Никто не сомневается в том, что рано или поздно они победят. Всем ясно, на чьей стороне мужество и геройство и на чьей — позорный страх. И колонна убийц во всей своей чудовищности и отвратительности, и все гестапо — только продукт страха. Третья империя никогда не стала бы тем, что она есть, если бы не страх перед коммунизмом; она и сейчас объясняет свои самые отвратительные поступки страхом. При этом мир должен считать трусливого тирана спасителем цивилизации, а государству, которое не знает лучшего способа воспитывать людей, как только путем их умерщвления, — приписывать внутреннюю прочность и долговечность существования! Блаженной памяти царизм был значительно менее прогнившим, за ним стояло хоть какое-то прошлое, которое иногда дает возможность удержаться. А Третья империя не имеет ничего: ни прошлого, ни настоящего; средства, с помощью которых она удерживает власть, выдуманы ею самой и не освящены традициями. Власть Третьей империи не является для страны старым привычным ярмом; она не может использовать веками создававшийся авторитет власти для подавления зарождающихся новых веяний; Третья империя даже решила поддерживать эти веяния. Вопрос в том, как долго она их будет поддерживать и в какой степени обратит их себе на благо.
Кто препятствует незамедлительному наведению порядка, кто содействует застою и путанице в жизни страны и тормозит ее движение вперед? Только само правительство: лишенное традиций, не имеющее опыта, оно не способно ни на что путное, а может лишь поверхностно разрешать отдельные вопросы. «Движение» превратилось в топтание на месте. Приостановилась вся жизнь. Сколько-нибудь серьезные проблемы намеренно смазываются, на первый план выдвигается то, что отвлекает людей от насущных вопросов. Поощряются одуряющие, оглупляющие произведения, на поверхность внезапно выплывает теория арийской расы и немецкого права. Мало этого — насаждаются ненависть, корыстолюбие, насилие над слабыми и небывалая распущенность. Но и этого мало. Главное назначение империи — убивать: этим она начала, этим и кончит. Она убивает не только из человеконенавистничества, хотя, разумеется, питает жгучую ненависть ко всем людям и в первую очередь к избранникам своего народа. Она убивает для того, чтобы подчеркнуть силу своего «движения». Она убивает ради «динамизма». Третий год существования империи прошел так же, как и первый — массовые аресты, концлагери, пытки, виселицы. Самым важным днем второго года ее существования было 30 июня{219}.
Весь цивилизованный мир был тогда поражен личным вмешательством фюрера. По общему мнению, ему приличествовало остаться в стороне от массовых убийств, если уж без них нельзя было обойтись. Но разве мог он оставаться в стороне в столь значительный для него день, когда происходила убедительнейшая демонстрация его системы. Кроме того, он подчинялся велению тех же сил, которые привели его к власти. После Варфоломеевской ночи он вернулся из Эссена. Эссен, мы никогда тебя не забудем! Фюрер произнес прочувствованную речь: он, дескать, «закроет свои глаза» — после того как он закрыл их многим и многим. Эссен, мы не сможем тебя забыть! Его «Рейх» погибнет в своем арийском «пространстве», которое он называет нирваной. Ни одной травинки не вырастет на этом пространстве, как бы обильно оно не было удобрено кровью, примером чему — Эссен. Эссен, Эссен, не оказаться бы тебе роковым для фюрера, которому заплатили и заставили убивать. Правда, это доставляло удовольствие и ему самому. Да и как же иначе, если такому ничтожному человечку вдруг дали возможность безнаказанно убивать?
Для Третьей империи и ее системы характерно, что личное участие фюрера в деяниях 30 июня упрочило его положение на вершине государственной власти и сделало вполне достойным доверия тех, кто его выдвигал. После массовых убийств пишущие человекомашины Третьей империи понесли какую-то чепуху об античной трагедии, желая, очевидно, придать немецкому государству черты древней Эллады. И это также было продиктовано страхом, как многое другое; они старались заглушить мысль об ужасном пути, по которому отныне неизбежно должна была пойти Третья империя и ее фюрер; пойти по грудам трупов, под впечатлением той ужасной ночи. Эта ночь, сочащаяся кровью жуткая ночь, навеки соединила фюрера с умерщвленными им людьми, которые были плотью от его плоти; несчастные люди, не сумевшие жить по нормам своего государства, — они принесли себя в жертву для счастья людей.
ПОСТРОЕНИЕ ДУХОВНОГО МИРА{220}
тмирающая общественная формация не может возродиться; она однократна, как и каждый человек в отдельности. Однако отживающая формация с ее обществом, духовной культурой, экономикой и политической жизнью чрезвычайно редко уходит из жизни без всякого сопротивления, без ожесточенной борьбы с новой, вытесняющей ее формацией, как это произошло в 1933 году, когда упразднили Германскую республику и разогнали ее деятелей. Из этого можно сделать вывод, что эта республика не была достаточно прочной и оказалась неспособной вполне осознать значимость своей миссии и своего права. Это произошло оттого, что в Германии с давних времен гораздо сильнее укоренялось варварство, чем культура. «Варварство» — это воспитание бездушно-бесчеловечного тупоумия, опустошенность, низменные побуждения. Чем гордились немцы и что они считали характерно «немецким», тем, что отличало их от мира и в особенности от Европы? Организованность, техническую пунктуальность, пренебрежение индивидуальностью и ее моральным содержанием, которое должно было быть компенсировано совершенством показной стороны жизни. Однако это им не удалось. Немцы хотели «омолодиться», механизируя свою жизнь, они беспрестанно твердили о старых, усталых нациях, сравнивали себя с Америкой, развитие которой шло между тем по совершенно иному пути. Америка имела свой моральный кодекс — библию — и жила в атмосфере веры в человеческое счастье. Германия же, напротив, — особенно со дня основания Третьей империи, — предавалась все возраставшему пессимизму, для которого и в самом деле имелись большие основания. Народ, упивающийся и восхищающийся «технизацией», организованностью и подчиняющий все остальное этим факторам, — такой народ не создает ничего хорошего. Другие народы не разделяют этого восхищения, и немцы начинают видеть в них врагов. Все это приводит к печальной развязке.
Немцы не извлекли урока из своего поражения. Они считали его результатом недостаточной механизации. Для того чтобы впоследствии покорить мир, они должны были создать государство, творящее бессмысленное насилие, а самим превратиться в беспрекословно подчиняющуюся чернь, — что они и сделали. Никогда не следует забывать непреложную истину: Гитлер — это продукт давно начавшегося умерщвления души Германии; часть немцев еще задолго до Гитлера стремилась к стадности, абсолютной безответственности, к обезличиванию индивидуальности, — и Гитлер осуществил эти стремления. Еще до Гитлера Германия ненавидела интеллектуальность; истоки этой ненависти нужно искать в далеком прошлом, — это зачинатель гимнастики Ян{221}, бархатные куртки со шнурами, которые носили первые германоманы, — представители определенного класса. Этим классом было среднее сословие, последним воплощением которого являются современные национал-социалисты. Пусть они не воображают, что представляют собой нечто новое. От их ненависти к возвышенному образу мыслей и к народной свободе уже давно несло подозрительным душком; теперь от них просто разит зловонием. Такая сильная и единообразная прослойка, как немецкое среднее сословие, должна была когда-нибудь завладеть командными высотами и показать, на что она способна. В результате — диктатура насилия и хитрости, разъединение народа под видом мнимого объединения, натравливание одной его части на другую, и — самое главное — насильственный разрыв культуры двух основных звеньев — интеллигенции и пролетариата, уже ранее договорившихся между собой через голову среднего сословия. Оба эти звена отданы теперь на растерзание жалкому подобию человека, выродку с неполноценным мозгом, который всегда равно ненавидел как интеллигентов, так и рабочих, и теперь осуществляет террор.
Их господство не может быть длительным. Нельзя долго держаться на вершине власти одним только террором, без знания людей, без глубокого изучения социальных проблем. Поэтому, несмотря на то, что меньшинству, проявившему настойчивость, удалось захватить власть, — это надо рассматривать как временное явление; весь ход исторического развития человечества подтверждает неизбежность победы большинства народа. Это большинство в Германии представлено рабочим классом. Сила и мощь объединенной массы трудящихся будут зависеть от подготовленности и целеустремленности отдельных единиц, эту массу составляющих. Можно захватить власть при помощи оголтелого фанатизма, как это, к сожалению, и случилось. Но остаться у власти и умело отправлять функции государственных деятелей смогут только образованные и морально устойчивые люди. Следует поразмыслить над тем, можно ли ограничиться одной экономической доктриной; и будут ли люди удовлетворены, если даже эта доктрина будет претворена в жизнь? Сто лет целесообразно организованной экономики, вероятно, сделали бы людей разумнее; спрашивается, могли ли неподготовленные люди разумно организовать экономику и поддерживать ее в таком состоянии? Убедительный ответ дает общественная формация, павшая в 1933 году вследствие своей неподготовленности. Не помогло ей и создание так называемой надклассовой общности, потому что националистическая психология оказалась сильнее доброй воли и благоразумия отдельных лиц. Поскольку государство стремилось исключительно к показному, каждая попытка придать ему внутреннее содержание была обречена на неудачу. Какую роль может играть культурность отдельной личности, если весь народ в целом предается насилию и лукавству? Для того чтобы в Германии стало возможным создать истинно народное государство, ей необходимо невероятно-невероятно многому научиться. Но учиться не значит размышлять над туманными понятиями, а заново глубоко и серьезно изучать все необходимое, начиная с азов: школьную хрестоматию, которая, наконец, будет содержать правду, настоящую историю, вместо нацистской фальсификации; новую, но по существу очень древнюю мораль, применимую ко всему, что связано с личностью человека, гуманизм в социалистическом понимании. Последующая общественная формация должна быть социалистической; социализму придется заняться основной проблемой гуманизма — проблемой свободы.