ическим, но претензии его при этих условиях быть интерпретацией определенного музыкального произведения оказались бы покушением с негодными средствами.
Все эти работы по тональной поэзии я проводил исключительно для самого себя. Это, так сказать, моя скрипка Энгра, как говорят французы9. Если в данном случае я печатаю эти две мои работы[168], так же точно как если бы я опубликовал их в иной форме, путем личного наговора их на граммофонную пластинку, то сделал я это исключительно в виде некоторого опыта, отнюдь не выдавая его за что-либо совершенное или приближающееся к совершенству.
Читайте классиков*
Классической литературой называется литература образцовая. Это первое и самое общее определение. Почти у всех культурных национальностей имеется в их литературе век, который они считают классическим, то есть веком наибольшей полноты выражения их народной художественной словесности.
Мы, марксисты, совершенно иначе подходим к анализу социальных явлений, чем буржуазные социологи и историки. Буржуазные социологи очень часто объясняли наступление классической эпохи в литературе разными биологическими аналогиями, сравнивая век наибольшего интереса к искусству с молодостью народа или с его зрелостью и т. д.
Мы знаем, что это не так. Культура каждой нации есть прежде всего культура правящего в ней класса. Каждый класс при своем начале плохо сознает самого себя, свое место в обществе, свои интересы; но если экономические силы его растут и выдвигают его вперед, то растет и его классовое сознание. Огромную помощь в этом отношении оказывает литература. Писатели, являясь самыми чуткими людьми данного класса и обладая способностью увлекательно и заражающе передавать свои мысли, суммировать наблюдения и выражать чувства, создают целые серии произведений, отражающих мир внешний и внутренний — то есть человеческое сознание — под углом зрения особого опыта и особых интересов данного класса.
Растет класс — растет и его самосознание, растет и его литература. Она приобретает необыкновенно напряженно яркий, острый характер, когда класс вступает в борьбу с господствующим классом за власть. В такие годы подымающийся класс считается выразителем всех попранных интересов народа и со-43->
здает широкое миросозерцание с очень далеко идущими выводами, освещенными более или менее общечеловеческими идеалами.
Если подымающемуся классу суждено овладеть властью, то в первый период, пока он устраивается, пока он создает основы государства согласно своему пониманию и пока народные массы продолжают видеть в нем единственного естественного устроителя новой жизни, литература начинает ярко процветать. К этому времени ее бурнопламенность, неудовлетворенность, кипучее бунтарство выветриваются, класс сознает себя господином, защищает это свое господство. Он спокоен, он уравновешен, он находится в своем зените — и в это время выливается в классические формы его литература.
Конечно — это только общая схема. В разных случаях это было различно в деталях.
Из этой схемы видно, что одна и та же нация может пережить и несколько классических эпох. В течение долгого времени, начиная с Возрождения, европейская буржуазия и наиболее образованные представители господствующих классов (то есть часть дворянства и духовенства) обращали свои взоры к классическим эпохам Рима и в особенности Греции, как создавшим непревзойденные образцы художества, в особенности — литературы. Поэтому в течение долгого времени классиками называли именно писателей эпохи зрелости своеобразного буржуазного уклада в этих странах.
В особенности буржуазия Греции, в свою золотую пору, развернула прекрасное, трезвое, жизнерадостное миросозерцание. Недаром в социалистической литературе неоднократно говорилось, что если бы гармоничная, жизнерадостная культура афинского гражданства не покоилась на рабстве и эксплуатации некоторых беднейших слоев, а опиралась бы на машину, то она могла бы приблизиться к тем идеалам человечества, которые рисовали перед нами лучшие представители социалистической мысли.
Очень характерно, что новая буржуазия Италии, Франции и Германии в 16, 17 и 18 веках, достигнув высоких моментов своего самосознания и его литературного выражения, заимствовала формы античной литературы в такой мере, что многие историки литературы называли эти эпохи не классическими, а ложноклассическими.
Классической литературе часто противопоставляют два другие понятия — литературу романтическую и литературу реалистическую.
Основной характер романтизма есть отсутствие соответствия между формой и содержанием. Романтическая литература появляется там, где класс живет неуравновешенной, беспокойной жизнью.
Это бывает, во-первых, с бурно растущими классами. Кипящие в них революционные чувства торопливо выбрасываются наружу, так что произведения кажутся недоделанными и в то же время колоссальными. В них нет чувства меры, вкуса, законченности, но зато они заражают своим горячим содержанием. Но это же бывает и с классами господствующими или приближающимися к господству, если они выбиты из колеи, если чувствуют, что жизненные основы колеблются под их ногами. Тогда появляется чувство недоверия к действительности, отрицание жизни, устремление к мистике и к фантастике. Эти нездоровые уклоны могут временами характеризовать и настроение растущих классов, а именно в том случае, когда они натыкаются на непреодолимое сопротивление и не находят в себе силы проложить себе путь вперед. В наш век, когда научное наблюдение действительности, в соответствии со всем укладом капиталистической жизни, заняло огромное место, многие представители литературы также отдались точному наблюдению и точному отражению окружающего, хотя и в художественных, то есть живых и типичных формах. Так появился реализм. Реализм буржуазный и мещанский, в собственном смысле, соответствует самодовольству победившей буржуазии крупной и средней, отказавшейся в то же время от каких бы то ни было широких идеалов. При таких условиях остается только удовлетворенно отражать свое собственное бытие. Но буржуазный строй создает и массу недовольных, в том числе — и в средней и мелкой буржуазии. Интеллигент не укладывается так просто в буржуазные рамки. Он во многом оказывается жертвой капиталистического строя и протестует против него. Его реализм приобретает поэтому зачастую характер бичующего сарказма, правдивой карикатуры, скорбного протокола. Именно такая реалистическая литература, созданная группами резко оппозиционными по отношению к уравновешенной господствующей буржуазии, являлась славой последних десятилетий.
Так как выражение «классическая» не всегда употребляется только в смысле равновесия содержания и формы, строгости вкуса, законченности, но и вообще в смысле образцового, сильного, в своем роде лучшего произведения, то и самые могучие писатели среди романтиков и реалистов тоже часто носят название классиков. Получаются как бы внутренние противоречивые выражения — классики романтизма, классики реализма.
Конечно, как я уже сказал это об эпохе Возрождения, если класс достигает высшей точки своего развития, то он сейчас же чувствует внутреннее единство с такими классами-победителями во время их развития в прошлом. Пролетариат, в своем развитии также достигнув власти, сломив своих врагов, начав весело и мудро строить новую жизнь, будет, вероятно, близок к классицизму в собственном смысле слова и даст образцы жизнерадостного и уравновешенного искусства, еще более высокого, чем те, которые создавали писатели золотого века в Греции или в Риме, классики 16 века в Италии, 17 — во Франции и 18 — в Германии. В ту же эпоху, когда пролетариат борется за власть, пробивает себе путь грудью, негодует на врагов, издевается над ними, призывает своих сотрудников к мужеству и самоотверженности, он, конечно, находит отзвуки с лучшим искусством эпох или групп революционного романтизма. Наконец, пролетариат обеими ногами стоит на почве научного реализма, и поэтому классики реализма могут быть для него хорошими учителями художественной обработки действительности.
Когда пролетариат создает свою собственную литературу — сперва пролетарскую, а потом и общечеловеческую, — на той небывалой по мощности базе, какой является социалистическое производство, то классики прошлых веков и всех родов, равно как и всякие другие писатели и художники, не признанные образцовыми, превратятся просто в музейно-исторический материал, интересный для понимания прошлого. Но пока пролетариат находится только в пути, в смысле развития своей культуры, классики являются для него очень важным подспорьем в деле повышения художественного умения. Естественно поэтому, что пролетариат питает большой интерес к классикам, во-первых, потому, что он хочет знать прошлое своей страны и человечества, а оно нигде не говорит таким ясным и увлекательным языком, как в произведениях великих писателей, и, во-вторых, потому, что эти писатели прошлого часто выражают очень близкие пролетариату настроения или, по крайней мере, отдельные черты его и притом лучше, чем может выразить молодая литература класса, самые крупные дарования которого отвлечены задачами прямой борьбы и сурового труда.
Русская литература имеет замечательные, признанные в мировом масштабе горные хребты классической литературы. Первым основным таким кряжем является литература дворянского либерализма.
Хотя самодержавие выражало собою главным образом интересы дворянства и торгового капитала, начиная с весьма давних времен и почти до самого падения (ко времени которого, однако, на него значительное давление оказывал промышленный капитал), хотя оно было прежде всего организацией дворянской, значительные слои дворянства находились в резкой оппозиции к самодержавию.