жется в таком положении? Это вопрос времени и обстоятельств: принципиальных сомнений тут нет. Националисты сотрудничают с себе подобными, где бы те ни находились. Их враг всегда нация.
Мадридская коллегия юристов, перечислив некоторые фашистские зверства, обращается к мировой общественности с призывом изолировать мятежников, как удаляют из человеческого общества безумцев и дегенератов. Если бы дело обстояло так просто! Эти безумцы — только вершина, и у них, как любому, наверно, ясно, есть опора. Любому ясно, что помутился не разум какого-то К. де Льяно или его немецких двойников: помутился разум целого мира. Мир капитала — вот кто сейчас теряет разум. От безнадежных безумцев он ждет спасения, спасения гибнущего экономического уклада. Вместо того чтобы ценою некоторого самоограничения удержать хотя бы остатки этого уклада, мир капитала отдается на волю гитлерам и франко.
Вот откуда весь хаос наших дней, отказ от права, пренебрежение к человеку, бесчестность правителей, их продажность и преступность. Чудовищность их лжи — это ведь не что иное, как признание того факта, что правда им невыгодна и что на их ниве ничего не растет. При хищническом капитализме не могут расти ни наука, ни искусство. Он вынужден их искоренять. Он вынужден преследовать религии. Он докатился до расистского вранья, чтобы найти объекты для жестокости своих слуг. Последний капитализм и его фашистский лакей беснуются и злобствуют, оперируя пугалом большевизма. Большевизм, дескать, враг цивилизации, капитал и фашизм спасут цивилизацию — вот как изображается дело. Цивилизация — это право, честь, человеческое достоинство, это знание, это умение; это христианская мораль, свобода совести и общество, устроенное так, чтобы люди могли в нем жить.
Капитализм новейшего обличья превращает это наследие цивилизации в самое настоящее рабство, физическое рабство и для человеческих масс, и для каждого индивидуума, усугубляемое порабощением нравственным и психическим, бесправием экономическим и гражданским. Он хватается за крайнее средство, чтобы продлить свои дни, но именует этот акт спасением цивилизации. Капитализм, в новейшем своем обличье, ставит знак равенства между собой и цивилизацией — казалось бы, нелепая дерзость; но, конечно, это просто-напросто передержка — обман и самообман. Невозможно без предлогов и уверток злобствовать против современного тебе человечества, пожелавшего наконец лучшего мироустройства, чем это, отживающее свой век. Для того чтобы заново ввести пытки, нужно найти убедительный довод. Спасение цивилизации. В Силезии арестованных женщин запирают в одиночные камеры, в Мороне (Испания) им отрезали груди. Спасение цивилизации. На рабочих вешают бирки с номерами, чтобы не повадно было заговаривать с кем-нибудь из другого отдела. В рабочем квартале, во всю ширину улицы, враг водрузил плакат: «Мы умрем, но наши жены будут рожать фашистов». Безразлично, в какой стране творятся такие вещи, это спасение цивилизации.
Голос одного фюрера: «Я истреблю половину испанцев». Голос другого: «Пускай Германия издыхает, если нам не дадут ею управлять». Только тогда, когда оно дозволено и с ним мирятся, бешенство проявляется во всей своей полноте. В странах, где капитал еще не погубил цивилизацию, за фашистские методы ее спасения всегда выступает меньшинство. Что означает невмешательство демократий в дела Испании — и Германии? Беспокойство за прочность собственного положения. Цивилизация сохранится лишь в том случае, если это позволит состояние капитализма. Отсюда равнодушие, даже в наиболее здоровых капиталистических странах, со стороны правящего капитала. Отсюда все крепнущая убежденность противоположной стороны: только революция, только она одна способна сказать решающее слово, события требуют ее, она здесь, мы живем в ней.
Во всяком случае, цивилизацию можно спасти — путем революции. Нынешний упадок глубже и ужаснее, чем принято думать. Будь это только упадок буржуазной экономики, ее падение не погубило бы западной цивилизации. Буржуазная экономика как покорительница мира лишь недавно сменила феодализм. Тот был некогда идеологически застрахован и опирался на такую человеческую аргументацию, какая капитализму никогда и не снилась. Когда феодализм рухнул, его конец не помешал цивилизации прибавить к славным своим столетиям еще одно, и притом великое. На этот раз упадок ужасен и глубок, потому что сама цивилизация за него в ответе; она произвела капитализм на свет божий и позволила ему до того зажиться, что его конец может оказаться и ее собственным. Ей грозят увечья и уродство, ибо капитал беснуется и отдает ее на расправу бесноватому палачу. На свою беду, цивилизация забыла, что единственная ее ценность и вся ее жизнь — это человек: человек, а не капитал, не средства сообщения и не технический прогресс.
Одухотворение человека, возвышение его через веру в бессмертную душу — вот что было цивилизацией в религиозные времена. С XV века цивилизация — это значение и умение освобожденного индивидуума. Культ человека и человеческого величия — вот что было единственной целью, покамест цивилизация еще держалась. Она шатается, обесценивается и перестает приносить доход не просто потому, что оканчивается какая-то экономическая эпоха. Нет, безумие капитала только потому и возможно, что человек, привязавшись к вещам, забыл, что самая суть всех вещей — это он сам. У революции, которая сейчас происходит, есть цель — новый гуманизм.
Новый гуманизм будет социалистическим. Социалистическим он будет, конечно, прежде всего по той причине, что заклятым врагом его был капитал, отвратительная жадность, унизившая человека до того состояния, в котором мы сегодня его застаем. Нужен новый экономический уклад, чтобы человек снова воспрянул духом, а не погибал, как теперь, от страха окончательно потеряться. Таков безыменный страх нашего времени, безыменный, сколько бы ему ни давали имен. Чего мы хотим? Мы хотим, чтобы над созвучием вещей, дел, инструментов снова возобладал наш голос, vox humana [6].
ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ВОЙНА-ЗАГОВОР ПРОТИВ НАРОДОВ{247}
ашизм пытается удержаться у власти при помощи потрясений и кризисов, ставя весь свет под угрозу войны. Он находит в других странах сообщников, которые помогают ему держаться у власти.
Но германский народ хочет прав, а не «протекторатов». Он хочет получить собственную свободу, а не покорять чужие народы. Ему довольно вооружений, — он хочет заняться полезным трудом. Он хочет питаться настоящими продуктами. Суррогаты подорвали здоровье германского народа в такой же мере, в какой его обрекает на моральный упадок современный режим — господство фашистских лжецов.
Того, чего требует германский народ, его нынешние правители никогда не смогут ему дать. Поэтому фашизму остается в конечном счете одно — ввергнуть народ в войну.
«Будь что будет» — эта поговорка широко распространена среди германских фашистов. Фашизм не верит в себя. У него нет будущего, как нет будущего и у тех, кто подает ему руку. Уступки, которые предоставляются фашизму, договоры, соглашения, заключаемые с целью отсрочить его гибель, — все это делает войну еще более неизбежной, ускоряет ее развязку. Есть лишь один прямой путь — борьба за ликвидацию фашизма.
Германский народ свергнет фашистский режим. Я утверждаю, что к этому идет дело.
Война может дать фашизму лишь небольшую отсрочку. В массах германского народа зреет решимость бороться против фашизма. Оппозиция внутри Германии является подлинной представительницей всей страны. Германский народ пережил в древние времена нашествия римлян и гуннов, он уцелел после Тридцатилетней войны и бесчисленных бедствий. Он переживет и фашизм.
МУЖЕСТВО!{248}
открываемую нами серию книг войдут сочинения немецких эмигрантов, но издаваться она будет под эгидой интернационального объединения — Ассоциации писателей в защиту культуры.
Защита культуры теперь может быть только интернациональной. Варварство, насаждаемое по всему миру германским фашизмом, распространилось слишком широко. Отдельные национальные культуры не в состоянии успешно ему противоборствовать. Это причина нашего объединения.
Не только мы, писатели, боремся за это дело; да и наши действия тоже еще несовершенны. Объединенный фронт, против гитлеровского варварства — с большим или меньшим успехом — создается левыми партиями всех стран… Освободительная борьба немцев протекает в героическом мраке, покуда и для них не настанет свет.
Демократические государства тоже должны будут объединиться, если захотят сохранить свое существование. Государство и отдельная личность либо должны примкнуть сегодня к единой мировой партии свободы, либо утратить в будущем право судить об истории и определять ее ход.
Понятно ли это всем? Принадлежность к определенной нации не имеет уже той ценности, что раньше. Она начала падать с тех пор, как нации стали равны перед притязающим на мировую власть диктатором, который добивается их распада и поглощения.
Много ли помогает британскому моряку, некогда самому гордому представителю рода человеческого, то, что он британец?
Наглые пираты пускают ко дну его корабль, британский корабль. Он жалуется своему правительству, и тут ему указывают на его же неправоту. Многим ли хуже пришлось бы ему, если б за ним не стояла могущественная нация — если б он был эмигрантом?
Вчера еще британцы были полноправными гражданами своей страны… Но ведь достаточно и одного дня, подобного дню Мюнхена, чтобы превратить в ничто ту или иную народность. Все равно, прозябает ли она в своей стране, или уходит на чужбину, которая вряд ли будет для нее неприветливее оставленной родины.
Трусливый антисемитизм, суеверный страх перед коммунизмом прокладывают себе дорогу в сознании государств, некогда стоявших выше этого. Кажется, будто нации в наше время не имеют сил противиться дурным примерам. Они заявляют о своей готовности предоставить каждому государству обзаводиться той формой правления, которая отвечает вкусам населения. Но они не применили этого принципа к Испанской республике, хотя народ Испании с нею, так же как не применили его к Гитлеру, — а ведь огромное большинство немцев против него. В результате свобода, завоеванная демократическими государствами, в которой они некогда нуждались, как в хлебе насущном, стала им уже совсем не по вкусу. Цивилизованные нации воздерживаются от вмешательства в дела варвара. Они-то не вмешиваются, но тем более вмешивается он. Уже один вид его ослабляет их уверенность в себе. Перемены, которые с ними происходят, они считают делом