рерогативах. Затем 21 мая 1894 года он новым переворотом отменил конституцию 1889 года, уничтожил свободу печати, гарантии личной неприкосновенности и восстановил действие конституции 1869 года. Слабость радикальных вождей, отсутствие значительного городского центра, где могло организоваться сопротивление, обеспечили Милану успех. В 1895 году можно было надеяться, что кризис подходит к концу. Милан покинул Сербию. Королева Наталия вернулась в Белград. В июле 1895 года министерство было вверено одному из вождей напредняцкой партии, Новаковичу, по справедливости пользовавшемуся всеобщим уважением. Начались переговоры с радикалами[255], был тщательно выработан проект новой конституции. Интрига Милана, обманувшего радикалов, разрушила все. Новакович вышел в отставку (октябрь 1897 г.). Милан вернулся и поселился в Белграде.
Назначенный главнокомандующим армии, он правил именем своего сына при содействии министерства, составленного из его любимцев под председательством Владана Георгиевича. В сессии 1898 года скупщиной приняты были драконовские законы о печати, о союзах, о выборах. Право голоса отнято было у всей мыслящей части сербского народа: журналистов, врачей, адвокатов, учителей, чиновников. В июле 1899 года покушение боснийца Княжевича дало Милану повод обрушиться на вождей радикалов; их впутали в заговор, вымышленный полицией Милана, и подкупленные судьи осудили ни в чем неповинных людей. Сербия подчинена была, в угоду одному-единственному человеку, деспотическому произволу, как вдруг молодой король опомнился, вернул себе власть и поссорился с отцом по вопросу о своем браке. Против воли Милана он женился 5 августа 1900 года на сербке Драге Машиной, бывшей статс-даме королевы Наталии. Министерство получило отставку и заменено было коалиционным министерством из радикалов и напредняков. Все осужденные по политическим делам выпущены были из тюрьмы, изгнанники получили право вернуться на родину.
В результате всех этих потрясений развитие Сербии за последние тридцать лет совершалось гораздо медленнее, чем можно было бы ожидать при других обстоятельствах. Особенно резко это бросается в глаза при сравнении болгарского государственного долга с сербским и при сопоставлении того, что сделано на эти займы. Сербский долг превысил 409 миллионов, и проценты поглощали в год около 21 миллиона, около трети 60-миллионного бюджета. Болгарский долг ежегодно требовал уплаты меньше 20 миллионов, а бюджет превышал 84 миллиона. Однако Болгария снабдила свои войска новейшим вооружением, тогда как Сербия, правда, приобрела около 300 французских орудий (Банжа), но не успела снабдить пехоту скорострельными ружьями. Болгария построила 993 километра железных дорог, а Сербия только 570. Линии, построенные одной французской компанией, в 1889 году были насильственно захвачены сербским правительством, компенсировавшим строителей лишь после длительных переговоров. Помимо железных дорог, важнейшими мероприятиями были: в области административной — организация общин в 1880 году; в области народного просвещения — превосходный закон 1882 года (закон Новаковича), установивший бесплатное и обязательное начальное обучение; ряд законов по здравоохранению и гигиене, опубликованных в 1881 году; наконец, законы 1886 и 1896 годов об армии, в силу которых была установлена обязательная военная служба для всех сербов от 21 года до 51, что дало возможность довести (в теории) численность войска, не превышавшую 22 000 человек, до 353 000, из них 160 000 — на действительной службе.
С возникновением Болгарского государства значение Сербии на Балканском полуострове уменьшилось. По коварному предложению лорда Сольсбёри и его начальника Дизраэли, Берлинский конгресс раздробил созданную Сан-Стефанским договором Великую Болгарию на три части: Македония вновь была отдана под непосредственную власть султана; из области, лежащей между Деспото-Дагом на юге и Балканами на севере, была создана автономпая провинция — Восточная Румелия; страна между Балканами и Дунаем образовала вассальное княжество Болгарию. Румелия получала губернатора из христиан, назначаемого на пять лет Портой с согласия Европы. Болгария должна была управляться князем, избранным населением и утверждаемым Портой и державами. До окончательного установления нового порядка Болгарией должен был управлять русский комиссар; но было оговорено, что этот временный режим может продолжаться не более девяти месяцев. В течение того же срока русские имели право оставаться в Восточной Румелии.
Конституция 1879 года. Александр Баттенбергский. Комиссар по управлению Болгарией, генерал Дондуков-Корса-ков, созвал в Тырнове собрание, выработавшее конституцию; текст ее был принят 16 апреля 1879 года. Княжеское достоинство наследственно в мужской линии по праву первородства. Исполнительная власть принадлежит князю, не ответственному, правящему при содействии министров, ответственных перед народным представительством — Собранием. Собрание законодательствует, устанавливает бюджет и контролирует расходы. Депутаты — из числа лиц не моложе тридцатилетнего возраста, умеющих читать и писать, избираются на три года всеобщим и прямым голосованием, причем избирательным правом пользуется всякий болгарин, достигший 21 года. Когда зашла речь о выборе князя, генерал Допдуков объявил, что царь поддерживает кандидатуру принца Александра Баттенбергского, молодого человека 22 лет, прусского офицера, племянника русской императрицы. Болгары сочли нужным подчиниться желанию «царя-освободителя», и Баттенберг был избран в князья единогласно (27 августа 1879 г.).
Русская опека. Партии. Первые годы существования княжества ознаменовались большими смутами. Вина в этом падала главным образом на русских. Освободив Болгарию, они стремились держать ее под опекой, распоряжаться ею как несовершеннолетним государством, превратить ее с точки зрения политической в своего вассала, а с точки зрения экономической — в колонию. Беспрекословным послушанием болгары должны были расплачиваться за кровь, пролитую русскими солдатами. В Петербурге думали, что покорности от болгар нетрудно будет добиться: их считали за полуварваров, неспособных руководить своими судьбами. Между тем среди этих варваров имелось немало людей, довольно образованных: об этом можно было судить по учредительному собранию в Тырнове, где ожидали увидеть лишь неотесанных крестьян и где в действительности две трети депутатов говорили по-французски, половина — но-французски и по-немецки. Кроме того, при турецком господстве болгары, как и сербы, пользовались довольно широким общинным самоуправлением, так что они оказались до известной степени подготовленными к политической жизни. Наконец, многие болгарские уроженцы окончили университеты в Румынии, России, Германии, Франции; некоторые получили даже ученые степени. Они стремились играть активную роль в жизни освобожденной родины и не могли долго мириться с мыслью, что они — лишь орудия чужеземной воли.
Среди болгар, как и среди сербов, намечались два разных течения. Одни, бывшие студенты французских и немецких университетов, полагали, что народу, недавно освобожденному, хитрому, склонному к заговорам, мало считающемуся с законностью и уважающему только силу, надо давать свободу, так сказать, в малых дозах, и что его следует подчинить мощной центральной власти, которую не должен стеснять в ее общей созидательной работе неустойчивый парламентарный режим. Этим сторонникам сильной власти, именовавшимся консерваторами, конституция казалась слишком либеральной. В этом отношении консерваторы вначале вполне сходились с русским правительством и многочисленными офицерами и чиновниками, которым царь поручил создание новой Болгарии. Но согласие это было непродолжительно. Русское вмешательство скоро оказалось не по душе консерваторам; они, правда, стремились дать Болгарии хозяев, но рассчитывали сами стать этими хозяевами. С 1879 года они уже могли бы взять своим девизом слова, сказанные позднее Стамбуловым: «Болгария для болгар». Наиболее выдающимися людьми этой партии были Начевич, Греков и Стоилов, окончившие университеты в Париже, в Эксе-Марселе[256] и в Гей-дельберге.
Когда русские разгадали намерения консерваторов и сообразили, что те стараются превратить Александра в болгарского князя, а не просто в царского наместника, они стали бороться против своих недавних союзников и искать поддержки у либеральной партии. Эта партия состояла из тех, кто побывал в России, и из тех, кто во времена турецкого владычества жил в изгнании по разным балканским государствам. Сторонники парламентарного режима, они требовали точного применения конституции. Сверх того, они считали вполне законным, чтобы доля влияния в политической жизни княжества принадлежала России. Их вождями вначале были Цанков и Каравелов. В 1882 году партия эта раскололась именно из-за вопроса о русском влиянии после филиппопольской революции и падения Александра. В то время многие, уже не желавшие «ни русского меда, ни русского жала»[257], образовали во главе со Стамбуловым либеральную народную партию, с которой на основе общей ненависти к России вскоре объединились консерваторы. Остаток либеральной партии, по преимуществу руссофильский, раздробился в результате личного соперничества между Цанковым и Каравеловым; но эти разногласия не имели политического значения.
Майский переворот 1881 года. Князь составил свой первый кабинет при участии вождей консервативной партии Грекова, Начевича и русского генерала Паренсова. Но выборы дали большинство либералам, которые немедленно проявили враждебное отношение к министерству. Через шесть дней после созыва собрание было распущено (декабрь 1879 г.). При новых выборах избрано было 138 либералов и всего 32 консерватора. Князь уступил и вверил власть Цанкову и Каравелову. Однако консерваторы остались его закулисными советниками. Под их влиянием князь обратился к царю за советом и получил от него разрешение