Пусть Гитлер хоть сто раз клянется, что он приносит в жертву Страсбургский собор, все равно ему никто не поверит. Во-первых, он его никогда не видел. А во-вторых, упомянутое «Общество по делам немцев за границей» безнаказанно — под неусыпным оком жесточайшего полицейского режима — внесло в свои списки Эльзас; то обстоятельство, что он является составной частью Франции, не меняет дела. Но великогерманская пропаганда размахнулась еще шире. Ей уже требуется вся восточная Франция, на Версальский договор она уже давно перестала обращать внимание; теперь она требует вернуться на тысячу лет назад и пересмотреть Верденский договор. При этом утверждается, что Париж находится в зоне влияния немецкой культуры.
Чистейший бред и вранье, от которого вянут уши. И тем не менее могут спросить, почему режим, пусть даже безрассудный и безответственный, допускает такую разнузданную пропаганду. Придется признать, что это — результат непрерывных и незаслуженных уступок. До этого могло дойти лишь потому, что с нацистским режимом обращались так, как если б он был столь же разумным, сколь и сильным. В действительности же его сила вызывает не меньше сомнений, чем его разум, и лишь по всеобщему согласию его считают сильным. Своими силами, в открытой борьбе, он бы не завоевал Чехословакии. Он бы нашел там вторую Испанию и свою гибель — даже без содействия какой-либо западной державы.
Мир, — но то, что было выторговано в Мюнхене, — это не мир. Подлинный мир достигается лишь ценою мужества. Нельзя больше допускать того, что было сделано с Австрией и Чехословакией. Нацизму снова удалось захватить несколько миллионов людей. Той Европы, где человек еще может достойно прожить свою жизнь, становится все меньше и меньше. Если так будет продолжаться и дальше — а дело за немногим, — в Европе исчезнет последний уголок, где можно жить в мире и быть счастливым.
СОЦИАЛЬНАЯ ВОЙНА
оследняя новость: согласно договору Японии предстоит спасать западную цивилизацию; но разве это последняя новость? Разве это новость вообще? Ведь мавры и так уже спасают западную цивилизацию — для того же заказчика. Вильгельмштрассе неожиданно созывает послов иностранных держав. Не приглашен только советский посол. Таким же «ударным порядком» министр пропаганды приглашает к себе представителей мировой прессы, чтобы сделать сообщения чрезвычайной важности. Важности! Все, что ни взбредет этим людям в их мутные головы, не терпит проволочки, ничего нельзя отложить до следующей среды, дипломатию и прессу гипнотизируют тотчас же, после чего биржи дрожат и гадают: что еще замышляет Германия?
Она замышляет столько дел сразу, что их совокупность сводится к нулю. Обычно этого не замечают, ибо a) не может быть, чтобы ужаснейшая машина власти работала на холостом ходу. Ибо b) должна же иметь смысл и цель такая поистине бешеная деятельность. Ибо c) как известно, началась эра религиозных войн. Правда, война механизирована. Но когда в вопросы техники вмешивается мистика, тут человек должен быть ко всему готов. Кстати, для него было бы поучительно приглядеться к некоторым физиономиям. Геринг и Геббельс — это от них-то исходит мистика? Двадцатый век, значительная часть его современников не обладает, конечно, достаточным чутьем, чтобы в это поверить.
Третья империя создает угрозу войны по конвейерной системе. В любое другое время, при любом другом агрессоре жалкой доли нынешних угроз вполне хватило бы, чтобы война во имя дьявола действительно разразилась. А тут все еще не «готовы»; ничего, через шесть месяцев будут готовы, а через двенадцать — наверняка. В 1914 году Клемансо сказал: «Никто никогда не бывает готов, а воевать все-таки воюют». Что, однако, справедливо лишь тогда, когда правое дело говорит само за себя и особенно когда свой народ в нем убежден. В противном случае удобнее не начинать войны, а только ее вызывать, полагаясь на рассудительность остальных и разыгрывая разнузданного хулигана. Выгоднее сеять смуту во стольких точках земного шара, что в конце концов создается угроза всеобщего хаоса. Главное — чтобы гниющее государство заражало гниением все остальные, пропагандируя мистику.
Антикоммунистическое суеверие само по себе достаточно заразительно. Даже в стране, где коммунисты поддерживают правительство и соглашаются санкционировать военные кредиты, это никак не способствует социальному миру; состоятельный буржуа, дрожа от злобы и страха, ждет не дождется коммунистических мятежей; он не только их ждет, он требует их и жаждет. На худой конец их можно подавить, даже если они не состоятся: так было в Германии, вот превосходный пример, он усваивается поистине автоматически. Для «фабриканта милостью божьей» жизнь стала бы прекрасна, если бы удалось разогнать профсоюзы и надеть на рабочих аккуратненькие халатики: на одних — желтые, на других — зеленые, в знак того, что первые никогда не договорятся со вторыми и не потребуют общего повышения зарплаты. Как в Германии, расчудесной стране, куда так и стремится душа.
Тем более что расчудесная страна, не довольствуясь показанным примером, тратит деньги и силы на то, чтобы ее ближнее и дальнее окружение как можно более походило на нее самое. Девизные операции, ради которых она из кожи вон лезет; поставка устаревшего оружия в края, где пахнет фашизмом; в краях, где им еще не пахнет, коричневые дома. Лиги, инструктируемые и учреждаемые; если таковые субсидируются не непосредственно, то затем и существует международный капитал, а это, конечно, главный актив популярного, рационального и кровно связанного с народом режима. Однако зарубежным запевалам диктатуры, подмастерьям, постигающим науку разложения, конверты с необходимым содержимым вручаются лично. Чтобы они не забыли дома, что боязнь коммунизма следует довести до безумия. Самое здоровое — это безумие, благодаря которому вы придете к власти. Подмастерья должны ослаблять свою страну, разлагать народ изнутри, извлекая мистический хмель из простых социальных явлений, которые можно было бы урегулировать разумным путем.
После такой подготовки все будут, наконец, в одинаковом положении. На демократии, если они еще держатся, на народные фронты, если они крепки, не нападет ни Гитлер, ни международный капитал: последний боится потерять свои денежки. Нападения «в ударном порядке», как показывают испанские события, нужно каждый раз ждать изнутри. Сначала выступает Франко, а уж потом появляются «юнкерсы». Так будет выглядеть следующая война; она достаточно знакома нам по своей первой фазе, ибо она уже началась. Дальнейшие ее фазы пока еще не разыгрались. Но их можно предсказать по поведению государства, для которого война — это единственная доктрина и последняя уловка и которому тем не менее война не по силам. Содействуя разложению на стороне, оно само давно уже ничего другого не знает. У него нет народа, у него скоро будет так же мало народа, как у африканца Франко. Оно само вынуждено пробавляться той лживой мистикой, которой надеется одурачить Европу, иначе оно рухнет. Оно вынуждено изображать оживленную международную деятельность — и перед Германией, для которой у него ничего больше нет за душой, и перед всем миром, который иначе не примет его всерьез.
Деятельность без четко намеченной цели, не опирающаяся ни на мужество, ни на силу, — ее придется то и дело расширять. Придется охватить злосчастной сетью весь земной шар. Придется предъявить притязания повсюду, пока сам не запутаешься и не станешь противоречить самому себе. Придется затевать вражду то с одним, то с другим, так что эта неразбериха отпугнет и последнего возможного союзника; заключать такие дружественные альянсы, что вся знаменитая мистика пойдет прахом. Испания борется, подвергшись нападению африканцев, и Германия помогает маврам, отчаянно вопя при этом о своей ответственности перед Европой. Не хватало только союза с желтыми азиатами, и конечно же за ним дело не стало. Политический результат: вокруг Америки увеличивается число ее несомненных противников в будущей войне. Последствие для немецкой идеологии: в Лондоне на нее уже не обращают внимания. Свой крестовый поход против коммунизма гитлеровский посол распродает с лотка, мелочной товар не больно громоздок. И вот этакий лоточник летает по свету и подписывает договоры с желтыми — против Советского Союза, против Америки, против Англии.
Они сплачивают демократии мира, хотят этого демократии или нет. Они кричат, что их фюрер открыл им путь к Атлантическому океану — и Англия тотчас же спешит увеличить свой морской и воздушный флот. На какие только козни они не идут, чтобы изолировать Францию; восемьдесят процентов своих войск они сосредоточивают на западе. А это значит, что они объединяют державы, которым сами же бросают вызов, со страной, и без того обладающей самой старой и самой лучшей армией. Они делают ставку на Италию только потому, что надеются найти там братьев по духу, а между тем все духовное им совершенно чуждо и непонятно. При первой же попытке немцев обосноваться на Средиземном море Италия беспрекословно переходит в лагерь противника. Они не знают, что Средиземное море — это старое море, они ничего не знают; старое море, полное незабытых уроков. Римская империя погибла, когда в Северной Африке высадились германские племена. Откуда и ведать хамью о таких вещах?
Это друзья-собутыльники, мещане медвежьих углов, доморощенные стратеги, которые испокон веков сидели в трактирах и, размазывая по столу лужицы пива, чертили свои собственные планы военных действий, меж тем как битва народов грохотала где-то далеко-далеко. Раньше они не участвовали в делах, теперь, имея за собой военную силу, они хотят в них участвовать, любой ценой, но непременно на первых ролях. Если дать им волю, они приведут к гибели нацию, которую и так уже успели вконец разорить. Не похоже, чтобы им дали волю. В миролюбивых демократиях об этой Германии говорят уже другим тоном. Одностороннему миролюбию приходит конец. В Испании они потерпят первое осязательное поражение, первое военное поражение после морального, нанесенного им Оссецким: неспроста они не посылают туда большой армии. Видимо, генеральный штаб запретил это своему вождю, выходки которого начинают надоедать. Видимо, генералы напомнили вождю, что у него есть еще несколько вопросов, не решенных с немецкими рабочими. Вопросы эти можно назвать: бесправие, голод и явные признаки революции.