература дает богатый материал), так и с точки зрения тех тенденций, тех эмоций, тех идеалов, которые в них отражаются и которые характеризуют личность автора и через нее тот класс, которого он был представителем и для которого он главным образом писал.
Не знаю, стоит ли прибавить к этому, что в большинстве случаев мы не найдем в художественных произведениях классических границ точно определенного класса. Каждый раз мы найдем здесь довольно сложные группы или сплетения групп, говорящих нам через своего выразителя и воспринимающих данное произведение, как его более или менее восторженная или более или менее критическая публика.
Но марксист, как социолог, может подойти к вопросам литературы и иначе. Он может интересоваться литературой не как совершенно своеобразным зеркалом, в котором отражается жизнь, а как самостоятельным социальным явлением, то есть спрашивать себя, как возникает потребность в художестве слова, как отражается, как развивается это художество слова, как оно действует на общество, то есть какую роль играет в нем? Вероятно, не далек тот день, когда и на эти вопросы марксизм даст совершенно исчерпывающие ответы, при этом придется пользоваться отдельными конкретными литературными произведениями уже как иллюстрациями для такой теории литературы.
В такую теорию литературы, кроме общей части, должна войти более специальная, отвечающая на вопрос, как отражаются потребности определенного класса в литературе, как отражаются в литературе классовые сочетания, то есть классовые противоречия или классовые союзы, поскольку они находят отражение в какой-либо конкретной художественной личности. Это значит, что такая частная или динамическая теория литературы должна будет осветить вопрос о законах эволюции литературы в связи с комбинациями классовой борьбы.
Наконец, марксист может подойти к литературе и с третьей, технической, или, если хотите, тактической точки зрения. Он может поставить перед собою такие вопросы: как через посредство литературы воздействовать на массы читателей или слушателей в определенном направлении? Тут могут быть вскрыты на основании изучения законов возникновения и действия литературы определенные приемыхудожественного агитационного воздействия. При этом встанут не только вопросы агитации с использованием художественных моментов, так как и это относится к этой прикладной части теории литературы, нет, тут встанут и вопросы о воздействии подлинно художественных произведений (ибо все они в конце концов агитационны) на массу. Тут придется проследить именно то, что считается за чисто художественную форму; какое именно отсутствие белыми нитками шитой тенденции, какое именно отсутствие дидактики усиливает воздействие художественного произведения на человеческую психику? Тут надо было бы заняться разбором вопроса о том, какую роль играет искусство как чистый отдых, как простая радость жизни и в каких сочетаниях возможно создание таких произведений искусства, которые были бы одновременно содержательны в смысле художественного воспитания людей и заманчиво увлекательны в смысле непосредственного отдыха и наслаждения жизнью.
Все эти вопросы могут быть поставлены социологической теорией литературы в качестве задач практики не только как проблемы творчества отдельного художника, но и как проблемы организации художественных сил определенной партии или даже государства для определенной цели, с одной стороны, использования искусства для жизненных задач, с другой стороны, роскошнейшего обогащения этих жизненных задач искусством.
Таким образом, марксизму предстоит создать, исходя из вышеуказанных соображений, историю литературы, общую теорию литературы, динамическую теорию литературы и теорию литературно-художественной практики. Мы стоим только у начала всех этих задач. Само собою разумеется, что последняя из них, то есть литературно-художественная практика, приводит уже нас из области марксизма как социальной теории в область марксизма как живой социальной силы.
Марксист, как представитель этой силы, может выявить себя в литературе либо как критик, либо как творец.
Марксист-критик непременно должен обладать достаточным запасом чисто теоретического опыта, то есть ко всякому произведению он должен уметь подойти объективно, беспристрастно, отыскать его социальные корни, выяснить его место в обществе, связь с общественными отношениями данной эпохи, главным образом своей эпохи. Ибо критика в собственном смысле, в отличие от истории литературы, должна быть понимаема как живая реакция на произведение нашей эпохи. Но вместе с тем, если для историка литературы — марксиста допустима и даже желательна известная страстность в окончательной оценке художественного произведения или его элементов, как блага или зла для великого дела коммунизма, то такая страстная оценка, боевая оценка, становится уже прямо обязанностью критика. Словом, в критике должен жить настоящий теоретик-марксист во всей строго научной объективности и вместе с тем настоящий темпераментный боец, каким обязан быть подлинный марксист.
Марксист как писатель также чрезвычайно крепкими узами связан с теоретической марксистской работой. Было бы совершенно смешно думать, что культура может помешать марксисту-писателю, что ему чуть ли не вредно разбираться в вопросах истории литературы, в вопросах теории литературы, в вопросах литературной техники, наоборот, все это может быть ему только на пользу, и покачивание головой по части слишком большой образованности того или другого писателя совершенно совпадает с упреком, который Бакунин сделал Марксу: «Он портит рабочих, перегружая их теорией»3. За всем тем вся эта марксистская эрудиция может быть полезной марксисту-писателю только в том случае, если он настоящий художник. Никакие теоретические ухищрения и никакое богатство теоретического багажа не может ни в малой мере заменить подлинного таланта.
Что же такое художественно-литературный талант? Конечно, это есть одна из граней вообще художественного таланта. Художественный талант, если он цельный, полный, сводится к таким трем существенным моментам: остроте наблюдательности, богатству по преимуществу эмоциональной переработки воспринятого, наконец, способности с максимальной убедительностью, ясностью и силой передать это свое содержание (форма). Бывают искалеченные дарования. Дарование, лишенное остроты восприятия и чуткости, может быть довольно сильным, но оно всегда будет несколько туманным, склонным к абстракции и фантастике. Это не мешает тому, что из числа таких художников выделяются иногда очень крупные фигуры. С выпадением среднего момента мы имеем поверхностно импрессионистских художников, которые, однако, могут дать тем не менее чрезвычайно ценные отражения действительности, мало прибавляя к ним своего собственного творчества, за вычетом творчества чисто формального. С выпадением обоих первых моментов мы получаем чисто виртуозную малоценную художественную фигуру. С отпадением третьего момента мы имеем тип Рафаэля без рук, человека, который очень многое переживает, который внутренне для себя и в самые удачные часы для небольшого кружка близких может казаться чуть ли не гением, но который нем социально.
Чем же будет отличаться марксистский талант, коммунистический талант в литературе от всякого другого? Очевидно, тем, что острота восприятия его и чуткость окрашены специфически. Особенно остро воспринимает он то, что имеет прямое отношение к борьбе вчерашнего и завтрашнего дней. Он особенно чутко реагирует на все, что непосредственно или косвенно относится к мировой оси, центральному общественному явлению — борьбе труда и капитала.
Внутренняя переработка этого материала у художника-марксиста происходит также под влиянием основного центра его мышления и его чувствования, то есть настоящий большой художник-марксист, очевидно, должен носить в себе огромный запас идеализма, огромный запас озлобления и омерзения к отрицательным сторонам действительности, огромный запас боевого пыла и т. п., наконец, и в третьем члене полноты художественной даровитости у марксиста будет определенный уклон. Это будет уклон в сторону максимальной ясности и монументальности. Такой марксист будет заинтересован, прежде всего, в том, чтобы найти широкую народную аудиторию, тогда задачи монументальности, ясного выражения своих переживаний будут у него всегда доминировать над всеми остальными.
Лучше всего, разумеется, если такое дарование имеем мы от природы, если марксистский уклон нам дан нашим пролетарским происхождением или революционной практикой лучших годов нашей жизни. Однако не нужно думать, что нельзя по-марксистски воспитывать дарование. Это вполне можно. И поэтому марксист-писатель может очень многое почерпнуть из марксистской литературы во всех ее вышеуказанных частях. Само собой разумеется, проблемы, развертывающиеся перед тобою, когда ты пишешь эти слова «марксизм и литература», так многообразны и широки, что исчерпать их можно лишь в большой книге, и как во всех других моих статьях4, в данном случае я преследую цель только наметить для себя и других основные вехи этого вопроса. О таком отношении со стороны читателя к этой моей статье я его и прошу.