Конечно, всякий знает, что и секретные агенты должны где-то жить, но их образ жизни плохо увязывается с тихими провинциальными заводями.
Берри дорого бы дал, чтобы отрицательно ответить на заданный вопрос. Он сгорал со стыда за Малберри-гроув. Занюханный, скучный, невыразительный угол. Для человека, за которого он себя выдал, самым подходящим местом была опиумная курильня «Черный Джек» в Дептфорде.
— Да, — выдавил он.
— Почему?
Берри ответил честно.
— Нам на секретной службе мало платят.
— Как жаль! — посочувствовала Энн. — За такую опасную работу!
— Это точно. Оба замолчали.
— Что? — спросила Энн.
— Что? — спросил и Берри.
— Извините, — сказал Берри.
— Говорите, пожалуйста, — сказала и Энн.
— Нет, вы говорите, — сказал Берри.
— Что с вами произошло в тот вечер, на балу?
— Меня выгнал усатый. Он, кажется, шишка какая-то.
— Это был ваш хозяин?
— Вот уж не мой.
У Энн округлились глаза.
— То есть вас туда не приглашали?
— Только чтобы выгнать.
— А как же…
— Я пришел, чтобы увидеть вас.
— О! — выдохнула Энн.
— Я стоял в холле и увидел, как вы входите в кабину подъемника.
— Лифта?
— Лифта, — повторил Берри, не возражая против поправки. — Мне сказали, что наверху танцуют, ну я и пошел вслед за вами.
Энн овладела непонятная робость. Ее даже пробрала дрожь. От предвосхищения чего-то важного, что должно было сейчас произойти, у нее закружилась голова.
Превозмогая себя, она постаралась поддержать беседу на легкой ноте.
— Столько народу собралось на этот бал, — беспечно сказала она.
— Я, кроме вас, никого не видел, — сказал Берри. Легкая нота не прошла. И Энн начала понимать, что для поддержания разговора в рамках границ, одобряемых бескомпромиссной новоанглийской Совестью, ей следует быть более сдержанной. Она вспомнила, как не так давно, беседуя с дядей Патерсоном по трансатлантическому кабелю, она выразила желание познакомиться с таким мужчиной, который, только встретит девушку, заглянет ей в глаза, вскричит «Друг мой!» и, не мешкая, заключит в объятия.
— А я-то думала, куда вы подевались, — проговорила Энн.
— То есть вы по мне скучали? — жадно спросил Берри. — Значит, вы по мне скучали?
Совесть, которая все утро стояла на страже, готовая в любой момент вступить в бой, вышла на авансцену.
«Мне бы не хотелось тебе докучать, — ворчливо сказала Совесть, — но я бы изменила своему долгу, если бы не предупредила, что ты стоишь перед опасной чертой. Все зависит от того, какой ответ ты дашь на этот прямой вопрос. Не знаю, насколько хорошо ты разглядела этого молодца, но должна поставить тебя в известность, что я усмотрела в его глазах огонь, который мне совсем не понравился. Малейшее поощрение в данном пункте может оказаться роковым. Я бы рекомендовала ответ типа «О, что вы!», или «С чего вы взяли?», или даже просто молчаливо-вопросительное поднимание брови. Единственное, против чего я обязана тебя предостеречь, — это тихое «да» с одновременным потуплением глаз».
— Да, — ответила Энн, потупя глаза. — Конечно, скучала — Она подняла глаза и взглянула прямо в глаза молодого человека. Падение совершилось. — Вы тогда собирались мне что-то сказать, и мне было ужасно интересно, что именно.
Берри стиснул кулаки. Откашлялся. Потом издал нечленораздельный звук, похожий на лай. Проснулся лебедь Перси и прошипел что-то в ответ.
— Да вот разве только то, — сказал Берри, заикаясь на каждом слоге, — что я полюбил вас с первого взгляда.
— Я так и знала, — сказала Энн.
Он не отрываясь смотрел ей в глаза. Потом обнял ее. Он не вскричал «Друг мой!», но Энн почувствовала, что этот возглас молчаливо имелся в виду. Она доверчиво прильнула к нему. Что сталось с Совестью, она не знала. Наверное, умерла или упала в обморок. Ситуация, которая должна была вызвать стыд, доставила ей неземную радость. В тот момент, когда перед ней должно было встать полное укоризны, раздувшееся и запеленутое в компрессы лицо лорда Бискертона, она видела только Берри.
Она отпрянула и тихонько вздохнула.
— Я знала, что этим кончится, — сказала она. — Поэтому я тогда и сбежала.
Берри опять заключил ее в объятья. Лебедь Эгберт повернулся к лебедю Перси и что-то негромко сообщил. Перси кивнул, и обе птицы заверещали. Лебеди, как и младшие редакторы, страдают отсутствием темперамента и не способны понять грезы любви.
— Нам не следовало бы этого делать, — задумчиво сказала Энн. — Это нехорошо.
— Хорошо.
— Но я обручена, — сказала Энн. Даже для нее самой эти слова прозвучали глупо. Ерундовая отговорка.
— Я люблю тебя, — сказал Берри.
— Я люблю тебя, — сказала Энн.
— Я полюбил тебя с того самого момента, как увидел в «Беркли».
— Кажется, я тоже.
— Когда-нибудь я обращусь к администрации «Беркли» с просьбой установить памятную табличку. Когда в тот день я вышел из бара и увидел, что тебя нет, я чуть не умер.
— А теперь ты меня нашел, и от этого не легче, — сказала Энн, и счастливая улыбка озарила ее лицо. — Представляю, какой разгорится скандал!
— Скандал? — переспросил Берри. В этом волшебном состоянии ему трудно было вообразить, что могут найтись люди, которые не разделят его надежд и чаяний с таким же энтузиазмом. — Ты имеешь в виду, — недоверчиво переспросил он, — что кто-то будет против?
— Именно это.
— Кто?
— Хотя бы мой жених.
— О!.. — Берри выразительным жестом смел с пути незримого противника.
— Потом мой отец. И мать. И дядя. И…
Берри презрительно рассмеялся. Так смеялся рыцарь в морду дракону.
— Ну и пусть, — сказал он.
Энн довольно расхохоталась. Из тучи вновь блеснул луч счастья.
— Я знала, что ты так и скажешь. Поэтому я тебя и люблю. Как было бы ужасно, если бы ты был, ну, обыкновенный.
Берри насторожился. На безоблачном небе обозначилось грозовое облачко.
— Обыкновенный?
— Ну, как все мои знакомые. Которые работают в конторах и…
— Работают в конторах, — повторил Берри. Слова его прозвучали отстраненно, а грозовое облачко переместилось с горизонта ближе к его голове.
Но и Энн тоже приблизилась, и это заставило его забыть про громы небесные. Она взяла его за лацканы.
— У меня идея, — объявила она.
— Какая?
— Давай скажем, как нас зовут. Представь, как было бы славно называть друг друга.
— Моя фамилия Конвей.
— Ну не называть же мне тебя мистером Конвеем!
— Бересфорд Конвей. Приятели зовут меня Берри.
— А меня приятели зовут Энн. Фамилия — Мун.
— Энн Мун?
— Энн Мун.
Берри наморщил лоб.
— Звучит знакомо.
— Правда?
— Мне кажется, я где-то слышал твое имя.
— Вот как? Где же?
— Забыл. Может, я где-то его вычитал…
— Может быть.
— Энн Мун. Мун. Мун. Точно, слышал, но никак не вспомню…
— Может быть, это какая-нибудь другая Мун. Очень распространенная фамилия. У меня знакомых полно с такой фамилией — Джун, Силвери, Мэй-Калифорния — десятки и десятки.
Берри подумал, что в бесплодной дискуссии об именах утекают золотые минуты.
— Да какое это имеет значение, в конце концов. Ты — это ты.
— А ты — это ты.
— И вот мы оба вместе.
— Только давай куда-нибудь отсюда уедем. Мне эти лебеди что-то не нравятся.
— И мне тоже, — бросая косой взгляд на пруд, сказал Берри.
— Они над нами смеются.
— Точно, смеются.
— А мы их надуем. Сядем в машину и поедем в Лондон, пообедаем вместе — у «Марио», например, очень уютный ресторанчик. На галерею можно пройти без вечернего платья. Поговорим без этих противных птиц.
— Великолепно!
— Они окажутся в дураках.
— В таких дураках, в каких ни одна лебединая парочка не оказывалась спокон веку.
Эгберт посмотрел на Перси. Перси посмотрел на Эгберта.
— Вот и хорошо, — сказал Эгберт.
— Ох уж эти мне парочки! — сказал Перси. — Еще минута, и меня бы просто стошнило.
Малберри-гроув мирно спал под ночным небом. Взад-вперед по проулку расхаживал Годфри, лорд Бискертон, и курил сигарету. Он пребывал в разнеженном настроении. Время от времени поглядывал вверх на звезды и думал о них хорошо.
За углом послышались быстрые шаги. Годфри устремился навстречу идущему.
— Берри?
— Привет.
— Присоединяйся, погуляем, — сказал Бисквит. — Мне надо тебе кое-что сказать.
Берри предпочел бы уклониться от беседы. Ему было страшно неловко. С тех пор как он покинул Малберри-гроув в автомобиле Энн, для него многое прояснилось. Теперь он знал, почему имя Энн Мун звучит так знакомо для его уха.
Мало что может поставить человека в более затруднительное положение, чем необходимость сообщить старому другу, что вы только что обручились с его невестой. Эта задача требует максимальной трезвости ума и спокойного обдумывания каждого слова, поэтому Берри хотелось бы уснуть с этими мыслями, чтобы погрузиться в них на свежую голову. Но Бисквит, не полагаясь на свою способность увлечь приятеля перспективой разговора, крепко схватил его за локоть.
— Да, старина, — сказал он. — Мне нужен твой совет. Где ты пропадал столько времени?
— Обедал. В ресторанчике у «Марио».
— Как же, знаю, — сказал Бисквит, — Мы с Энн там были. Берри чувствовал, что ему надо зацепиться за этот крючочек, и уже открыл было рот, но слова не шли с языка.
— От Марио, — сказал Бисквит, — никто не уходит, не отведав минестроне. Ты пробовал минестроне?
— Не помню.
— Не помнишь?
— Мы, кажется, ели какой-то суп, — в отчаянии вымолвил Берри. — Я был так…
— Мы?.. — переспросил Бисквит.
— Я был с девушкой, — ответил Берри. Ему казалось чудовищным называть Энн этим безличным словом, но в конце концов оно было точным.
— С той девушкой? — с внезапным интересом спросил Берри.
— Да.
— Значит, ты опять ее встретил?
— Да.