На этом островке Кулонески в начале войны, в 1821 году, греки обрекли на голодную смерть несколько сот турок, хотя те сдались в плен после заверения, что их перевезут на родину.
Позднее, в 1825 году, во время осады острова Сфактерии, который оборонял сам Маврокордато, войска Ибрагима в отместку вырезали восемьсот греков.
Теперь саколева направлялась к проходу Сикиа, шириной в двести мегров, зажатому между северным берегом острова Кулонески и мысом Корифазион. Только тот, кто хорошо знал его фарватер, почти недоступный для глубокосидящих кораблей, мог рискнуть войти в него. Но Николай Старкос смело, с ловкостью опытного лоцмана, обошел скалистые кручи побережья острова и обогнул мыс Корифазион. Затем, увидев стоявшую на якоре в открытом море многочисленную иностранную эскадру - около тридцати французских, английских и русских судов, - он осторожно миновал ее к под покровом ночи снова прошел вдоль мессинийского берега, проскользнув между материком и островом Продана; на рассвете «Кариста», увлекаемая свежим юго-восточным ветром, проследовала вдоль извилистого побережья спокойного Аркадского залива.
Солнце уже поднималось из-за вершины Итома, откуда взгляду открывается территория древней Мессинии, а также безбрежная гладь Коронского залива и другого залива, названного Аркадским - по имени города Аркадии, расположенного на его берегу. От лучистого света занимавшегося дня на море ложились длинные блики, вспыхивавшие всякий раз, когда утренний ветерок гнал по воде легкую рябь.
С зарей Николай Старкос уже маневрировал, стремясь по возможности пройти в виду города, расположенного в одном из углублений берега, который, закругляясь, образовывал обширный открытый рейд.
Часов в десять утра на корме саколевы появился боцман и замер перед капитаном, ожидая приказаний.
На востоке тем временем разматывался огромный клубок Аркадских гор. Селенья на пологих холмах тонули в садах, прячась в густой тени оливковых и миндальных рощ; ручьи журчали между купами миртов и кустами олеандров, пробивая себе путь к реке; знаменитые коринфские виноградники, цепляясь за каждый бугорок, ползли во все стороны, и бесчисленные их лозы покрывали склоны, не оставляя ни единого пустого клочка земли; а ниже, у самого моря, сверкали красные городские дома - яркие пятна на фоне темнозеленой завесы кипарисов: такой представала великолепная панорама одного из самых живописных уголков Пелопоннеса.
Но по мере приближения к Аркадии - древней Кипариссии, которая во времена Эпаминонда была главным портом Мессинии, а после крестовых походов - феодальным владением француза Вилль-Ардуэна, невыразимо печальное зрелище открывалось взору каждого, кто свято чтит воспоминания прошлого, и будило в его сердце горькие сожаления.
Два года назад Ибрагим разрушил город, умертвил детей, женщин и стариков! В развалинах лежал старинный замок, возведенный на месте античного Акрополя; в развалинах - опустошенная фанатиками-мусульманами церковь св. Георгия; в развалинах - жилые дома и общественные сооружения!
- Сразу видно, что тут побывали наши друзья-египтяне! - пробормотал Николай Старкос, чье сердце даже не сжалось при виде этих разрушений.
- А теперь здесь турки хозяева! - откликнулся боцман.
- Да... надолго... надо надеяться, навсегда! - прибавил капитан.
- Причалим здесь или пойдем дальше?
Николай Старкос внимательно посмотрел в сторону гавани, от которой судно находилось всего в нескольких кабельтовых. Затем он перевел взгляд на самый город, раскинувшийся милей дальше, у подножья горы Психро. Подходя к Аркадии, капитан, видимо, еще не решил, что предпринять: пристать к молу или вновь пуститься в открытое море.
Боцман попрежнему ждал ответа.
- Подать сигнал! - скомандовал, наконец, Николай Старкос.
Красный вымпел с серебряным полумесяцем взвился на ноке грот-реи и развернулся в воздухе.
Через несколько минут на мачте, стоявшей на молу, заколыхался такой же вымпел.
- Право руль! - скомандовал капитан.
Короткое движение руля, и саколева повернула по ветру. Как только доступ в гавань оказался открытым, судно свободно вошло в нее. Убрали паруса - сперва с фок-мачты, затем был убран грот, - и «Кариста» под кливером и лиселем двинулась вперед. На небольшой скорости она дошла до середины гавани. Там судно бросило якорь, и матросы занялись работой, связанной с приходом в порт.
Тут же для капитана спустили шлюпку; отвалив под ударами двух пар весел от саколевы, она вскоре пристала к небольшой лестнице, высеченной в толще каменной набережной. Там в ожидании стоял какой-то человек, который вместо приветствия произнес:
- Скопело весь в распоряжении Николая Старкоса!
Капитан ответил дружеским жестом. Он первым поднялся по лестнице и направился к расположенным неподалеку домам - преддверию города. Миновав развалины - следы последней осады - и пройдя по улицам, запруженным турецкими и арабскими солдатами, он остановился возле уцелевшего кабачка под вывеской «Минерва» и вошел туда в сопровождении своего спутника.
Спустя минуту капитан Старкос и Скопело уже сидели в отдельной комнате за столиком, на котором стояли два стакана и бутылка «ракии» - крепчайшего спирта, полученного из златоцветника. Собеседники скрутили, зажгли и закурили ароматные сигареты из золотистого миссолонгского табака; затем между ними завязался разговор, причем один из них охотно выказывал себя покорным слугой другого.
Отталкивающая физиономия - низкая и коварная, но при этом смышленая - была у этого Скопело. Ему, вероятно, было лет пятьдесят, но выглядел он старше. Представьте себе лицо ростовщика, хитрые быстрые глаза, коротко остриженные волосы, нос крючком, кривые пальцы и такие огромные ступни, о которых в Албании говорят: «Большой палец уже в Македонии, когда пятка еще только в Беотии». В довершение всего у этого невысокого тщедушного человека была большая плешивая голова и круглое лицо с седоватой бородкой; усов он не носил. Скопело - арабский еврей по внешности и христианин по рождению - был одет очень просто: на нем были куртка и штаны левантского матроса и широкий дорожный плащ.
Скопело был как раз таким дельцом, какого могли желать для себя пираты Архипелага: никто лучше его не сбывал награбленное, никто дешевле не скупал невольников на турецких рынках и не перепродавал их прибыльнее на берберийском побережье.
Нетрудно догадаться, о чем беседовали между собой Николай Старкос и Скопело, что обсуждали они, как оценивали события бушевавшей в то время войны, какие выгоды предполагали извлечь из нее.
- Что происходит сейчас в Греции? - спросил капитан.
- После вашего отъезда почти ничего не изменилось, - отвечал Скопело. - Видно, за тот месяц без малого, что «Кариста» проплавала у берегов Триполитании, вы не получали никаких известий?
- Действительно никаких.
- Так вот, я сообщаю вам, капитан, что турецкие суда совсем уже готовы перевезти войска Ибрагима на Гидру.
- Это я знаю, - ответил Старкос. - Видел их вчера вечером на Наваринском рейде.
- Вы нигде не останавливались после того, как вышли из Триполи? - спросил Скопело.
- Останавливался... однажды! Всего на несколько часов в Итилоне... чтобы пополнить команду «Каристы». Но после того как я потерял из виду берега Мани, мне нигде до самой Аркадии не отвечали на сигналы.
- Видимо, нечего было сообщать, - заметил Скопело.
- Скажи-ка, - продолжал Николай Старкос, - что делают сейчас Миаулис и Канарис?
- Их действия, капитан, свелись к внезапным нападениям, способным принести только частичный успех, но не полную победу! И пока они охотятся за турецкими кораблями, пираты чувствуют себя привольно в водах Архипелага.
- А что, попрежнему говорят о...
- О Сакратифе? - перебил Скопело, слегка понизив голос. - Да!.. повсюду... и везде, Николай Старкос, и только от него зависит, чтобы заговорили еще больше!
- И заговорят!
Николай Старкос залпом осушил стакан, который Скопело тут же снова наполнил, и встал. Он несколько раз прошелся взад и вперед по комнате; затем приблизился к окну и, скрестив руки, долго прислушивался к доносившемуся издали грубому пению турецких солдат.
Наконец, возвратившись к столу, он снова сел против Скопело и, резко переменив разговор, спросил:
- Я понял по твоему сигналу, что у тебя здесь припасены невольники?
- Да, Николай Старкос, и столько, что ими можно нагрузить корабль водоизмещением в четыреста тонн! Здесь все, что осталось после резни в павшем Креммиди! Клянусь дьяволом! Турки на этот раз перестарались! Будь их воля, они не оставили бы в живых ни одного пленника!
- Тут и мужчины и женщины?
- Да, и дети... словом, всех понемногу!
- Где они?
- В Аркадской крепости.
- Дорого ты за них заплатил?
- Н-да! Паша оказался не особенно сговорчивым, - ответил Скопело. - Он считает, что война за независимость идет к концу... по несчастью! А прекратится война - прекратятся и сражения! Как говорят в Берберии: нет войны - нет набегов, нет набегов - нет живого и всякого иного товара. Но если невольников мало, цена на них поднимается! Одно покрывает другое, капитан! Я знаю из верного источника, что сейчас на африканских рынках сильная нужда в рабах, и мы выгодно продадим наших!
- Ладно! - отвечал Николай Старкос. - А у тебя все готово? Ты можешь сейчас же отправиться со мной на «Каристу»?
- Да, все закончено, и меня здесь ничто не задерживает.
- Хорошо, Скопело! Через неделю, самое большее через десять дней, корабль, посланный из Скарпанто, заберет наш товар. Его беспрепятственно выпустят?
- Беспрепятственно. Я твердо договорился, - заверил Скопело. - Как только уплатим денежки. Стало быть, нужно заранее снестись с банкиром Элизундо, чтоб он учел наши векселя. Его подпись много значит: паша примет их как звонкую монету.
- Я сейчас же напишу Элизундо, что вскоре приеду в Корфу и покончу там с этим делом...
- И с этим... и с другим, не менее важным, не так ли, Старкос? - добавил Скопело.