видишь ли, надо вернуться, и как можно быстрей.
Он следил за дорогой, притормаживая, когда замечал какой-нибудь выезд сбоку. Но все эти дороги вели к фермам. В этом краю садов не было пастбищ, загонов, изгородей. И кругом автомобили. И они все больше удаляются от Парижа. Так долго продолжаться не может.
— Вон там! — воскликнула Флоранс.
Показалась тропинка, ведущая к рощице. Рене затормозил, поставил машину на обочину и огляделся. Он уже собирался двинуться задним ходом по тропинке, когда между деревьями показался ребенок, игравший в мяч. Рене не стал упорствовать. Он продолжил путь и на небольшой скорости проехал через Сайян. На них медленно надвигалась гора, но там и сям по-прежнему виднелись домишки. Впечатление такое, что за тобой отовсюду наблюдают. Достаточно одного любопытного взгляда: «Что это там остановилась машина? Что это тот тип вытаскивает из багажника?» У Рене не хватало смелости.
— Вон там! — повторила Фло.
Каменистая стенка выглядела гладкой. Здесь, видимо, был когда-то карьер — на насыпи сохранился полуразрушенный барак, вокруг которого переплетались высохшие от жары колеи. Гора обнажила свою красноватую плоть. Рене подъехал и остановился возле барака. Вышел из машины и обошел покинутое помещение. Повсюду валялись ржавые консервные банки, сальные бумажки. Ладно! Сейчас или никогда. Он вернулся к машине. Придется пережить неприятный момент. В это время появился «форд». Притормозил. Водитель, оглядевшись, оценил место. Остановился неподалеку от «ситроена». Из машины вышла женщина с маленьким ребенком.
— Ну-ка быстро, — сказала она.
Ребенок спрятался под навесом. Из машины вылез и водитель, поздоровался с Рене.
— Места прекрасные, — проговорил он, — но чтобы сделать остановку, наездишься. Сколько же я искал какой-нибудь безлюдный уголок. Представляете! Везде столько народа… Рири, иди сюда!
Рене, отчаявшись, сел за руль.
— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Дальше будет то же. Я уже начинаю думать, не лучше ли дождаться темноты, как ты предлагала. В принципе, сейчас безопаснее вернуться на шоссе. Проедем до Шасса. Там свернем на Сент-Этьенн, а у Флера сделаем поворот на Клермон-Ферран. Уверен, что в десять часов вечера в районе Нуаретабля никого не будет.
— Как хочешь.
Она смирилась. Понимала, что они пропали. Какая теперь разница, здесь или где-то еще! Рене развернулся, и они влились в поток машин, направлявшихся к Валансу. У Флоранс нервное напряжение сменилось каким-то оцепенением, почти безболезненным. О Поле она теперь думала скорее с грустью, чем со страхом. Все ее планы новой свободной жизни остались в прошлом. Если она даже выкрутится, все равно ее будут преследовать воспоминания об этой ужасной поездке. Возможно, ей даже больше никогда не захочется встречаться с Рене.
В салоне появился шмель, полетал немного, натыкаясь на стенки, и сел возле заднего стекла. Нетрудно догадаться, что его там привлекало, как и муху утром. Прости, Поль, прости. Я этого не хотела. Мне очень жаль. Я не виновата. Вероятно, не надо было стремиться к другой жизни. Она представила себя в тюремной одежде и грубых башмаках, среди других заключенных в тесном дворе.
— Смотри, — сказал Рене. — Вон еще проселок, который мы не заметили.
Но он не остановился. Он испытывал облегчение от того, что отложил испытание на несколько часов. Теперь он опасался одного: полицейского заграждения, красного щита с надписью «Стоп. Жандармерия». Если они благополучно доберутся до автострады, все будет в порядке. Так далеко от Ниццы проверять машины конечно же не будут, если полиция вообще решится устанавливать заграждения в такой день на автостраде, в час наиболее интенсивного движения. Внезапно потемнело в глазах, и дорога впереди приняла такой вид, как будто он смотрел на нее через залитое дождем стекло. Рене протер глаза. Когда же наконец удастся нормально поесть? Будь он один, остановился бы в Валансе купить хотя бы булочек. Но с Фло об этом нечего и думать. Она слишком напугана.
В предместье на узкой улочке, куда они въехали, начала образовываться пробка. Вокруг теснились лавчонки, садики, строящиеся дома, и все это под солнцем, которое по-прежнему палило нещадно. Ему уже трудно было разобрать, то ли они едут вперед, то ли в противоположную сторону передвигаются разрисованные декорации. Болела голова. Но несмотря на полное отупение, в голове сидела мысль: спасти Фло.
— Ущипни меня, — попросил он. — Чувствую, что засыпаю. На автостраде будет лучше.
Она с силой сжала ему руку. Выехали на широкий проспект, надолго остановились у светофора. Город источал запах дыма и раскаленного металла. Они увидели указатель, сообщавший о приближении к автостраде, но перед ними тянулись десятки машин, за которыми отсвечивала Рона. Еще немного терпения. Немыслимо, чтобы полиция вздумала устраивать проверку при таком движении. Невозможно остановить поток лавы, огромную массу материи, всем своим весом продвигавшейся вперед. Единственная опасность — столкновение, какой-нибудь неудачный удар сзади, который мог бы пробить багажник. Это место у «ДС» довольно слабое. Поэтому Рене не отрывал глаз от зеркала заднего вида, а при торможениях на педаль нажимал очень осторожно. Машины шли теперь бампер к бамперу. Гигантская колонна достигла наконец автострады и там распалась, разделилась на части. Рене осмотрительно пристроился между «ЖС» и «Пежо-304», не вылезая в набиравший скорость левый ряд. Было четыре часа. От реки отражались ослепительные лучи света, а Ардешские горы на другом берегу казались вырезанными из жести.
— Думаю, проскочим, — сказал Рене.
Проскочим! Да он не понимает, что говорит. Или, скорее, помимо воли смотрит на вещи извне, как посторонний наблюдатель. Ему-то ничто не угрожает! Ему не придется отвечать на вопросы полицейских. В Париже он снимет номер в гостинице и будет ждать развития событий. Время от времени будет звонить: «Ну как? Держишься?» Пока ее терзают инквизиторы, он побудет в сторонке. «Зачем она нужна, любовь? — думала Флоранс. — Как будто можно сменить шкуру». На прогулочной скорости с трупом в машине они двигались по дороге, которую туристические путеводители называют живописной. Муж в багажнике! Любовник за рулем! Все это настолько нелепо! Ей даже приходилось делать усилие, чтобы осознать, что это происходит именно с ней. Она чувствовала себя одновременно в центре драмы и в стороне от нее. Она начинала понимать, почему находят успокоение в безумии. Но у нее этого шанса не будет. Она вынуждена идти вперед. Она — как те проклятые женщины, которых раньше на повозках возили к костру. Проехали развязку Роман-сюр-Изер. Справа над дорогой возвышались виноградники, на которых работали крестьяне в широкополых соломенных шляпах. Стоит только перейти эту бетонированную полосу, и окажешься в мире безмятежной природы. Но у автострады свои законы. Она — как государство в государстве. Без визы из него никому не выйти.
— Черт побери, — выругался Рене.
На обочине стоял полицейский, жестом руки призывая водителей сбавить скорость. Машины затормозили, начали еле плестись.
— Несчастный случай? — спросила Флоранс.
— Будем надеяться.
Впереди на площадке для отдыха виднелись автомобили, а на пересечении автострады и выезда развязки стоял еще один полицейский в каске и сапогах. Их неторопливо нес поток. Шедшая впереди «ЖС» проехала перекресток. Полицейский вышел вперед и показал рукой на стоянку. Побледневший Рене остановился. Полицейский подошел ближе.
— Извините. Проверка. Встаньте вон там.
Рене въехал на стоянку.
— Боже мой, — прошептала Флоранс. — Смотри.
Останавливали только белые «Ситроены-ДС». Три машины уже отъехали под строгим взглядом полицейского, стоявшего возле своего мотоцикла. Никуда не деться! Дорога, как конвеерная лента, неумолимо приближала их к гибели. Они превратились в животных, ведомых на бойню.
Рене остановился в нескольких метрах от жандармов, невозмутимо смотревших на них, всем своим видом демонстрируя уверенность в своих силах и в своем оружии. Флоранс уже не знала, жива ли она. И в то же время она остро ощущала свое тело, руки, вцепившиеся в приборную доску, как руки утопленницы, сдавленное сердце. Рене склонился над рулем. Он тяжело дышал, как после долгой пробежки. Двигатель заглох. В наступившей тишине они услышали поскрипывание кожаных ремней жандарма, подходившего к машине. Вот он уже здесь, возле двери. Можно было видеть его ремень и черную рукоятку пистолета в кобуре. Затем появилось лицо. Оно было таким крупным и так внезапно оказалось рядом, что Флоранс отпрянула. В сущности, лицо даже не было строгим… Скорее озабоченным… с голубыми глазами, гладко выбритыми щеками, бусинками пота на висках.
— Откройте, пожалуйста, багажник.
— Там ничего нет, — пробормотал Рене.
— Все равно. Дайте ключ.
— Он не заперт, — выдавил Рене.
Вокруг летали стрижи. Жизнь оставалась еще такой близкой, такой привлекательной, и вот сейчас они ее потеряют. Жандарм выпрямился. Отошел, скрипя сапогами. Виден был только его торс. Затем он появился в заднем стекле. Пальцы Флоранс нервно забегали, вцепились в руку Рене. Жандарм нажал на кнопку замка багажника, и машина чуть просела. Затем, заслонив его, поднялась крышка.
— Фло, — прошептал Рене, — я не виноват.
Они сидели неподвижно, испытывая невыносимые муки. Внезапно оба вздрогнули. Флоранс застонала. С сухим щелчком закрылся багажник. Жандарм отошел на несколько шагов, помахивая рукой.
— Чего он от нас хочет? — пробормотала Флоранс.
— Не задерживайтесь!.. Проезжайте!.. — крикнул он.
— Куда ехать? — спросил Рене.
— Уезжайте!.. Вы мешаете!
Приближался для обыска еще один отловленный белый «Ситроен-ДС». Рене, чувствуя себя как нокаутированный боксер, включил скорость и в полном тумане выехал на соединительную полосу.
— В багажнике ничего нет, — воскликнула Фло. — Боже! Какая радость!
— Извини, — проговорил Рене сдавленным голосом, — но за руль лучше сесть тебе… Я уже не знаю, что делаю… это… вот это… окончательно меня подкосило.