Эмиграцию немецкого Народного фронта нельзя смешивать с другими эмиграциями, готовыми пойти на службу к агрессору. Это — полярные противоположности. Следует признать некоторые заслуги эмиграции немецкого Народного фронта и обращаться с ней справедливо, что, между прочим, будет не так уж глупо. Кто-то сказал: «Сажают в тюрьму эмигрантов. Будущее правительство не сажают».
ЦЕЛИ НАРОДНОГО ФРОНТА
лавное — простота и честность: только у тех, кто заслуживает доверия, есть виды на будущее в мире, по горло сытом бессмысленными хитросплетениями и глупой ложью. Жизнь и смерть немецкого Народного фронта зависят от того, задастся ли он достойной и достижимой целью. Он пробьет себе дорогу, если ему будут чужды обман и самообман. Его цель требует высокоразвитого чувства реальности, ибо его цель не власть как таковая, но справедливое и полезное употребление власти.
Ничего не стоило обещать немцам, каждой их категории, всё сразу, зная заранее, что ничего не будет выполнено, или даже не зная этого, а просто болтая почем зря. До 1933 года рабочим обещали социализм, крестьянам — отмену долгового рабства. Избавление крестьянских хозяйств от долгов, уменьшение налогового бремени, защита от судебных санкций — какими только обещаниями не бросались. А теперь, оказывается, можно — и покамест безнаказанно — требовать от целого народа, чтобы он голодал. Голодал не ради каких-то своих интересов, а исключительно в интересах режима.
Рабочим теперь твердят, что вопрос о справедливой оплате их труда встанет лишь после завоевания мирового господства. Но так как мировое господство — иллюзия, то каждая изготовляемая ими пушка переносит этот вопрос на все более и более далекие времена. За напрасный труд вооружения они получают как раз те деньги, которые обычно выдавались в качестве пособия по безработице. Большего напрасный труд и не стоит. Зато здесь есть то преимущество, что в военную промышленность сплавляются безработные. Несмотря на свою напряженную деятельность, они остаются по существу такими же безработными, как и дотоле: труд их напрасен, он никогда не даст никаких плодов, разве только войну и светопреставленье.
Крестьяне нынче говорят, что защита от судебных санкций жестоко их разочаровала. Что касается отмены долгового рабства, то тут, говорят они, ровным счетом ничего не изменилось, зато прежде они сбывали свой товар по настоящей цене когда и кому угодно. Их хозяйства не освободились от долгов, от долгов освободились только земельные магнаты. «Вместо того чтобы уменьшить налоги, в прошлом году значительно повысили их. Гражданский налог — раньше национал-социалисты называли его «негритянским налогом» — не только сохранился, но во многих общинах и возрос. Отмена налога на убой скота обернулась увеличением этого налога». Каждый немец, за исключением нескольких миллионеров и восьмисот тысяч паразитов режима, может сам продолжить список невыполненных обещаний.
Судьба народа — это судьба его женщин и детей. В Нюрнберге так и заявили: «Все, что мы делаем, мы делаем в конечном счете для ребенка». Ну, а не в самом «конечном счете» дети ищут объедков в мусорных ведрах и подряд закрываются школы. Одна из так называемых рейхсфрауэнфюрерш утверждает, что «не вполне свежий ломоть хлеба без сожаления выбрасывается вон». Если бы дело было так! Хлеб съедают с самой твердой коркой, хотя, пользуясь выражением женщин, он «не из чистого зерна», а испорчен примесями. Женщины отлично знают — почему «Отцу всех немецких детей», как приказывает он величать себя в школьных учебниках, не важно, вкусен ли хлеб его детям. Он хочет, чтобы им пришлась по вкусу война.
Женщины считают, что нацистские заправилы лгут им в глаза. «Четыре года мы боролись с нуждой, слушая гордые слова о том, что в нынешней Германии никому не приходится незаслуженно мерзнуть и голодать». В этих словах, особенно когда их повторяют и после четырех лет горького опыта, больше бесстыдства, чем гордости. И все же возможно, что люди, отваживающиеся говорить такое и при нынешнем положении Германии, хоть наполовину а верят в свои слова. Какой-нибудь нацистский заправила произносит их, наверно, из страха перед растущим возмущением и приближающейся народной бурей. Но, кроме страха, здесь такая же доля самообмана. Им-то самим неплохо живется за счет народа, который поэтому, независимо от своего желания, обязан быть довольным.
В речах каждого нацистского заправилы явственно чувствуется огромное самообольщение. Именно блеф — сфера, облюбованная гитлеровским режимом и его записными апологетами. Гитлеризм воображает, что восстановил мнимо потерянную честь Германии: пусть, мол, теперь Германия этим и живет. Гитлеризм воображает, что осчастливил Германию, добившись, чтобы ее боялись, — как будто сама Германия не боится и у нее нет для этого весьма веских оснований. Принято воображать, будто режим, не знающий моральных затруднений, — наиболее прочный режим, и потому, дескать, ему ничего не страшно. Вслед за своим народом он будет обманывать другие народы, покамест не парализует все противные себе силы, «если удастся, то без войны», как уже давно декларируется.
Гитлеровский режим держит в руках Германию, у него реальная власть. Только власть, которой он обладает, и способна прикрыть чудовищную бессмысленность его действий и всех его притязаний. Представьте себе, чтобы секта, не имеющая в своем распоряжении народа, над которым можно глумиться, во всеуслышание заявила: «Мы окружим Францию, отберем у нее колонии и превратим ее в провинцию. Мы укрепимся на Средиземном море, перережем британские морские коммуникации и расчленим Британскую империю. Центральная Европа, как доказывает течение ее рек и расположение ее горных цепей, — немецкая земля. Мы покорим ее и вторгнемся в Советский Союз, из-за Украины, которой не можем пользоваться. Что остается? Америка, считающая себя плавильней рас. Как бы не так! Наша раса — избранная, она справится с остальными. Мы возьмем и Америку».
Секту, которая, не имея за собой конкретной силы, выступила бы с подобным планом, сочли бы шайкой безумцев. Но, судя по чудовищной их программе, правители Германии — это и есть шайка, шайка в буквальном смысле слова. Германия — великая держава цивилизации в те времена, когда она занята своими собственными делами. Перед лицом мировых держав, которые она собиралась разбить, Германия каждый раз оказывалась державой в начальной стадии, причем, как выяснилось в ходе событий, начало было неверно. Неверна до абсурда и сегодняшняя программа, в том числе фраза: «Если удастся, то без войны». Не удастся ни без войны, ни с ее помощью, но пахнет войной — и это в момент, когда людские резервы зачинщика, единственный фактор его силы, смертельно истощены. Ослабить немцев физически, добиться их духовной деградации, загнать их в экономический тупик и деморализовать; а попутно, опираясь на их быстро убывающие силы, завоевать мир — вот она, цель.
Только власть, у него имеющаяся, позволяет гитлеризму делать приготовления, которые фактически ничего не подготовляют. Видимость остается видимостью, и ни сила, ни деньги не могут вдохнуть жизнь в иллюзию. У мира, который хотят покорить, пытаются отнять его духовную основу. Пытаются притупить любовь к свободе, а эта любовь — самое важное для народов, желающих устоять против агрессоров. Но разве можно хитростью или лицемерием выманить у людей инстинкт самосохранения? Напротив, только теперь демократии начинают понимать, какие потери им угрожают. Что же касается немцев, то теперь они знают о свободе гораздо больше, чем во времена, когда им еще разрешалось быть христианами и социалистами, бороться за повышение жалованья, зарабатывать деньги законным путем и не скрывать своих мыслей. Репрессии — кто настолько несведущ в вопросах человеческой природы, чтобы ждать чего-то хорошего от репрессий? Только шайка, дорвавшаяся до власти и потому вконец распоясавшаяся.
Пропаганда, которую ведет гитлеризм во всем мире, даже по подсчетам тех, кого она призвана уничтожить, обходится в двадцать миллионов фунтов. Но если она кого-либо и уничтожает, то только немцев, ибо они оплачивают мираж своей нищетой. На германские университеты денег не хватает, зато не скупятся на немецкие школы за границей, разъездные театры и радиовещание на иностранных языках. Предаваясь безумным мечтам о духовном онемечении мира, обрекают на гибель Германию. Мечтают о том, чтобы народы мира лишились, наконец, духовных корней, утратили свои традиции, свою культуру и веру в себя, после чего они бы стали легкой добычей. «Культурная» пропаганда гитлеризма, рассчитанная на удушение всеобщей культуры, дополняется террористическими актами и шпионажем. Бесчисленное множество политических агентов, которыми одна страна наводнила все остальные, то и дело замышляемые покушения, заговоры и подкупы — все это окутывается величайшей тайной; у столпов режима хватает глупости считать свои тайны нераскрытыми. На переднем плане, в ярком свете рампы, прекрасный оркестр услаждает столицы мира старинной немецкой музыкой, и, как это ни нелепо, режим полагает, что они примут эту музыку за музыку режима и отнесут на его счет не террористические акты, а музыку.
Действия, подготавливающие великий мираж, сами по себе иллюзорны. Никто никогда не жил в таком расхождении с действительностью, в таком полном расхождении с очевидной действительностью. Не только немцы, которых приносят в жертву, но и режим, который ими жертвует, вызывает в конечном счете сожаление, если вообще заслуживает сожаления тот случай, когда глупость человеческая не знает обычных границ. Режим, помыкающий Германией, тянет человечество назад — впрочем, он этого хочет и ищет в этом своего спасения. Упорно проводя идеологию бесчеловечности — а везде прекрасно видят, что это только уловка, — режим вынужден непрестанно опровергать ее своими делами. Он берет себе в союзники лондонское Сити со всеми его евреями и заключает договор с маршалом-большевиком. Тем не менее кое-что от идеологии остается: в отличие от прежних времен, «мораль» теперь не «подразумевается сама собой», что было, как-никак, некоторым ограничением; нет, мораль — это просто-напросто враг. Стоит тебе победить нравственный закон — и твоя власть уже не знает границ. Звездное небо над головой и нравственный закон в груди — притворщикам все нипочем. В действительности же они никого и ничего не у