Американец обратился к малоэнцу:
— Островитяне большие знатоки моря, чем жители побережья.
— Это верно, куда нам? Ведь мы и не на земле и не в море.
— Что это за штука — Менкье? — спросил американец, — Куча вредоносных камней, — отвечал малоэнец.
— Есть у нас еще и Греле, — присовокупил гернсеец.
— Правильно, черт возьми, — подтвердил малоэнец.
— И Шуас, — добавил гернсеец.
Малоэнец расхохотался и сказал:
— Ну, если так, то есть у нас и Дикари, — И Монахи, — заметил гернсеец.
— И Селезень, — воскликнул малоэнец.
— Сударь! Последнее слово осталось за вами, — вежливо вставил гернсеец.
— Малоэнцы не младенцы! — ответил, подмигнув, малоэнец.
— Разве нам придется проходить мимо всего этого скопища утесов? — спросил турист.
— Нет. Мы их оставили на юго-юго-востоке. Уже миновали.
И гернсеец продолжал:
— В Греле наберется пятьдесят семь скал, считая большие и малые.
— А в Менкье — сорок восемь, — подхватил малоэнец.
Тут между малоэнцем и гернсейцем разгорелся спор:
— Мне кажется, уважаемый господин из Сен-Мало, что вы забыли присчитать еще три скалы.
— Все сосчитаны.
— От Дерэ до Главного острова?
— Да.
— А Дома сосчитали?
— Семь скал посредине Менкье? Да.
— Вижу, вижу, вы знаток скал.
— Куда годится малоэнец, ежели он не знает скал!
— Приятно послушать рассуждение француза.
Малоэнец, поблагодарив его поклоном, сказал:
— Дикари — это три утеса.
— А Монахи — два.
— А Селезень — один.
— Понятно. Раз селезень — значит, один.
— Ничего не значит. Вот Сюарда одна, а в ней четыре утеса.
— Что вы, собственно, называете Сюардой? — спросил гернсеец.
— Сюардой мы называем то, что вы называете Шуасом.
— Нелегко пробираться между Шуасом и Селезнем.
— Да, только птицам удается.
— И еще рыбам.
— Не очень-то. В бурю их бьет о скалы.
— А в Менкье есть отмель? — Вокруг Домов.
— Восьми скал, которые виднеются с Джерсея?
— Вернее, с Азетского побережья, да только не восемь, а семь.
— В отлив по Менкье можно даже прогуляться.
— Конечно, ведь там встречаются мели. — А Дируйль?
— Ну, Дируйль ничуть не похож на Менкье.
— Я хочу сказать, что там тоже опасно.
— Со стороны Гранвиля.
— А вы, жители Сен-Мало, видать, так же, как и мы, любите плавать по здешним водам.
— Совершенно верно, — ответил малоэнец, — но только с той разницей, что у нас говорят: "Мы привыкли", а у вас:
"Мы любим".
— Вы — отличные моряки.
— Я-то торгую скотом.
— Забыл, как звали знаменитого моряка из Сен-Мало?
— Сюркуф.141
— А другого?
— Дюге-Труэн.
Тут в разговор вмешался коммивояжер из Парижа:
— Дюге-Труэн? Тот, которого поймали англичане? Вот был храбрец и любезник! Он пленил одну молоденькую англичанку, и она вызволила его из тюрьмы.
В этот миг раздался громовой голос:
— Да ты пьян!
IV. Глава, в которой обнаруживаются все качества капитана Клюбена
Пассажиры обернулись.
Оказалось, капитан кричал на рулевого.
Сьер Клюбен никому не говорил «ты». И раз Клюбен набросился на рулевого Тангруйля, значит — он был вне себя от ярости или же притворялся разъяренным.
Своевременная вспышка гнева слагает ответственность а иной раз и переносит ее на другого.
Клюбен, стоя на капитанском мостике между двумя кожухами, пристально смотрел на Тангруйля. Он повторил сквозь зубы: "Пьяница!" Рулевой из благородных понурил голову.
Туман все ширился. Он уже заволакивал чуть ли не полгоризонта. Он расползался по всем направлениям: ведь туман растекается, словно масляное пятно. Он наплывал незаметно.
Ветер подталкивал его медленно и бесшумно. Мгла исподволь овладевала океаном. Она подкрадывалась с северо-запада, и пароход шел ей наперерез. Казалось, что впереди — огромный скалистый берег, колыхающийся, расплывчатый. Он стеной вставал на море. Четко виднелся рубеж, до которого доходило водное пространство и где оно обрывалось, исчезая в тумане.
До этого места было еще около полумили. Переменился бы ветер, и Дюранду не затопило бы туманом, но ветру надо было перемениться сию же минуту. Промежуток в полмили исчезал и укорачивался на глазах: Дюранда подвигалась, туман подвигался тоже. Он шел навстречу пароходу; пароход шел навстречу ему.
Клюбен дал команду подбросить угля в топку и повернуть к востоку.
Некоторое время плыли вдоль стены тумана, но он все приближался. Корабль, однако, еще был залит ярким солнечным светом.
В этих маневрах, которые вряд ли к чему-нибудь вели, терялось время. Ночь в феврале наступает быстро.
Гернсеец внимательно вглядывался в туман. Он обратился к малоэнцам:
— Ну и туман!
— Сущая мерзость на море, — заметил кто-то из малоэнцев.
Другой добавил:
— Всю поездку портит.
Гернсеец подошел к Клюбену и сказал:
— Капитан Клюбен! Боюсь, что нас застигнет туман.
— Хотел я остаться в Сен-Мало, да мне посоветовали идти, — заметил Клюбен.
— Кто же это?
— Опытные моряки.
— Значит, у вас было основание пуститься сегодня в путь. Кто знает, а вдруг завтра нагрянет буря. Такая уж пора наступила, жди непогоды.
Прошло несколько минут, и Дюранда нырнула в белесую гущу тумана.
Тут произошло нечто необычайное. Внезапно с кормы не стало видно носа, а с носа не стало видно кормы. Влажная серая перегородка поделила пароход надвое.
Потом пароход весь погрузился в туман. Солнце словно превратилось в огромную луну. Всех начало трясти от холода.
Пассажиры натянули на себя пальто, а матросы куртки. От морской глади веяло ледяной угрозой. Глубокая тишина, казалось, что-то в себе таила. Все было тускло и мертвенно.
Черная труба и черный дым боролись со свинцово-серой мглой, окутавшей корабль.
Курс на восток теперь потерял всякий смысл. Капитан снова взял курс на Гернсей и усилил пары.
Пассажир-гернсеец, слоняясь вокруг котельной, услышал разговор между негром Энбранкамом и его приятелем кочегаром. Пассажир насторожился. Негр говорил:
— Утром при солнце мы шли еле-еле, а теперь, в тумане — на всех парах.
Гернсеец поднялся к съеру Клюбену и спросил его:
— Капитан Клюбен! Ведь нам опасаться нечего, отчего же мы так быстро идем?
— Что поделаешь, сударь! Нужно наверстать время, упущенное по вине пьянчуги рулевого.
— Что правда, то правда, капитан Клюбен.
— Спешу добраться до места, — присовокупил Клюбен. — Хватит с нас и тумана, нечего нам дожидаться ночи.
Гернсеец подошел к малоэнцам и заявил:
— Капитан у нас превосходный.
По временам нависали широкие, будто расчесанные гребнем пряди тумана и заслоняли солнце. Потом оно вновь выплывало, померкшее и словно занемогшее. Порою просвечивали клочки неба, и они напоминали замызганные, засаленные полосы, изображающие небеса на выцветшей театральной декорации.
Дюранда прошла мимо парусника, вставшего из предосторожности на якорь. То был «Шильтиль» с острова Гернсея.
Шкипер парусника обратил внимание на скорость хода Дюранды. Ему показалось также, что она взяла неправильный курс. Чересчур уж она отклонялась к западу. Он удивился, увидев пароход, несущийся на всех парах в тумане.?
Часам к двум мгла сгустилась до того, что капитан Клюбен вынужден был покинуть мостик и подойти к рулевому.
Солнца не стало: туман поглотил все. Белая мгла заволокла Дюранду. Плыли в тусклом рассеянном полусвете. Не видно было больше неба, не видно и моря.
Ветер совсем стих.
Даже ведро с терпентином, подвешенное на кольцо под мостиком между колесными кожухами, ни разу не качнулось.
Пассажиры примолкли.
Но парижанин все же напевал сквозь зубы песенку Беранже:
Однажды бог проснулся…
К нему обратился кто-то из малоэнцев:
— Вы из Парижа, сударь?
— Да, сударь.
И выглянул в окно…
— Что там делается?
С землей случилось что-то…
— В Париже, сударь, — кавардак.
— Значит, на суше то же, что и на море.
— Да, дело дрянь с этим туманом.
— Как бы из-за него не случилось несчастья.
— И к чему все эти несчастья? Чего ради бывают несчастья? — разрааился парижанин. — На что нужны несчастья? Взять, например, — пожар в Одеоне142
Сколько семей обездолено! Разве это справедливо? Конечно, сударь, мне неизвестны ваши религиозные воззрения, — но лично я этого не одобряю.
— Я тоже, — сказал малоэнец.
— Все, что происходит на нашей планете, сплошная неразбериха, — продолжал парижанин. — Я подозреваю, что господь бог ни на что не обращает внимания.
Малоэнец почесал затылок, точно стараясь понять.
Парижанин не умолкал:
— Господь бог в отлучке. Нужно бы издать декрет, обязывающий его сидеть на своем месте. Он прохлаждается на даче, и ему не до нас. Вот все и пошло вкривь и вкось. Ясно, милейший, что богу надоело управлять людьми, он отдыхает, а его наместник, ангелок из семинаристов, дурачок с воробьиными крылышками, вершит всеми делами.
В слове «воробьиными» он проглотил две гласные, на манер мальчишки из предместья.
Капитан Клюбен, подойдя к собеседникам, положил руку на плечо парижанина и промолвил:
— Довольно! Осторожней, сударь, в выражениях. Ведь мы на море.
Больше никто не сказал ни слова.
Минут через пять гернсеец, который все это слышал, шепнул на ухо малоэнцу:
— Капитан у нас верующий.
Дождя не было, но все вымокли. Отдать себе отчет в том, куда держит путь корабль, можно было лишь по возраставшему чувству тревоги. Казалось, всех охватило уныние. Туман порождает тишину на океане; он усыпляет волны, душит ветер. Что-то жалобное и беспокойное было в хриплом дыхании Дюранды среди этой тишины.
Ни одного корабля больше не попадалось навстречу. Если вдали, где-то у Гернсея или Сен-Мало, и шли суда, не застигнутые туманом, то для них Дюранда, поглощенная мглою, была невидимкой, а дым, стелившийся за нею и словно идущий ниоткуда, вероятно, казался им черной кометой на белом небе.