Как известно, одна из статей Веймарской конституции предусматривала введение чрезвычайных полномочий и даже установление диктатуры. По иронии судьбы она стоит под номером 48{262} — год революции, которая окончилась неудачей, ибо не смогла установить демократического строя. Имперские президенты могли отменять Веймарскую конституцию, они были своего рода неограниченными монархами — такими правами не пользовался ни один император. При республике парламентские решения повисали в воздухе. Никто, по-видимому, не сознавал, отчего это происходит, но когда имперский президент, имперский совет и имперский суд выступали против этих решений, рейхстаг оказывался практически бессильным. Впрочем, пока статья под номером 48 не применялась, это оставалось незамеченным, так как сам рейхстаг действовал вопреки воле своих избирателей. Выбирали кандидатов от левых партий, но благодаря закулисным маневрам правые снова оказывались в большинстве. На крайний случай оставалась статья о диктатуре.
Надо учиться, как правильно читать конституцию. Она не должна быть копией Веймарской, если только народ стремится к свободе и счастью или хотя бы к ослаблению борьбы за существование. Троица, состоявшая из имперского президента, имперского совета и имперского суда, держала народ в состоянии беспокойства и страха. Новый проект конституции должен упразднить пост президента и совет; что касается судебной палаты, то ее можно сохранить при условии, что она будет подчинена народной воле. Это уничтожит важнейшее преимущество капиталистического класса, который совершенно исчезает с разделением земельных угодий и с переходом крупных предприятий — в том числе и банков — в общественную собственность.
Выдвинутый Единой партией проект конституции отвечает требованиям реальной жизни. Такой и должна быть конституция в век всеобщего стремления к социализму, к социалистической — единственно подлинной — демократии, к социалистической переоценке жизни. Диктатуру одной партии следует отвергнуть, ибо она нереальна. В парламент, представляющий исполнительную власть, должны войти многие партии. Очевидно, мысль о достижении демократии на путях социализма получит всеобщее признание. Для этого потребуется оптимизм. Сильные имеют право быть оптимистами. Кто хочет знать всю правду — учитывает расхождения во взглядах, он старается извлечь рациональное зерно из всех мнений. Это учтено в проекте Единой партии. Меркер, прямодушный и решительный человек, видит, где истина.
По всей Европе действуют осознанные тенденции к преобразованию жизни в социалистическом духе. Социализм — это нечто большее, чем умозрительные рассуждения или узкопартийные интересы. Весь континент — вместе с Британскими островами — видит в социализме возможность возродиться для нового величия.
Во всех европейских странах кипит жизнеутверждающая созидательная работа. В том, что Германия вступает на тот же путь, нет ничего рискованного; это означает, что она снова обретает единство со всей Европой. Это означает, что она, наконец, возвращается в лоно Европы, с которой она связана неразрывными узами.
ПИСЬМО ИОГАННЕСУ БЕХЕРУ
Ваше письмо ко мне с добрыми пожеланиями от Культурбунда{263} явилось для меня радостью и честью. Благодарю от всего сердца: семидесятисемилетний возраст — самое подходящее время для того, чтобы получать итоговые поздравления и знать, от кого они. Наши друзья, Пик и Гротеволь, тоже почтили меня письмами.
То, что я пишу, всегда выражает то, во что я верю и чем являюсь сам. Точно так же, как и Вы; тем больше для нас радости убедиться, наконец, что мы снискали себе постоянное уважение как раз за то, за что желали его. Конечно, мне было бы всего лучше приехать в Берлин. Поверьте, что до сих пор этому мешали лишь весьма значительные препятствия. Очень бы хотелось также, чтобы мои книги, которые так редки здесь, снова появились там, у вас.
Примите мою благодарность. Вашей замечательной организации я желаю, и это поистине общее желание, чтобы она была оценена по заслугам, чтобы ее деятельность приобрела еще больший размах.
ПИСЬМО ВИЛЬГЕЛЬМУ ПИКУ
На двух прекрасных, исполненных глубокого значения телеграммах стоит Ваша подпись. Отто Гротеволь и Вы приветствуете меня от имени Социалистической единой партии Германии. Всех товарищей этой партии я благодарю за честь, которая становится еще выше благодаря отчетливому выражению мотивов ее оказания.
Ибо Вы цените писателя за нравственное и политическое воздействие на нацию, даже на весь мир. Если некиим писателем и достигнута та мировая слава, о которой Вы говорите, то в действительности Вы ее ему обеспечили. Каждый прогрессивный писатель пишет так, как действуете Вы: для будущего. Будущее осознается в борьбе нашего времени и в Ваших прозорливых словах.
Для тех, кто честно и последовательно действует и мыслит, успех предрешен. Дело единой демократической Германии, дело справедливого мира является делом истины, на которую тщетно пытаются набросить тень. На Вашей стороне — сама жизнь. А я, пока я жив, стою за победу жизни и рад, что наши с Вами стремления едины.
СЛОВО К БЕРЛИНУ
ерлинцы: берлинские рабочие, берлинская молодежь и вы, люди старого поколения, которые сохранили память о прошлом и о нас — мы говорим с вами как близкие друзья; несмотря на долгое отсутствие, мы не чужие для вас. Нас разделяют моря и земли, но наша связь — неразрывна.
Берлин — не только ваш, но и наш город. Мы были бы с вами, мы бы не уехали, если бы нас не преследовала мстительная ненависть. Нам угрожала неминуемая смерть. Наших современников, схваченных стоявшими у власти убийцами, уже нет в живых.
Сколько ваших товарищей, наших товарищей пали еще до того, как началась война, являющаяся целью и смыслом существования всякой кровавой тирании. Кровь лилась с самого прихода фашистов к власти. Виселицы, лагеря, застенки — в памяти еще свежи неслыханные бедствия, которые обрушились в 1933 году на немцев, ваших братьев, вас самих и нас. Другие народы испытали все это после нас. Мы — первые.
Многие хотели умереть, многие действительно покончили с собой только для того, чтобы не видеть гибели своего Берлина. Не думайте, берлинцы, что никто не ведал о ваших страданиях, что ваши муки не вызывали у современников ни уважения, ни сочувствия. Это не так. Разрушая Берлин, союзные войска выполняли свой долг. К этому привела роковая воля Гитлера. Мир содрогался от ужаса перед его делами. Он имел наглость избрать Берлин своей столицей. С этих пор мир стал содрогаться от ужаса перед Берлином.
Вы знаете лучше тех, кто сражался против вас, о том, что представлял собой прежде Берлин, с его привыкшим к гуманности населением, с его ясным и прозорливым духом. Берлин был светочем разума в Европе, он был городом света — до того года, как над Германией сгустилась зловещая мгла. Берлин дольше всех преграждал путь гнусным извергам, рвавшимся к власти.
После того как — вопреки вашему желанию — нацисты прокрались к власти, они возомнили, что «радость бытия» состоит в тайной лжи и в тайных убийствах. С гневом и презрением относились вы к тому, что они творили. Из ваших рядов, берлинцы, вышла целая когорта героев, которые пожертвовали жизнью во имя избавления Германии от ужаса. Среди вас были не только соучастники открытых преступлений, которые совершались в течение шести лет, предшествовавших войне — среди вас были также жертвы этих преступлений; их — значительно больше.
Последовала война: последние шесть лет нацистского владычества. И вот тогда, наконец, все немцы, которые недостойны называться этим именем, все равнодушные немцы получили по заслугам за то, что позволили нацистам зайти так далеко, и не только позволили, но даже поддержали их.
Их не поддерживали широкие массы берлинцев, которые с глубоким сомнением взирали на попытки установления мирового господства и ограбления мира. Их поддерживали только спекулянты и безумцы. Мы плохо бы знали Берлин, если бы это было иначе.
Те, кто подвергся вашему нападению, должны были защищать свою жизнь и свою родину от войск преступного авантюриста (к сожалению, эти войска состояли из немцев). Они не могут знать обо всем. В былые времена и они восторгались городом. Весь мир знал о вас, высокосознательные рабочие Берлина. Ваш свободный ум и духовные запросы, ваши могучие организации, ваше стремление к социальной правде — все это вызывало уважение повсюду, все это служило образцом для других народов.
Бесчисленные знатоки высоко оценивали духовную жизнь Берлина, которая отнюдь не сводилась к деятельности мыслителей и служителей искусств, ибо никакой узкий круг людей не может претендовать на то, что представляет всю духовную жизнь Берлина. Только массы могут представлять ее, и только они имеют право на это.
Оставшиеся в живых интеллигенты помнят, как поддерживали связь с берлинскими массами. Большего удовлетворения они не испытывали за всю свою долгую жизнь. Оживленные разговоры, письма, людские толпы и их доверие, наши выступления в магазинах на Германплатце и в Веддинге, наконец ваши шествия и демонстрации, уличные бои — все это для того, чтобы предотвратить беду, нависшую над страной.
Не мы победили нашего врага, врага Берлина, Германии, всего мира. Это пришлось совершить за нас другим. Мы боролись нерешительно, мы заранее оплакивали свое поражение. И вот результат. Покорившаяся насилию Германия словно лишилась всякого рассудка; она принялась вымещать на других несправедливости, которые перенесла сама.