ских сообщений о характере эльберфельдского движения; на крестьян же эти клеветнические сообщения действовали безотказно. К тому же, движение происходило в такое время, когда после пятнадцатимесячного экономического кризиса фабриканты, наконец, снова получили много заказов, а как известно, с рабочими, хорошо обеспеченными работой, не сделаешь революции; это обстоятельство оказало сильное влияние также и в Эльберфельде. Само собой разумеется, что при всех этих обстоятельствах «нейтральные» соседи были всего лишь скрытыми врагами.
Более того! Связи с остальными восставшими районами совсем не были установлены. Время от времени приходили отдельные лица из Хагена; об Изерлоне почти ничего не было известно. Некоторые предлагали себя в качестве комиссаров, но ни одному из них нельзя было доверять. Говорят, что многие курьеры из Эльберфельда и Хагена были задержаны Гражданским ополчением в Бармене и окрестностях. Единственное место, с которым была связь, был Золинген, а там дело обстояло совершенно так же, как в Эльберфельде. Положение там могло быть и хуже, если бы не хорошая организованность и решительность золингенских рабочих, которые, послав 400–500 бойцов в Эльберфельд, все же были еще достаточно сильны, чтобы в своем собственном городе оказывать противодействие буржуазии и гражданскому ополчению. Если бы эльберфельдские рабочие были так же развиты и организованы, как золингенские, шансы на успех были бы совсем иные.
При этих обстоятельствах оставалась только одна возможность; надо было принять некоторые быстрые решительные меры, которые снова вдохнули бы жизнь в движение, привлекли бы к нему новые боевые силы, парализовали бы его внутренних врагов и организовали бы возможно более сильное движение во всем бергско-маркском промышленном районе. Первым шагом должно было быть разоружение эльберфельдского гражданского ополчения, распределение его оружия среди рабочих, затем взыскание принудительного налога для содержания вооруженных таким образом рабочих. Этот шаг означал бы решительный разрыв со всей прежней бездеятельностью Комитета безопасности, вдохнул бы в пролетариат новую жизнь и парализовал бы силу сопротивления «нейтральных» округов. От успеха этого первого шага зависели бы дальнейшие мероприятия, которые имели бы своей задачей добиться получения оружия и из этих «нейтральных» округов, распространить восстание дальше и планомерно организовать оборону всего района. Впрочем, располагая приказом Комитета безопасности и имея в своем распоряжении хотя бы только 400 золингенских рабочих, можно было в один миг разоружить эльберфельдское гражданское ополчение. О мужестве последнего не стоило и говорить.
В интересах безопасности находящихся еще в тюрьме участников майских событий в Эльберфельде, я считаю своим долгом заявить, что все подобные предложения исходили единственно и исключительно от меня. Я настаивал на разоружении гражданского ополчения с первой же минуты, как только начали таять денежные средства Комитета безопасности.
Но почтеннейший Комитет безопасности не имел ни малейшей склонности к таким «террористическим мерам». Единственное, что я провел или, вернее, проделал на свой страх и риск вместе с некоторыми командирами отрядов, — которые все счастливо спаслись и частью находятся уже в Америке, — это то, что мы забрали около восьмидесяти ружей кроненбергского гражданского ополчения, хранившихся в тамошней ратуше. Ружья эти, розданные в высшей степени легкомысленно, попали большей частью в руки склонных к пьянству люмпен-пролетариев, которые в тот же вечер продали их буржуазии. Эти господа буржуа рассылали агентов в парод, чтобы скупить возможно большее число ружей, за которые они платили довольно высокую цену. Эльберфельдекие люмпен-пролетарии продали таким образом буржуазии несколько сот ружей, попавших в их руки вследствие нерадивости и бестолковости импровизированных властей. Этими ружьями вооружили фабричных надзирателей, верных буржуазии красильщиков и т. д., и ряды «благонамеренного» гражданского ополчения усиливались изо дня в день.
На всякое предложение об улучшении обороны города господа из Комитета безопасности отвечали, что все это, дескать, не нужно, что пруссаки не решатся прийти, что они не осмелятся вступить в горную местность и т. п. Они сами отлично понимали, что распространяют таким образом самые нелепые сказки, что город открыт для обстрела со всех окружающих высот даже из полевых орудий, что ничего не сделано для мало-мальски серьезной обороны и что в условиях, когда восстание приостановилось в своем развитии, а пруссаки обладают колоссальным превосходством сил, только какие-нибудь совершенно исключительные события могут еще спасти эльберфельдское восстание.
Между тем прусский генералитет, повидимому, тоже не имел особой охоты начать поход в почти незнакомую местность, во всяком случае пока не будет собрано действительно подавляющее превосходство боевых сил. Четыре открытых города — Эльберфельд, Хаген, Изерлон и Золинген — внушали такое сильное уважение этим осторожным военным героям, что они приказали стянуть из Везеля, Вестфалии и восточных провинций целую армию в двадцать тысяч человек с многочисленной кавалерией и артиллерией, частично переброшенную по железной дороге, и, не осмеливаясь наступать, сформировали за Руром стратегическую группировку по всем правилам военного искусства. Верховное командование и генеральный штаб, правый фланг, центр— все было здесь в наилучшем порядке, как будто перед ними стояла колоссальная неприятельская армия, как будто предстояло сражение с Бемом или Дембинским, а не неравная борьба с несколькими сотнями неорганизованных рабочих, плохо вооруженных, почти лишенных руководителей и предаваемых за спиной теми, кто дал им в руки оружие!
Известно, каков был конец восстания. Известно, что рабочие, которым надоели вечные проволочки, нерешительность, трусость и предательская бездеятельность мелкой буржуазии, ушли, наконец, из Эльберфельда, с намерением пробиться в любую из немецких земель, где имперская конституция могла бы предоставить им какую-нибудь защиту. Известно, каким ожесточенным преследованиям подвергались они со стороны прусских уланов и со стороны натравленных на них крестьян. Известно, что немедленно после их ухода крупная буржуазия опять выползла наружу, велела разобрать баррикады и построила триумфальные арки для приближавшихся прусских героев. Известно, что Хаген и Золинген попали в руки пруссаков в результате прямого предательства буржуазии, и только Изерлон выдержал двухчасовую неравную борьбу с 24-м полком, этим уже нагруженным добычей победителем Дрездена.
Части эльберфельдских, золингенских и мюльгеймских рабочих удалось пробраться в Пфальц. Там они нашли своих земляков, перебравшихся сюда после штурма цейхгауза в Прюме. Вместе с ними они образовали в добровольческом отряде Виллиха роту, состоявшую почти исключительно из жителей Рейнской провинции. Все их товарищи могут засвидетельствовать, что там, где им пришлось сражаться, и, в частности, в последнем решительном бою на Мурге, они проявили большую храбрость.
Эльберфельдское восстание заслуживает более подробного освещения уже потому, что как раз здесь позиции различных классов в движении за имперскую конституцию обнаружились в наиболее ярко выраженном и развернутом виде. В остальных городах бергско-маркского района движение вполне походило на эльберфельдское, но с тем отличием, что там участие или неучастие различных классов в движении не было столь ясным, так как сами классы не были там так резко отделены друг от друга, как в промышленном центре этого района. В Пфальце и Бадене, где почти совершенно отсутствует концентрированная крупная промышленность, а вместе с ней и развитая крупная буржуазия, где классовые отношения более затушеваны, носят более мирный и патриархальный характер, переплетение классов, являвшихся носителями движения, было еще более запутанным. Мы увидим это дальше и увидим вместе с тем, как все эти присоединившиеся к восстанию элементы в конце концов там тоже сгруппировались вокруг мелкой буржуазии как кристаллизационного ядра всего достославного движения за имперскую конституцию.
Попытки восстания в Рейнской Пруссии в мае прошлого года ясно показывают, какое положение может занять эта часть Германии в революционном движении. Окруженная семью крепостями, из которых три являются для Германии крепостями первого класса, постоянно занятая почти третьей частью всей прусской армии, Рейнская Пруссия перерезана во всех направлениях железными дорогами и предоставляет в распоряжение военных властей целый флот грузовых пароходов; при таких условиях рейнское восстание может иметь шансы на успех только при совершенно исключительных обстоятельствах. Только если крепости окажутся в руках народа, жители Рейнской провинции смогут чего-либо достигнуть с оружием в руках. А это может произойти только в том случае, если военные власти, напуганные какими-нибудь мощными внешними событиями, потеряют голову, или же в том случае, если войска целиком или частично примкнут к движению. Во всех других случаях восстание в Рейнской провинции заранее обречено на поражение. Быстрое продвижение баденских отрядов к Франкфурту и пфальцских к Триру привело бы, вероятно, к тому, что восстание немедленно вспыхнуло бы на Мозеле и в Эйфеле, в Нассау и в обоих княжествах Гессен и что еще надежные в то время войска среднерейнских государств примкнули бы к движению. Не подлежит сомнению, что все рейнские войска и, в особенности, вся 7-я и 8-я артиллерийские бригады последовали бы их примеру пли, по меньшей мере, настолько ясно обнаружили бы свое настроение, что прусский генералитет растерялся бы. Вероятно, некоторые крепости перешли бы в руки народа, и если не Эльберфельд, то, во всяком случае, большая часть левого берега Рейна была бы спасена. Все это и, может быть, еще многое другое было потеряно из-за жалкой, мещански-трусливой политики высокомудрого Баденского комитета.
С поражением рейнских рабочих погибла также та единственная газета, в которой они видели открытую и решительную защитницу своих интересов, — «Neue Rheinische Zeitung». Главный редактор, хотя и уроженец Рейнской Пруссии, был выслан из Пруссии; другим редакторам предстояло либо тюремное заключение, либо немедленная высылка. Кёльнская полиция с величайшим простодушием объявила об этом и весьма конкретно показала, что она располагает против каждого достаточными уликами, чтобы тем или иным способом расправиться с ним. Таким образом, газета должна была перестать выходить в тот самый момент, когда неслыханно быстро выросшее распространение более чем обеспечивало ее существование. Редакторы разъехались в различные части Германии, в которых уже начиналось или должно было начаться восстание; некоторые уехали в Париж, где события подходили снова к поворотному пункту