— Тут где-то должна быть серьезная еда, — сказал Тодди, выкладывая на стол добычу. — Я пойду поищу. Сам не знаю, что это может быть, но вы готовы к неожиданностям?
— Мне все равно, — ответила Энн. Она с трудом вышла из задумчивости. — Я не голодна.
— Неужели? — недоверчиво переспросил сопровождающий. — Господи, а я бы слопал самого старика Бэсингера, если только капнуть на него соус! Ладно, пойду подцеплю цыпленка. Развлекитесь как-нибудь пока. А если я не вернусь, считайте, что я умер на поле битвы.
Он опять исчез, а Энн вернулась к своим мыслям.
Да, волшебное и драгоценное. И она этим пренебрегла. А теперь ее жизнь скучна и монотонна.
Это тоже казалось странным, потому что она никогда не предполагала, что жизнь может показаться монотонной. Она всегда обладала завидным умением наслаждаться жизнью. Даже в компании Кларенсов Дамфри и в окружении Твомбли Буруошей ей не бывало скучно. А вот теперь ее охватила тоска. И ей казалось, что, если не считать того летнего полдня, она всегда ее испытывала. А та поездка осталась в ее памяти, как оазис в пустыне, лучик света в непроглядной тьме тусклого существования.
Толпа жила своей жизнью. Время от времени ее пронизывали отчаянные крики — когда мужчины, нагруженные тарелками с лососем под майонезом, сталкивались с кавалерами, держащими в руках блюда с мясным салатом. От жары и шума в голове у Энн затуманилось. И будто сквозь туман она увидела, как чья-то неясная фигура присаживается на стул рядом с нею. Энн попыталась защитить права отсутствующего Тодди.
— Извините, здесь…
Она осеклась. Туман мгновенно рассеялся. Ее бросило в жар.
— Ах, — выдохнула Энн.
И больше ничего не могла вымолвить. Сердце у нее бешено заколотилось, а Совесть уже изготовилась прокомментировать, насколько недостойно задрожали у нее губы.
(«Нехорошо, — назидала Совесть. — Этот мужчина — всего лишь случайный знакомый. И веди с ним себя подобающим образом. Сдержанно поклонись».)
Но Энн не стала сдержанно кланяться. Она молча смотрела на него во все глаза. А он неотступно глядел на нее.
Молодой человек в очках, неся на вытянутых руках добытое в боях блюдо, споткнулся о чью-то ногу и грохнулся прямо на их столик. Между ними шлепнулось нечто мягкое.
— Кажется, это моя котлета, — сказал очкарик. — Простите, пожалуйста.
Он прошествовал далее, а Энн нашла в себе силы улыбнуться дрожащими губами.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер.
— Вы, по обыкновению, как снег на голову, — сказала Энн. — Или как черт из табакерки.
Он не улыбнулся в ответ. Он выглядел как-то напряженно. Словно торопился куда-то и не был расположен к светской болтовне.
— Куда вы тогда исчезли? — прямо спросил он и нахмурился от неприятного воспоминания.
Энн напустила на себя холодный вид. Она пыталась убедить себя, что он взял слишком дерзкий тон. Говорит так, будто имеет на нее какие-то права, будто она его собственность. Это, в конце концов, обидно.
— Я поехала домой, — сказала она.
— Почему?
— Потому что место женщины — дома.
— Для меня это был шок, когда я вернулся и не нашел вас на месте.
— Извините.
— Никак не мог понять, куда вы делись.
— Правда?
(«Я верный тон взяла?» — спросила Энн у Совести. — «Вполне, — ответила Совесть. — Замечательно. Так держать».)
— Кстати, — осведомилась Энн, — это в самом деле был Нюхач?
Собеседник молчал. Напряженность в его поведении перешла в смущение. Краска залила лицо, а глаза, глядевшие прямо ей в глаза, он отвел куда-то в сторону.
— Послушайте, — неловко начал он, — я должен вам кое-что сказать. Видите ли…
Он умолк.
— Да? — подбодрила его Энн.
— Мне кажется, я должен…
Было похоже, что он вот-вот сделает некое откровение.
— Ну?
Другой молодой человек, на этот раз без очков, напоролся на их стол и основательно сотряс его.
— Прости, пожалуйста! — сказал он. — Жутко штормит. Помоги, Господи, бедным морякам.
Он ненадолго задержался, чтобы собрать со стол-i салат из Цыпленка, и ушел из их жизни навеки.
— Так что вы хотели сказать? — спросила Энн.
Ее собеседник как будто что-то обдумывал. Энн показалось, что он готов был сделать какое-то признание, но внезапно передумал.
— Ничего, — ответил он.
— Вы вроде собирались что-то мне сказать?
— Нет, ничего. То есть собирался, но решил, что не стоит.
— Конечно, у вас должны быть свои тайны. И все же, это был Нюхач?
— Нет, не он.
— Я рада.
— Почему?
В поведении Энн произошла резкая перемена. До сих пор ее Совесть могла быть довольна ее холодностью и отстраненностью. Но последний вопрос все изменил. Холодная отстраненность уступила место безудержной искренности.
— Я боялась, что вам угрожает опасность, — срывающимся голосом произнесла Энн. — Он ведь мог вас убить.
— Вы беспокоились… обо мне?
— Да, для порядочной девушки неприятно попасть в такую историю. Подумать только, что могли написать в газетах!
Загоревшийся было огонек в глазах собеседника моментально угас.
— Так вот вы о чем беспокоились? — бесцветным голосом спросил он.
— А о чем же еще?
— В вашем волнении не было ничего личного?
— Личного? — переспросила Энн, подняв бровь.
— Хорошо, что вы так предусмотрительно поступили, — сказал собеседник без видимого энтузиазма, — и избавились от лишних хлопот.
— Но ведь ничего страшного не случилось, — заметила Энн.
— Нет, — ответил он. Повисла пауза.
Теперь между Энн и ее Совестью возникли значительные разногласия. Совесть утверждала, что она достойно вышла из этого допроса с пристрастием. Сама же Энн думала, что вела себя как идиотка. Еще чуть-чуть, и этот человек поднимется и уйдет навсегда.
(«И хорошо сделает, — нашептывала Совесть. — Это будет наилучшим завершением весьма щекотливой ситуации».
«Это по-твоему!» — отвечала ей Энн, сжав зубы.)
Собеседник взял в руки бутылку шампанского и стал трясти, что привело бы в ужас Тодди Моллинга, будь он свидетелем этой сцены, но Тодди, к счастью, был далеко, пытаясь подобраться к самому лакомому куску.
— Я, конечно, волновалась за вас, — порывисто выпалила Энн. — Я брякнула насчет газет, потому что… Конечно, я волновалась за вас!
Омраченное лицо собеседника осветилось, как будто на него упал солнечный луч.
— Это правда?
— Конечно.
— Вы не шутите?
— Да нет же!
Он подался вперед.
— Сказать вам кое-что?
— Что?
— Вот что. Я…
Вместо продолжения он вскрикнул. Что-то теплое и мокрое потекло ему на затылок.
— Виноват, — раздался жизнерадостный голос у него за спиной. — Сущее безумие — тащить суп в такой толкотище. Простите. Жалко, супец был отменный.
Берри свирепо оглянулся. Но влюбленные отходчивы.
— Давайте выйдем, — процедил он сквозь зубы. — Мне надо вам кое-что сказать. Здесь не поговоришь.
— Сейчас вернется мистер Моллинг, — сказала Энн. Она изо всех сил боролась сама с собой.
— Кто это?
— Я с ним пришла. Он пошел за едой. Если я уйду, что он подумает?
— Если он из этой братии, — сказал Берри, — вряд ли он вообще способен думать.
Он подтолкнул ее к двери. Они вышли в небольшой холл. Откуда-то слышалась музыка.
Берри захлопнул за собой дверь и обернулся к Энн.
— Я хочу вам сказать кое-что.
У Энн все поплыло перед глазами. Молодой человек, стоявший рядом, вдруг стал расти на глазах, и сама себе она вдруг показалась маленькой и жалкой.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший.
Он был совсем рядом, и Совесть, как наседка, кудахтала, требуя, чтобы Энн отстранилась. Но она не отстранилась.
Он взял ее левую руку и оцепенело уставился на кольцо, блестевшее на безымянном пальце. Очень красивое кольцо, платиновое, с бриллиантами, лорд Бискертон дорого за него заплатил, но в лице молодого человека не было и следа восхищения.
— Вы обручены, — сказал он.
Это был не вопрос. Слова прозвучали скорее как осуждение. У Энн возникло мимолетное чувство, что ее уличили в каком-то крайне неблаговидном поступке. Ей захотелось объясниться, но объяснять вроде было нечего.
— Да, — сказала она тихо и виновато.
— Господи! — выговорил молодой человек.
— Да, — сказала Энн.
— Обручены!
— Да.
Молодой человек с шумом вздохнул.
— Меня это не касается, — сказал он. — Я просто хотел сказать…
Холл между обеденным залом и Хрустальным в отеле «Мазарин» во время бала Бэсингеров, после, разумеется, самого обеденного зала — наименее подходящее место для интимных бесед во всем Лондоне. Еще при словах Энн молодой человек почувствовал, что кто-то толкает его под локоть. Некто желал с ним побеседовать. И теребил за руку.
— Извините, — сказал этот некто.
В ту же секунду дверь обеденного зала распахнулась, и Энн, в свою очередь, должна была признать, что в мире есть еще кое-кто, кроме них. Похоже было на то, что мир даже слегка перенаселен.
— А, вот вы где! — воскликнул Тодди Моллинг.
Тодди раскраснелся и выглядел помятым. В ходе предпринятой им атаки на еду правый глаз Тодди, видимо, наткнулся на нечто твердое и по этой причине полузакрылся и истекал слезами. В левом глазу, который работал в нормальном режиме, светился ласковый упрек.
— Так вот вы где! — повторил Тодди Моллинг. — А я-то гадаю, куда вы запропастились! Прямо обыскался.
Энн раздирали противоречивые чувства, как будто резкий телефонный звонок вырвал ее из сладостных объятий прекрасного сна. Энн обернулась. Молодой человек, который только что собирался сообщить ей нечто важное, озадаченно взирал на человека, в котором она опознала хозяина бала, сэра Герберта Бэсингера. Сэр Герберт вроде бы о чем-то спрашивал молодого человека, а тот явно затруднялся с ответом.
— Я выследил изумительного цыпленка, — продолжал тем временем Тодди со скромной гордостью крестоносца, вернувшегося из победоносного похода. — И еще какой-то салат. Пошли пробовать.