олоконцами этих щупалец, стекающихся к глазу, а, исходя из глаза, пронизывающими своей незримой тканью просторы универсума, осязает он самые отдаленные миры, словно бы держа их в своих руках, он вовлекает вовнутрь себя самую даль. Он карабкается в пространстве от сферы к сфере, все туманящееся среди голубизны небес разлагает он на отдельные пятна, все отдельные пятна разлагает он на звезды, и в каждой разлагаемой им туманности он силой отнимает у царства теней все новые и новые миры. <...> Непременный атрибут реалиста — микроскоп, с помощью которого он получает костлявый остов красоты, раздирая на элементы видимость, которым окружена красота»[1].
По закону романтической антиномии возвращение к «нормальному» зрению (приобретение очков) воспринимается героем как величайшее несчастье — потеря ключа к вратам, за которыми лежат волшебные пространства: «Когда я надел очки, все переменилось: как по волшебству, я вдруг очнулся и уж совсем в другом мире. Все стало таким мелким, бесцветным и беззвучным — сжалось, поблекло и онемело; оформилось и разгородилось. <...> Не то солнце — моя неизбывная гроза! <...> не те звезды — погасли кометы! <...> а месяц — не те его лунные серпы <...> Если бы можно — да некуда! И бесповоротно! — не уйти и не скрыться от этого резко-ограниченного трезвого мира» (С. 70—71).
С утратой «подстриженных глаз» герой оказывается запертым в трехмерном пространстве, и его задачей становится поиск пути назад, в утраченные миры. В ремизовской книге динамика сюжета определяется не внешними событиями житья-бытья юного обитателя найденовского флигеля, а внутренним изменением его души. Дальнейшее сюжетное развитие — это путь возвращения к исходной утраченной гармонии тела — души — духа. Это триединство уже не возникнет само собой — «природное» младенческое равновесие утрачено безвозвратно, но возможно достижение нового гармонического равновесия после превращения героя в художника-творца, поэта, который один способен преодолевать пространство и время.
Книга Ремизова — это произведение о становлении писателя. И здесь художественная концепция ремизовского произведения напрямую связана с философской эстетикой немецкого романтизма, которой было присуще восприятие культуры как формы вечного, первозданного, истинного бытия, существующего вне категорий пространства и времени. Представление о таком бытии дано в книге Ремизова через пространную цитату из повести Новалиса «Ученики в Саисе»: «Тогда светила снова будут посещать землю, <...> тогда солнце отложит свой строгий скипетр и снова сделается звездой среди звезд, и все поколения мира снова сойдутся тогда после долгой разлуки. <...> тогда прежние насельники земли снова к ней возвратятся, в каждом холме зашевелится вновь затлевший пепел, всюду вспыхнет пламя жизни, <...> обновятся древние времена, и история станет сном бесконечного, необозримого настоящего»[1]. Как и для немецких романтиков, для Ремизова художник-творец — это маг, способный проходить сквозь пространство и время, быть свидетелем и участником разновременных исторических событий. В книге «Подстриженными глазами» единое «я» героя-повествователя расщепляется на ряд своих собственных ипостасей, чьи голоса то перебивают друг друга, то вступают в диалог, то звучат единым слаженным хором. Среди этих ипостасей и «я» маленького Алексея, мучительно ищущего при помощи книг пути к прежнему утраченному счастью; и «я» пожилого писателя-эмигранта, хранящего память о мирах, многие из которых оказались темны и трагичны; и торжествующее авторское «я», чей творческий «гений» вольно существует в единении вечного с временным и свободно сливается с другими «гениями», парящими в параллельных пространствах своих временных координат — будь то момент пожара типографии Ивана Федорова, или миг огненной смерти протопопа Аввакума.
Развитие сюжета — это и серия явлений — встреч маленького Алексея с вестниками из иных измерений, которые в трехмерном пространстве принимают самые необычные облики, оборачиваясь то маляром, то святителем, то фокусником. Каждый из них дает Алексею особый знак, подчас такой парадоксальный, как плевок юродивого. Но все это — сигналы из того мира «подстриженных глаз», который ждет и манит исторгнутого из него героя.
В своей книге Ремизов не только щедрой рукой черпал из философской сокровищницы произведений немецкого романтизма, еще раз повторю, — основного философско-эстетического источника «Подстриженными глазами», но также творчески переосмыслял и дополнял идеи немецких романтиков сведениями, почерпнутыми из эзотерических учений XX века, и, в частности, учения Р. Штайнера. У Ремизова утопия уже не оторвана, как у романтиков, от исторической действительности, а существует параллельно с ней, хотя и не пересекаясь, поскольку они находятся в разных измерениях. И здесь большое значение имеет ремизовское представление, основанное на многих источниках, о великом мирообразующем и миротворящем значении Слова. Движение сюжета «Подстриженными глазами» — это и этапы овладения героем магией слова. В финале главы «Магнит» автор осмысляет этот процесс как магическое действие: «Шахматов всю свою жизнь притягивал слова и, размещая рядами, искал закон сочетания речевых звуков. Я всю мою жизнь притягиваю слова, чтобы на свой лад строить звучащие, воздушные, с бьющимся живым сердцем, мои словесные услады. Сила Грамматика и сила Музыканта таятся в этой красной подкове, неподъемной ни лошади, ни лошаку» (С. 202).
Финал ремизовской книги — слияние насильственно вочеловеченного волшебного существа со своей утраченной чудесной ипостасью. В изображении этого процесса Ремизов идет вослед Новалису, чей роман «Гейнрих фон Офтердинген» является мифологическим прототипом его книги. Как и Гейнрих Новалиса, ремизовский герой движется по кругам бездн и пропастей своей души, пока Любовь, лишь мелькнувшая на страницах этой книги в образе исчезающей Белоснежки (соединение лейтмотива Любви с лейтмотивом «карлика» — вспомним название сказки — «Белоснежка и семь гномов»), не откроет вновь его «подстриженные глаза» и он увидит таинство «голубого цветка». Герой книги вновь обретает свои волшебные глаза — образ-символ его дара творца, писателя. Но он обречен на реальную жизнь, и лишь иногда, силой творческой фантазии может перемещаться в иные миры. Финал книги — осознание героем своей двойственной природы и трагического счастья земного существования: «Я как сказочная лягушка, как лебедь, у которых сожгли их шкурку, — вернуться в тот мир мне заказано до срока. Я принужден оставаться среди людей беззащитный. Какая неверная доля! И мое счастье — горькое счастье» (С. 301).
А. М. Грачева
КОММЕНТАРИИ. «ПОДСТРИЖЕННЫМИ ГЛАЗАМИ»
Впервые опубликовано: Подстриженными глазами. Книга узлов и закрут памяти. Париж: изд. YMCA-PRESS, 1951. (ПГ)
Публикации отдельных глав: Узлы и закруты (предисловие). Впервые: Узлы[1] // ПН, 1933, № 4660, 25 дек.; Закруты // ПН, 1934, № 4673, 7 янв.; На счастье. Впервые: под загл.: На счастье. Сведенборг // Новоселье (Нью-Йорк), 1946, окт./нояб., № 29/30; Первые сказки. Впервые: частично, под загл.: Русская земля // Москва (Чикаго), 1929, № 7, сент.; под загл.: Первые сказки // ПН, 1937, № 5767, 7 янв.; Первые слезы. Впервые: ПН, 1934, № 5001, 2 дек.; Каллиграфия. Впервые: ПГ; Куроляпка. Впервые: ПГ; Краски. Впервые: ПН, 1936, № 5498, 12 авг.; Натура. Впервые: ПН, 1936, № 5562, 16 июня; Николас. Впервые: ПН, 1936, № 5588, 12 июля; Слепец. Впервые: ПН, 1936, № 5602, 26 июля; Домашний маляр. Впервые: ПН, 1936, № 5622, 15 авг.; Китай. Впервые: ПН, 1936, № 5651, 13 сент.; Ни на какую стать. Впервые: ПН, 1936, № 5735, 6 дек.; Музыкант. Впервые: ПН, 1936, № 5754, 25 дек.; Парикмахер. Впервые: ПН, 1937, № 5995, 28 авг.; Ножницы. Впервые: ПН, 1937, № 6118, 25 дек.; Холодный угол. Впервые: ПН, 1938, № 6131, 7 янв.; Белый огонь. Впервые: ПН, 1938, № 6365, 30 авг.; Поджигатель. Впервые: под загл.: Аввакум// ПН, 1939, № 6548, 2 марта; Голодная пучина. Впервые: ПН, 1939, № 6494, 7 янв.; Книга. Впервые: ПН, 1938, № 6376, 10 сент.; Книжник. Впервые: ПН, 1938, № 6393, 27 сент.; Отшельник. Впервые: ПН, 1938, № 6403, 7 окт.; Убийца. Впервые: ПН, 1938, № 6418, 22 окт.; Крот. Впервые: ПН, 1939, № 6586, 9 авг.; И позор. Впервые: ПН, 1939, № 6627, 20 мая; Камертон. Впервые: НЖ, 1951, № 27; Магнит. Впервые: НЖ, 1951, № 25; Счастливый день. Впервые: ПН, 1939, № 6677, 9 июля; Травка-фуфырка. Впервые: ПН, 1939, № 6711, 12 авг.; Англичанин. Впервые: НЖ, 1951, № 27; Кокосы. Впервые: ПН, 1939, № 6731, 1 сент.; Голубой цветок. Впервые: ПН, 1940, № 6859, 7 янв.; Карлик монашек. Впервые: Карлик // ПН, 1940, № 6914, 2 марта; Монашек // ПН, 1940, № 6981, 8 мая; Лунатики. Впервые: Русские записки (Париж). 1939, № 19, июль; Бедный Иорик. Впервые: СП, 1947, № 115, 3 янв.; 1947, № 117, 17 янв.; Лягушник. Впервые: НЖ, 1951, № 27; Злые слезы. Впервые: НЖ, 1951, № 27; Белоснежка. Впервые: Новоселье (Нью-Йорк), 1947, № 33/34, апр/май.
Рукописные источники: «Русская земля» [первоначальный вариант гл. «Первые сказки»] — авторизованная машинопись, наборная рукопись для ж. «Москва» <1929> — ЦРК AK. Кор. 11. Папка. 18. «Подстриженными глазами» — планы, черновые материалы к книге. Соответственно по каждой главе: планы, наброски, черновые и беловые автографы, корректуры газетных публикаций с авторской правкой. Датированы: <1930-е, 1940-е>. Дата последнего по хронологии чернового автографа гл. «Декадент» («Белоснежка») — «1946, 11 сент.» — ЦРК АК. Кор. 14. Папки 22—40; Кор. 15. Папки 1—3.