Рыбак продолжал хохотать от радости. Линора снова впала в бесчувственность.
Было очень рано! Ханэта только что проснулась. Сорильо вошел в гардеробную и спросил:
– Сестра спит?
– Да.
– А она?
– Кто она?
– Та девушка, которую я вчера оставил у твоей госпожи.
– Я не видала никакой девушки.
– Ты, видно, ничего не знаешь, Ханэта. Она должна быть вместе с сестрой.
– Не знаю. Я не была у моей госпожи: она заперла дверь своей спальни,
– Может быть, она там? – спросил Сорильо, указывая на дверь соседней комнаты.
– Не знаю. Я не была и там. Я боялась войти. Ночью тут слышался какой-то шорох… Я целый час творила молитву…
– Ну, верно, она там. Сорильо вошел в кабинет.
– Линора! Линора! – прошептал он, увидя в кресле человеческую фигуру, закутанную плащом: тихо подкрался он к креслу, нагнулся и готов был поцеловать неизвестную фигуру, но вдруг отскочил. Усы и эспаньолка остановили пламенное покушение дона Сорильо. Неизвестная фигура открыла глаза, зевнула и поднялась на ноги. Сорильо отскочил еще далее.
– Фернандо!
– Сорильо!
Фернандо не вовсе задохся в шкафе, а только лишился чувств от недостатка воздуха. Когда дверь шкафа была отворена, он понемногу начал приходить в себя и наконец опамятовался. Обессиленный душным заключением, он с большим трудом вышел из шкафа, упал в кресло и заснул. Так объяснил он своему другу причину их странной встречи; в заключение он прибавил:
– Сестра твоя невинна. Она не хотела меня видеть… Я против воли ее прокрался сюда… Если ты видишь в моем поступке оскорбление ее чести, то должен иметь дело со мной.
– Она тебя любит? – спросил Сорильо, взяв его за руку.
– Да.
– Я знал! что же она сказала тебе, Фернандо?
– Она сказала, что мы соединимся – там! – Фернандо указал на небо.
– Бедная страдалица! Она всё еще надеется на свою твердость!
– Уговори ее, Сорильо, обвенчаться со мною тайно…
– А дедушка?
– Он благословит нас, когда уже всё будет кончено.
– Скорей проклянет. Ты не знаешь его характера… Он ужасен, Фернандо… Я испытываю на себе, как он ужасен!
Сорильо подал руку своему другу, и они отправились в комнаты молодого гранда.
– Где же она? – спросил Сорильо, проходя гардеробную.
– Я не понимаю, о ком вы говорите, – отвечала Ханэта.
«Странно!» – подумал Сорильо.
– Дон Фернандо! – воскликнула камеристка, увидя его товарища. – Теперь я просто ничего тут не понимаю!
Гранд Нуньез де лос Варрадос проснулся и позвал слугу. Лопес вошел бледный, испуганный. Смущение его не укрылось от старого гранда.
– Что с тобой, Лопес? – спросил он, вставая с постели.
– Ничего, vuestra grandezza, ничего.
– Руки твои дрожат, ты потупил глаза… ты что-нибудь скрываешь от меня, Лопес! Говори, что ты скрываешь от меня?
Старый слуга медлил. Гранд вспыхнул.
– Ты дурной слуга, Лопес; у тебя есть тайны от господина! Говори!
Лопес силился что-то сказать, но не мог…
– Разве что-нибудь дурное случилось? А! Так, Лопес, так?
– Успокойтесь! – прошептал слуга. – Ничего не случилось, ничего…
– Ничего, Лопес? Так ли делают верные слуги? Ты предаешь меня! Ты меня обманываешь!
– Я сорок лет служу вам, vuestra grandezza. Я никогда не лгал…
– А теперь? теперь ты собираешься лгать… Я вижу, Лопес, ты собираешься лгать!
– Нам угрожает опасность, – проговорил слуга, запинаясь на каждой, слове.
– Опасность! Говори же, Лопес, говори – какая? Ты боишься испугать меня. Не бойся! Ты знаешь, что я не робок. Ты всегда был со мной, ты видел, как я переносил самые чувствительные потери! У меня железное хладнокровие, Лопес, железное. Говори, я твердо выслушаю самую ужасную весть!
И между тем старый гранд дрожал от волнения, ожидая со страхом и нетерпением ответа своего верного слуги.
– Vuestra grandezza! – отвечал наконец слуга, собравшись с духом. – В гербе вашем, который прибит на дверях вашего дома, – воткнут кинжал!
– Кинжал! – повторил с ужасом гранд. – Кто хочет мстить мне? За что?
– Мой приятель, сосед Пио, сказывал мне, что кинжал воткнут сегодня рано, очень рано каким-то высоким мужчиной, в простом платье.
– Кто же он? Чего он от меня хочет? Я не обижал никого, никого.
Между тем слуга вышел и через минуту возвратился с кинжалом.
– Фиорелло! – вскричал гранд, прочитав надпись, вырезанную на кинжале. – Кто такой этот Фиорелло? Я не знаю никакого Фиорелло. Кто из нас имел с ним дело?.. Кто мог нанесть ему обиду, за которую он жаждет крови!
Дверь отворилась; вошел дон Сорильо.
– А, Сорильо, Сорильо! – закричал старый гранд, вздрогнув от нечаянного соображения. – Ты знаешь Фиорелло, Сорильо?
Молодой гранд побледнел.
– Что за странный вопрос? – сказал он, стараясь преодолеть свое смущение.
– Ты знаешь его, Сорильо! ты его знаешь! Что ты сделал ему?
– Я не понимаю вас, дедушка.
– Ты лжешь, Сорильо! Ты хочешь обмануть меня! Ложь – орудие низких рабов. Стыдно лгать потомку Варрадосов! Ты знаешь Фиорелло. Что ты ему сделал? За что он хочет мстить тебе, за что он хочет отнять у меня наследника моего имени?
– Но он не знает меня, дедушка.
– Не знает! Смотри, Сорильо, смотри! – перебил старик, показывая внуку кинжал. – Он знает того, кому хотел напомнить о себе этим кинжалом! Он был в гербе нашем вестником мести, Сорильо!
– Мне изменили! – прошептал про себя молодой гранд.
– Признайся же, Сорильо, признайся! Ты знал Фиорелло? Ты обидел его?
– Дедушка, – отвечал внук, – я не знаю Фиорелло, но я точно нанес ему обиду, за которую он вправе искать моей смерти…
Морщинистое лицо старого гранда сделалось ужасно. Он едва не упал; слуга подскочил и подвинул ему кресло.
– Что ж ты думаешь делать? – спросил старик слабым голосом.
– Драться! – отвечал молодой гранд решительно. Старый гранд вскочил.
– Драться! – воскликнул он. – Потомок Варрадосов будет драться с плебеем! И плебей убьет его, как равного себе; плебей прервет род Варрадосов; плебей одним ударом кинжала кончит древнейшую в мире фамилию! Нет, скорей он кончит жизнь в тюрьме, на плахе! Я увижусь с министром… я поеду к королю…
– Где честь Варрадосов? Где любовь к правде, которою они знамениты? – возразил молодой гранд, устремив на деда укорительный взгляд.
– Ты прав, Сорильо, я забылся… Он невинен… Но что же делать? Он убьет тебя, Сорильо; он подстережет и убьет тебя!
– Нельзя ли помириться с ним, vuestra granclezza; дайте ему денег, – почтительно заметил, слуга.
– В самом деле! – воскликнул старый гранд с радостью. – Если ты обидел его, Сорильо, заплати ему, заплати, сколько он хочет!
– Дедушка, – отвечал Сорильо, – обида не такого рода, чтоб ее можно было загладить золотом; он не такой человек, чтоб согласился за золото носить вечное пятно на своей чести.
– Ты оскорбил честь его, Сорильо, – печально сказал старик, – я от тебя не ждал такого поступка. Он вправе убить тебя, и он, верно, не пропустит случая… Тебе нельзя показаться на улице. Каждая минута твоего отсутствия будет для меня пыткою. Что же нам делать? Говори, чем можно загладить вину твою?
– Я погубил сестру его, дедушка…
– Ты обольстил невинную девушку! Сорильо, Сорильо! Поступок твой недостоин честного человека!
– Простите, я люблю ее. Я должен жениться на ней, чтоб загладить свое преступление, смирить справедливый гнев брата…
Старый гранд с бешенством топнул ногою.
– Жениться! Понимаешь ли ты, негодяй, что значит жениться наследнику имени Варрадосов! Этот великий шаг предки твои совершали торжественно, с разрешения королей, которые сами присутствовали на их брачных пиршествах. Он прибавлял новый блеск к венцу их; он был эпохой; об нем говорили во всей стране. Пятьдесят лет прошло, но я еще и теперь с гордостью припоминаю день моей свадьбы… Весь город толпился у нашего дома; сама королева убирала к венцу невесту мою, первейшие лица в государстве провожали нас к брачному алтарю; сам король держал венец над головою будущей супруги гранда Нуньеза де Варрадоса! И когда мы вышли из храма, меня, как какого-нибудь императора, народ приветствовал радостными криками и поздравлял и громко желал счастья и долгоденствия нашему роду! А ты с своей безродной невестой, ты должен закоулками города пробраться во храм, чтоб не встретить человеческого образа, ты должен спрятать лицо свое от народа, чтоб не возбудить его презрительных взглядов и толков оскорбительного недоумения! О Сорильо, Сорильо! И ты – единственная отрасль нашего дома! И на тебе лежит святая обязанность поддержать знаменитый род Варрадосов!
Старый гранд, обессиленный своей энергической выходкой, в изнеможении упал в кресло и зарыдал. Сорильо, тронутый его отчаянием, бросился в его объятия и произнес со слезами:
– Дедушка! простите меня! Что мне делать? Приказывайте! Я буду вам послушен во всем!
VПод открытым небом
Прошло около месяца. Линора угасала, терзаемая разлукой и опасениями за жизнь своего любовника. Сердце рыбака ожесточилось еще более при виде мучений несчастной сестры. Он не переставал искать случая встретиться с виновником ее погибели и почти не жил дома, подстерегая его на улице. Но напрасны были его старания: дон Сорильо неотлучно был со своим старым дедом, который не переставал с ужасом думать о грозном мстителе и ни на минуту не отпускал от себя своего внука. Три недели прожил Сорильо, почти не показываясь на улицу; тяжело и больно было ему; неизвестность о судьбе Линоры мучила его душу. Несколько раз он пробовал уйти из дому, но старый гранд стерег его на каждом шагу. Наконец время начало охлаждать тревожные опасения, и все в доме стали смотреть хладнокровнее на роковой кинжал с надписью «Фиорелло». Сорильо осторожно вышел из комнаты заснувшего деда и был уже на дороге к жилищу рыбака.