к, в который она попала, в основном состоял из бывших фронтовиков или, во всяком случае, парней и девушек, близких к Александре по возрасту. Они ведь поступали в институт в августе 1945 года. Ребят со школьной скамьи, или, как их называли, «малолеток», на третьем курсе были считанные единицы, зато на втором и первом полным-полно. Так что Александра не чувствовала себя ни белой вороной, ни перестарком, что было для нее важно. Поэтому и учеба сразу пошла хорошо, даже отлично, что и позволило Папикову немедленно выхлопотать «для лучшей медицинской сестры Советского Союза» именную стипендию. Александр Суренович был из тех людей, кто, взяв однажды на вооружение какое-то клише, в дальнейшем пользуется им неизменно. Вот так как-то он назвал Александру «лучшей медицицинской сестрой Советского Союза» и с тех пор во всех официальных представлениях именовал ее только так и не иначе.
К новому, 1948 году пришел в себя после кончины матери Марк и снова стал досаждать Александре своими ухаживаниями, правда, довольно робкими, но все равно очень тягостными для нее.
А в феврале нежданно-негаданно объявился маленький генерал. Как выяснилось, он разыскал Александру через заместителя главврача той больницы, где когда-то работали вместе Александра, ее мама, Карен и Надя, занявшая теперь столь высокую должность. Маленький генерал упрямо посылал цветы, билеты в кино, в театр, в цирк и даже в Большой театр. От этого натиска Александра подрастерялась, что вообще было на нее не похоже. А перед приглашением в Большой театр просто спасовала и приняла его. В течение вечера выяснилось, что маленький генерал обладает явным чувством юмора, а классическую музыку знает гораздо лучше, чем Александра. Но все это, увы, на Александру не подействовало, и у нее не возникло даже намека на живое чувство к упорному ухажеру. То же самое было и с Марком.
– И чего ты носом крутишь? – как-то сказала Надя. – И Марк, и генерал – женихи высший сорт, экстра! Видела, на шоколаде бывает написано «экстра»? Вот так и твои женихи.
– Бери их себе, – равнодушно отвечала Александра, – а я привыкла одна, и мне никто не нужен, кроме того, которого нет и быть не может.
Поговорили об этом и с мамой.
– Они тебе противны? – спросила Анна Карповна.
– Нет. Пожалуй, нет, – удивилась Александра. – Ма, ты имеешь в виду: стерпится, слюбится?
– Что-то вроде этого, – внимательно посмотрев на дочь, сказала Анна Карповна. – Хоть через год, а дитя родить надо, притом в семье. Тут есть над чем подумать.
– От нелюбимого мужа?
– Как тебе сказать, Саша? Большинство рождается от нелюбимых или с той, или с другой стороны. Это мне повезло, а не у всех так, далеко не у всех.
– И что, выходить за «своего» Марка или за «чужого» генерала?
– Не знаю, но время подпирает, решать все равно надо…
– Ничего, ма, я все-таки подожду, – упрямо сказала Александра.
– Пока я в силах, мне бы хотелось поднять ребенка. Кто тебе поможет?..
– Ой, мам, я не успела тебе рассказать. Наташа Папикова пыталась дать мне деньги, когда я была на их новоселье. Ты, говорит, невеста, купишь себе одежку, обувку, пятое-десятое. Это их с Александром Суреновичем была общая просьба. Я отказалась. У меня и так стипендия Бурденко[16] в институте, да еще за каждую операцию платят прилично. Я ведь не полная дура, знаю, чьих рук это дело…
– Есть гордость, а есть гордыня – не лучшее качество, – сказала мать. – Я и сама грешу гордыней, это у тебя наследственное. А надо бы, наверное, отставить ее в угол. Ты ведь с этими людьми прошла и огонь, и воду, и медные трубы?
– Да, прошла.
– Значит, их помощь принять можно, хотя это дело твое. Я бы из-за своей спеси не приняла.
– Ну вот, мама, и мне тяжело. А что касается женихов, то тут Надя права: справные, – с усмешкой употребила она деревенское словцо, – справные, мамочка, женихи, да бог с ними. Надо хоть четвертый курс закончить, выйти на прямую…
– Глупости мы с тобой говорим, – вздохнула Анна Карповна. – Человек предполагает, а Бог располагает. Думаю, ты в один день замуж выскочишь, как в омут головой… Дай бог, чтоб удачно!
В конце июля 1948 года приехала из поселка Ксения поступать на биологический факультет Московского университета. Александра настаивала, чтоб, пока экзамены, она пожила у них с мамой в «дворницкой», но Ксения категорически отказалась и смогла устроиться в общежитии. Ее поселили в комнате на двадцать человек.
Как-то августовским вечером поскребся к ним в дверь старичок дядя Вася, только что заступивший на ночную смену в кочегарку.
– Нюра, там вашу дочку спрашивают, – сказал он через дверь.
Хотя уже стемнело, время было еще не позднее. Анна Карповна и Александра только собирались укладываться.
Анна Карповна открыла дверь.
На пороге «дворницкой» предстал военный в белом мундире. «Довольно рослый, а Саша дразнит его “маленьким”», – подумала Анна Карповна, уверенная в том, что это и есть надоедливый Сашин ухажер.
Александра стояла далеко от двери в темном углу комнаты. В руках ее как на грех была чашка с водой, которую она намеревалась поставить на тумбочку рядом со своей постелью.
Чашка выпала из ее рук и разбилась вдребезги.
– Ва-анечка! – вскрикнула Саша и, стремительно пробежав по комнате, бросилась на шею гостю.
Она целовала его горячо, истово.
– Господи! И откуда ты взялся, Ванечка? – Она даже не обратила внимания на то, что он генерал. – Мамочка, познакомься, это Ваня, мой комбат.
Генерал молча поклонился Анне Карповне.
– Проходьте, – радушно развела руками Анна Карповна, – ласкаво просимо!
– Мама, – плотно притворив дверь, сказала Александра, – говори по-русски.
Анна Карповна пожала плечами.
– Ой, Ванечка, а я только сейчас заметила, что ты генерал!
– Недавно дали, – вытирая тыльной стороной ладони под глазами, сказал бывший комбат штурмового батальона морской пехоты. – Сегодня форму получил – и сразу к тебе… Я давно хожу вокруг вашего дома, не один месяц. Я ведь обещал, что приду с войны генералом… А что генерал, так это нашему комдиву спасибо. Тогда, в Севастополе, на другой день проверяющий генерал улетел в Москву, потом сразу же ты уехала из батальона… А меня никто не вызывает, я все исполняю должность комбата с твоей одной звездочкой младшего лейтенанта. Потом, наконец, вызвал меня комдив. Оказывается, не дал он ход делу по моему разжалованию, замял его на свой страх и риск. Так вот, вызвал, вернул майорские погоны и вручил мне предписание о переводе. Как-то сумел договориться наш комдив… И шито-крыто.
Анна Карповна перекрестилась.
– Да, вот так получилось, – продолжал гость, – потом меня в Китай послали. А в Москву перевели на генеральскую должность.
– Боже мой! Так ты и есть полковник из Китая?! Мне тебя еще в прошлом году подруга обещала. Садись, Вань. А лучше пойдем гулять по Москве. Можно, ма?
Анна Карповна кивнула и засмеялась от общей радости.
– Если мы до утра прогуляем, я сразу на работу! – уже из-за двери крикнула Александра.
– Хорошо, – громко отвечала Анна Карповна. Села на табуретку и заплакала тихими горькими слезами: так внезапно исполнились ее пожелания.
6 октября 1948 года в 21.00 по московскому времени два стратегических тяжелых бомбардировщика Ту-4[17], переделанные под транспортные самолеты, поднялись с секретного подмосковного аэродрома и взяли курс на Саратов, где им предстояла дозаправка комплекта из 22 топливных баков, размещенных в крыльях четырехмоторных гигантов. Конечно, если бы весь комплект топливных баков (более 11 тонн горючего) был заполнен на сто процентов, Ту-4 смогли бы долететь до цели перелета без промежуточной посадки. Но самолеты были недозаправлены специально, чтобы вес незалитого топлива можно было заместить грузом дополнительных лекарств, перевязочных материалов, медицинской аппаратурой да и самими медиками.
Днем студентку четвертого курса Александру Домбровскую вызвали с лекций на кафедру Папикова, где она продолжала работать лаборанткой на полставки.
– Немедленно домой! Два часа на сборы. Желательно надеть военную форму и сапоги, ордена или планки. Взять все необходимое, как на войну, – шагая взад-вперед по кабинету, отрывисто говорил Папиков. – Сбор в семнадцать ноль-ноль здесь. Куда? – останавливаясь посреди кабинета и, меняя тон, спросил он самого себя. – Этого я не знаю, но что-то чрезвычайное. За нами придет машина.
– Неужели война?! – встретила разгоряченную быстрой ходьбой Александру Анна Карповна.
– Непохоже. Но что-то из ряда вон выходящее. Нас никогда так не дергали. В команде Папиков, Наташа, Горшков, я и сам Иван Иванович – наш бывший начальник госпиталя, а теперь замнаркома, извини, замминистра. Надо мне еще по пути забежать на квартиру к Ивану, оставить ему записку. Потом он наверняка придет к тебе, ма, ты ему все объяснишь. А по телефону ему звонить я не стану. Зачем его баламутить?
– Понятно. Ване я все объясню, ты будь спокойна. Как у тебя с ним? – потупившись, спросила Анна Карповна. Вопрос был для нее очень нехарактерный.
– Привыкаю, – не глядя матери в глаза, отвечала Александра, – он хороший, а тем более адмирал, – закончила она с явной самоиронией в голосе.
– Дай бог, – сказала мать, – человек он чистый, это правда – и тебя любит, это тоже правда…
– Да-да, мамуль, все в порядке! – скороговоркой выпалила Александра, надевая заплечный мешок, привезенный еще с войны и полный сейчас необходимыми пожитками. – Поправь, пожалуйста, лямки на спине. Спасибо.
– Присядем на дорожку, – предложила мать.
Присели на табуретки, помолчали минуту.
– С Богом! – первой поднялась со скрипучей табуретки Анна Карповна, троекратно поцеловала дочь и перекрестила. – С Богом!
О чреве тяжелого дальнего бомбардировщика, приспособленного на скорую руку под транспортный самолет, трудно было сказать «салон». Наверное, правильнее будет говорить «пространство». Так вот, все это немаленькое пространство – шагов тридцать в длину и шагов семь в ширину – было настолько забито всевозможными тюками и коробками, что для людей почти не оставалось места.